Практическая романтика (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 2

Но жаловаться мне было не на что — первый курс я заканчивала в другом вузе и в другом городе, а ощущала себя так хорошо, будто бы именно здесь и должна была оказаться. Первая сессия была закрыта на одни пятерки, и радость от этого перекрывала даже тот факт, что через пару дней я собиралась лететь в Москву, чтобы провести каникулы с мамой. Ведь потом я вернусь снова — сюда, где бесконечное море и воздух пахнет неосознаваемым счастьем. И буду рада видеть вечно хмурую тетю Римму и вечно болтающую о мальчиках Веру, потому что они часть этого нового для меня мира.

Быть может, этот запах и перепутал мои мысли, когда мы возвращались с Верочкой в троллейбусе домой, сдав последний экзамен. Сестра втыкала в телефон, не обращая на меня внимания, а я, не желая садиться на свободное место рядом с ней, стояла и улыбалась улицам, мелькающим за окнами. И вдруг Верочка сильно вздрогнула, заметно напряглась, вытянулась, прислушиваясь к шумной компании, что вошла в заднюю дверь на предыдущей остановке. Резко повернулась, все сильнее удивляя меня вытягивающимся лицом:

— Ульяна, это же Керн…

Я не поняла ее фразы и переспросить не успела. На меня налетели сзади, обнимая и прижимая к себе. А потом и вовсе поцеловали в висок, выдыхая радостно:

— Иришка, черт тебя возьми, ты когда приехала? Почему не позвонила-то?

Мужчина прижимал меня к себе сильно, не позволяя легко вывернуться. Меня замутило, до судорог скрутило от отвращения, что какое-то постороннее чмо меня лапает, потому и мой рык прозвучал резко, заставляя всех пассажиров покоситься в нашу сторону. После этого я сразу получила свободу, отлетела на пару метров, едва не снеся с ног другого пассажира, и посмотрела на своего обидчика.

Парень, едва ли намного меня старше, удивленно хлопал ресницами чуть темнее русой шевелюры.

— Ой, — единственное, что он сказал после драматической паузы.

— Вот именно, — я чувствовала, как злость отступает, но все же обозначила свое отношение: — Никакая я тебе не Иришка, и не смей меня трогать!

— Ой, — повторил он, уже начиная улыбаться. — А со спины и не отличишь. Извини, пожалуйста. Ой.

Обознался, конечно, перепутал с какой-то знакомой. Потому улыбается теперь так изумленно, тушуясь, и глупо ойкает. Я уже успокоилась, отмахнулась и тоже улыбнулась в ответ:

— Ничего страшного, бывает. Ты тоже извини.

Я ждала, когда он наконец-то отойдет и позволит мне встать на прежнее место, но парень все смотрел и улыбался — и, должна признать, улыбался он совершенно очаровательно. Высокий, широкоплечий, русоволосый, глаза — светлые, почти серые. Но такой цвет обычно сильно меняется, в зависимости от одежды, и может колебаться от насыщенного синего до почти бесцветно-металлического. Однако красивым его делала именно эта улыбка — открытая, широкая, смущенная. Обескураживающая. Мне кажется, что такие люди могут рождаться только на берегу моря — только у детей, выращенных на бескрайнем солнце, бывают такие улыбки, будто впитавшие яркие блики.

— Ты точно не Иришка? — задал он совсем уж нелепый вопрос.

— Точно-точно, — я не могла не улыбаться. Стоило просто снова начать смотреть в окно, потому что пока я смотрела на него — я улыбалась, как форменная дура. Хотя, уверена, весь троллейбус улыбался, глядя на него. Очаровательный балбес. Точно очаровательный и точно балбес.

— А кто? Не то чтобы я интересовался, как тебя зовут, но мне срочно надо удостовериться, что ты не Иришка! Потому что на ощупь Иришка.

Позади нас хохотнула какая-то женщина.

— Да не Иришка я!

— А кто? — он добавлял в голос бронебойной наглости.

— Ульяна, — ответила я, не в силах сопротивляться напору. — Доволен?

— Более чем, — обрадовался он и тут же позвал другим тоном, едва не мурлыкая: — Ульяна!

— Что?

— У меня проблема, Ульяна. Не одолжишь ручку? Черт, мне срочно нужна ручка! Ульяна, ручку дай! — он говорил все громче и быстрее.

Я окончательно растерялась, но порылась в сумке и быстро нашла в кармашке то, что он просил.

— А листок есть? — этот наглец вообще закусил губу и заглядывал ко мне в сумку с видом любопытного ребенка. — Зачем мне ручка без листа?

Я вынула и блокнот, дернула оттуда лист, протянула. Но парень покачал головой и заявил:

— Нет, сама пиши, у меня руки заняты.

— Чем?

— Вдруг ты падать начнешь, и мне придется тебя ловить. Вот тогда и порадуешься, что я в тот момент всякую ерунду не держал!

— А что я писать-то должна?

— Как что? Свой телефон, конечно.

Теперь к хихикающей женщине присоединилось еще несколько веселых пассажиров. Уже до всех дошел смысл представления. Даже до меня, отчего я невольно начала краснеть. Покачала головой.

— Так ты специально на меня налетел? Извини, но…

Он не сбавлял тона, чем смущал меня еще сильнее:

— О, нет! И только не говори, что проблема во мне! Если бы каждый раз, когда мне отказывает красивая девушка, я получал сто рублей, то у меня сейчас бы было… сто рублей!

Ему удалось выбить меня из колеи окончательно:

— Красивая девушка?

— Ульяна, срочно, телефон! Ты разве не видишь, что я без твоего телефона совсем пропаду? Уже моя остановка. Решай. Решай за нас обоих, Ульяна!

Давно я определилась, что мне не интересна всякая романтика. Потому не красилась, потому делала всё, чтобы не привлекать к себе внимания. И вот он передо мной — смотрит так, что я просто не могу собраться. И вдруг понимаю… что мне действительно хочется, чтобы он мне позвонил. Наверное, я не успела затюкать в себе ванильные потребности окончательно, а этот симпатичный балбес с очаровательной улыбкой так запросто вытащил их наружу и дал тем самым потребностям право голоса, что я обо всех настройках забыла. И как раздражалась совсем недавно, когда Верочка влюбленной дурой болтала мне о какой-то сахарной чуши. Я написала цифры и отдала лист ему. Он напоследок сжал его в кулаке, подмигнул и развернулся, чтобы уйти. Странное знакомство — я даже имени его не спросила, так смутилась.

Троллейбус остановился, он выскочил наружу, а следом за ним вышли еще четверо человек, что стояли на задней площадке. Блондинка взяла его под локоть и звонко засмеялась, поглядывая на меня, а невысокий шатен сказал, ничуть не приглушая голос:

— Десять из десяти, Гер! Да как ты их вообще разводишь?

И тот самый парень ему ответил, не оборачиваясь:

— Боже, храни страшных лохушек! Всё, это была десятая, Мишель, сегодня же перепишешь тачку…

Конец разговора я не расслышала, поскольку двери закрылись. Я все еще глупо улыбалась, больше по инерции, до мозга никак не доходили важные сигналы. Блондинка развернулась на шпильках, увидела меня через стекло и снова разразилась смехом. Вся компания запрыгивала в машину с открытым верхом, что ждала их на остановке, но парень, взявший у меня телефон, задержался — остановился недалеко от урны и броском профессионального баскетболиста и явно рисуясь перед друзьями отправил туда смятый комок. Я уже знала, что это листок из моего блокнота, а продолжала улыбаться, потому что все еще не хотела погружаться в очередной, уже не такой яркий, кадр своей жизни.

Эмоции сползали с моего лица постепенно, теперь я опустила голову, чтобы ни на кого не смотреть. Скорее всего, большинство зрителей тоже поняли, что меня просто развели — некрасиво, грубо, как самую последнюю идиотку. Хуже всего был не сам обман, а моя реакция — ведь именно я была твердо уверена, что застрахована от подобных переживаний. Как так получилось, что я за две минуты забыла, как выгляжу и что меня не интересует ничего, кроме учебы и в будущем карьеры? Мне было не просто стыдно — больно. Даже не перед посторонними людьми, а перед самой собой неловко до тошноты. Какие-то придурки просто повеселились, подняли себе настроение за мой счет, и меня это попросту растоптало вместе со всеми моими настройками.

До нашей остановки еще минут десять езды, как бы их пережить. Верочка ожила:

— Это же Керн! — повторила она ту же непонятную фразу.