Практическая романтика (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 38

— Не опозоришь. По крайней мере, не в том смысле, который вкладываешь ты, — он не отрывал теперь взгляда от моего лица. — Но ты там будешь новенькой — свежим мясом. Я тебе предлагаю простой способ вызвать отстраненное любопытство, а не насмешки. Наш Юрка — романтик, все еще пребывает в иллюзии, что людям интересен чей-то ум или таланты. А я циник, потому скажу прямо: если тебя не вырядить как Кристину, то в тебе рассмотрят только обезьянку, которую Раевский-младший подцепил где-то на курорте, там же ее и оставит.

— Да уж, Герман, твоя искренность граничит с хамством.

— Спасибо, — ответил спокойно, будто я в самом деле его похвалила. — Но ты можешь закрыть всем рты прямо на подходе.

Я закусила губу и уставилась в окно, чтобы подумать. Если бы со мной в таком же тоне говорил Юра, то он больше бы ни минуты не назывался моим парнем. А Герман мне никто, незачем и обижаться на его слова. Особенно когда они так грубо правильны. Теперь я уже задумалась и о маникюре, и прочих мелочах, которые все будут рассматривать с бОльшим интересом, чем экспонаты на той самой выставке. Произнесла задумчиво:

— Звучит так, будто ты меня отговариваешь туда идти.

— Нет. Я просто не даю тебе врубить гордость, как ты обычно делаешь. Иногда надо быть не гордой, а расчетливой стервой. Ты научишься, если будешь встречаться с Юрой.

Так и представилось, как курица-наседка Герман Керн дает мне уроки стервозности, чтобы я не выглядела в их кругу белой вороной.

— Ладно, — я сказала уверенно. — Я приму эту помощь, ты ведь мне и правда должен. Только при условии, что за платьем мы поедем с Мишелем. Тебе же присутствовать необязательно?

— Без проблем, я договорюсь с ним. Юра не узнает, но будет потрясен.

Он встал и направился к двери, но я остановила:

— Герман! Мне хотелось бы думать, что ты делаешь это из-за Юры, а не из-за меня.

— Да думай ты что хочешь. Насрать, — сказал и вышел за дверь.

Мама у Мишеля оказалась какой-то визгливой, очень яркой, молодой и совершенно непонятной. Ей уже, по всей видимости, передали, что примерно требуется, потому она моего мнения даже не спрашивала — кружила, кружила вокруг, щурилась, приглядывалась, ругалась на стоявшего в стороне сына за то, что приходит ровно тогда, когда ей не до него, а потом куда-то унеслась и вернулась уже с какой-то розовой тряпкой. А потом и практически швырнула в меня босоножками, почему-то серыми.

— Все, молодежь, мне некогда! — заявила, выпроваживая нас за порог. — Или через три дня верните в таком же виде, или пусть Герман оплатит!

Никогда, ни при каких обстоятельствах я не выбрала бы розовое платье. Но Мишеля поблагодарила за все — не только за то, что поработал извозчиком, но и что ничего комментировать не стал — и угрюмо поплелась в свою комнату. Розовое! Я буду чертовой Барби… и ведь не возмутишься, дареному коню, как говорится…

И лишь примерив, я поразилась. Так и стояла возле зеркала, вдруг понимая смысл настоящего таланта модельера — платье было никаким, когда я рассматривала его в руках, но на фигуре оно неожиданно сделало меня выше, стройнее, а розовый, который при этом освещении уже казался опаловым, каким-то невероятным образом перекликался с цветом волос, делая их ярче. Восторг перемешивался с тревогой: если я поставлю пятно, то за всю жизнь не рассчитаюсь! С Германом, а это хуже всего.

Близняшки одобрили, хоть и поругались, что Мишель эгоистично забыл про них. А про прическу сказали в один голос:

— Никак.

В смысле, никак не укладывать. Распустить и вообще ничего не делать, потому что высокие прически всем опостылели, а мне подвернулся редчайший фасон, когда можно обойтись. Я положилась на их вкус — тем более, когда самой нравилось, что вижу в зеркале. Маникюр мне оплатила почему-то Верочка — сказала, что ее все равно на выставку не пригласили, так пусть хоть кто-то из семьи покажет этим всем, какими умеют быть Васнецовы. Мне показалось, или она даже не завидовала? Надо же, как человека меняет отсутствие отупляющей влюбленности. Или причина в том, что они оставались в отеле с Кешей, а в его компании она вообще заметно менялась.

В сияющий зал, полный народа, я входила рядом с Юрой Раевским. Он по поводу моего вида выдохнул только: «Вот это да!», чего мне с лихвой хватило. Справа шла Кристина — великолепная, как всегда. Близняшки щебетали где-то поодаль, уже наткнувшись на знакомых. Я не взяла Юру под локоть, незачем что-то специально афишировать. Глаза слезились от волнения, а я сосредоточилась на том, чтобы держать спину прямо. Что я здесь делаю в этих дорогущих шмотках, на которые раньше даже в бутиках не смотрела? Кому и что доказываю? Мне настолько хочется быть с Юрой, чтобы строить из себя вот это? Это даже не моя мечта, скорее — Верочкина…

Нашла в толпе Германа — он стоял рядом с отцом возле окна. Окинул меня взглядом и равнодушно кивнул. Я не знала цену этому равнодушию, потому просто кивнула в ответ. Мы зачем-то продолжали смотреть друг другу в глаза, хотя с такого расстояния ничего особенного разглядеть не могли. Может, обменивались мысленно какими-то фразами без единой эмоции на лицах? Будь у меня больная фантазия, то она подкидывала бы:

«Сойдет, Ульяна. Примерно этого я и хотел. Ты почти не обезьянка».

«Тогда спасибо за помощь».

«Ради Юры».

«Не ври».

Я перевела взгляд на Юру, чтобы Герман перестал мне мысленно врать на уровне больных фантазий. Просто не люблю, когда так откровенно лгут.

От шампанского я отказываться не стала — не помешает для смелости. Мы стояли некоторое время в стороне, но не наслаждаясь приятной приглушенной музыкой, а настраиваясь. И Юра все-таки положил конец этому почти приятному полузабытью:

— Отвертеться не получится. Мы должны пройти и со всеми поздороваться, как будто рады здесь быть. Это на полчаса, не больше. Потом сможем свинтить своей компанией. На экспонаты не смотри, но восхищайся так, словно посмотрела.

После этого я и на экспонаты начала невольно обращать внимание — выставка же! Но, честно говоря, картины обнаженных женщин в каком-то кубическом стиле меня не то что не вдохновляли, а с последней мысли сбивали.

Первыми для приветствий Юра выбрал Кернов — может, для него это было подготовительным этапом перед настоящим стрессом. По пути он вежливо здоровался буквально со всеми, а я просто широко улыбалась, как дура на ниточках, притянутых к уголкам рта. Скорее всего, эти знакомые были неважными или вообще незнакомыми, раз никто с ними не раскланивался.

Марк Александрович улыбался уже издали, зычно комментируя:

— Кристина, я слепну! Пожалела бы старика!

— Какой же вы старик, Марк Александрович? — расплылась она. — Самый завидный мужчина из всех присутствующих!

Комплимент не прозвучал так уж фальшиво: во-первых, Марк Александрович — действительно впечатляет не только солидностью, но и физически ощущаемой аурой силы, а во-вторых, Кристина уже не раз обозначала свое внимание к «мужчинам постарше». Может, этого не трогает только из-за того, что он отец Германа. Или этого вообще вот так запросто не тронешь, а то мало не покажется?

Марк Александрович кивнул Юре, а меня, похоже, не сразу узнал. Но прищурился и гаркнул:

— О, языкастая практикантка! Ну, как твоя жизнь?

— Прекрасно! — ответила я честно.

— Серьезно? Ты выжила среди этих дармоедов? — он прямо очевидно указал подбородком на Германа. — И они тебя не сожрали?

— Пытались, но подавились, Марк Александрович, — даже не знаю, почему мне хотелось говорить с ним максимально честно. Вероятно, он сам такой тон задает, что юлить просто не хочется.

Он рассмеялся, но вдруг решил поинтересоваться и мнением сына:

— А ты что скажешь о такой практикантке?

— Клуша и заучка, — Герман пожал плечами. — Но языкастая, тут ты прав. Потенциал похлеще твоей Карины Петровны.

— Заучка? — Марк Александрович вообще заинтересовался и теперь рассматривал меня с азартом. — Может, пора запрос в институт делать об успеваемости? Хороших специалистов надо разбирать до того, как они диплом получат! Потом у них сразу гонору появляется, мама не горюй. Ульяна же? Васильева?