Небо и земля. Том 1 (ЛП) - Хол Блэки - Страница 17

Что я делаю? Нужно разворачиваться и бежать. И больше ни ногой сюда. А куда? К истощенной дочке? И видеть, как собственный ребенок тает день ото дня…

Понял бы Микас или заклеймил бы предательницей? Той, что скоро изваляет в грязи память о нём и чувства.

Поздно менять решение. Мы последуем выбранным курсом и не потонем.

Они поднялись на второй этаж. За годы войны школа изменилась. Без детского смеха, топота сотен ног и пронзительных звонков здание казалось мертвым. Слишком большим для завоевателей. Шаги гулко отдавались в пустом коридоре, и, наконец, даганн открыл дверь.

Зеленоватый рассеянный свет лампы высветил помещение. Кабинет музыки. Рояль на прежнем месте, но крышка опущена. Под ногами поскрипывает паркет. На стенах портреты композиторов — те, что удержались, не попадав от взрывов. Окна затянуты полиэтиленом. Снаружи совсем стемнело. Люня, наверное, капризничает и не хочет засыпать без мамы.

Айями нерешительно замерла у двери. Зачем они сюда пришли? Может, господин офицер хочет насладиться чудесным пением? Увы, музицировать дама не умеет, да и чистого звонкого голоса нет.

Даганн поставил лампу на подоконник и подошел к роялю. Клавиши глухо тренькнули. Какой же он все-таки большой. Везде.

Айями сглотнула, облизав пересохшие губы. Испуг накатил внезапно. Собираясь в клуб, она усердно выбрасывала из головы мысли о том, как это будет. Словно её фантазии могли показаться изменой по отношению к Микасу. Как-нибудь переживем. Нужно вытерпеть, зажмурившись, а потом попросить. Даганские офицеры щедрые, не скупятся. Понимают, что амидарейкам тяжко живется.

А теперь не отвертишься.

Офицер повернулся и поманил. Его лицо терялось в тенях.

Подойдя, Айями получила бокал, наполненный вином наполовину, а зонт и пакет небрежным броском мужской руки перекочевали на подоконник.

— До дна, — сказал даганн. Низкий у него голос и ровный, но в груди что-то глухо рокочет и рвется на волю.

Айями выпила торопливо, крупными глотками, и почувствовала, как струйка стекает по подбородку. Вытерла её тыльной стороной ладони и покачнулась на нетвердых ногах, но не упала. Удержали. Даганн, чужак… обнял и склонился к шее… Водил носом, словно втягивал и запоминал запах.

От вина у Айями закружилась голова. Захотелось петь, кричать, смеяться. Ноги так и норовили сорваться в пляс. Почему бы и нет? Мы же в кабинете музыки, да и кавалер под рукой. Не желаете ли потанцевать?

А потом накатила слабость. Чтобы устоять на шатких каблуках, Айями ухватилась за офицера, а он… задрал юбку до талии и, подняв спутницу как пушинку, усадил на рояль. И увидел чулки, она в том не сомневалась, заметив сверкнувшие глаза. Вот так, вечер за окном, в класс просачивается свежесть недавнего дождя, Айями сидит на рояле, а меж её раздвинутых ног стоит даганский чужак. Очень возбужденный чужак. И он намерен взять своё.

Офицер кивнул, указывая на жакет.

Пальцы вдруг стали неуклюжими. Айями неловко расцепила застежки, и даганн отбросил мешающую деталь одежды. И опять кивнул. Теперь блузка.

Потупив глаза, Айями расстегивала пуговку за пуговкой. Может, потянуть время?

Но, как ни растягивай, а пуговицы когда-нибудь кончатся, и борты блузки разойдутся.

Чужак не стал настаивать на полном обнажении. Перехватил инициативу, подняв чашечки бюстгальтера, и накрыл грудь лапищами. Не церемонясь, сжал, смял — грубо и жадно. Ладони у него большие, а руки сильные. Обхватят шею и задушат, не напрягаясь. И щетина обильная — захватывает щеки и подбородок, заползла на шею. Не сравнить с амидарейскими мужчинами, среди которых почти не бывает бородачей. Поэтому и волосы у амидарейцев жидкие и тонкие. А у Айями от недоедания и вовсе сыпятся как листья осенью, когда-нибудь голова облысеет полностью.

Айями закрыла глаза. Противно. Её тело откликалось лишь на ласки Микаса, а теперь незнакомый мужлан пользуется ею, как пользуется полотенцем человек, умывшись.

Неожиданно Айями скинуло с рояля. Это даганн поставил её на ноги.

Он шарил по талии, и Айями поняла — хочет, чтобы она сняла белье.

Трясущимися руками сделала то, чего потребовал офицер, потому как его нетерпение разлилось в воздухе, угрожая несдержанностью и агрессией.

И снова Айями подкинуло наверх, а чужак расстегнул ширинку брюк.

Милосердные святые, каким же он оказался большим. И старался быть осторожным. Поначалу. Музыкальный инструмент ходил ходуном. Еще минута, и не выдержат хлипкие ножки. Вцепившись в крышку рояля, Айями отвернулась к окну, а даганн в неё вколачивался. Точнее, насаживал на себя, успевая тискать и мять грудь. Вот для чего нужен вазелин, — подумалось отстраненно. Но странное дело, обошлось без острой боли. Дискомфортно оттого, что тело не знало мужчины долгие четыре года и успело отвыкнуть от ощущения наполненности. Несколько лет Айями хранила верность мужу, а сегодня кто-то другой заявил права на её тело и получал их сейчас. И это был не Микас.

Микас… Всё связанное с ним окуталось в памяти Айями дымкой нежности и любви, но в эти мгновения прошлое покрывалось плесенью предательства, разлагалось на глазах. Прости, Микас, я не заслужила тебя.

Ритм движений стал совсем яростным, и даганн глухо застонал, даже зарычал, прижав Айями к себе. Она почувствовала там, внутри, его пульсацию. Несколько глубоких резких толчков, и мужчина замер. А потом отстранился.

Не глядя на него, Айями сползла с рояля и повернулась спиной, чтобы поправить бюстгальтер и застегнуть блузку. После случившегося лицемерно говорить о стеснительности, но кидать взгляды на случайного незнакомца — сверх сил. Вот и всё. Самое трудное преодолено, теперь можно просить об услуге. "Господин офицер, помогите мне…"

По бедру потекло. Его семя.

Айями не сразу сообразила, что чужак её обнял и начал поглаживать ноги. Руки добрались до резинки чулок и двинулись выше, исследуя. А потом он прижался к ней. И был опять возбужден.

— Вставай, — придвинул скамеечку, которую использовали как подставку при игре на струнных.

Айями поднялась и стала выше. Самое то для рослого даганна.

На этот раз он снял с неё блузку, а бюстгальтер стянул через голову, не став расстегивать крючки. И заставил упереться руками в крышку рояля. И потребовал прогнуться, принимая его.

Даганн двигался неспешно. Утолив первый голод, он переключился на медлительный и размеренный темп. А грудь Айями вдруг стала чувствительной, или это мужские пальцы умело ласкали, потирая розовые горошинки?

Теперь, когда лицо чужака не маячило перед глазами, отклик на его прикосновения стал ярче, острее. Наверное, вино подействовало или сказалась тоска по Микасу. А может, одиночество, спрятанное далеко в подкорке, выползло не вовремя. Или повлияло всё в совокупности.

Айями словно раздвоилась. Её сознание и физическая потребность разделились, и вторая задавила первое. Расплющила как асфальтный каток.

И Айями поощряла. И вроде бы помогала — мужским рукам и себе. И сдавленно застонала, давая понять — ей нравится и хочется большего. Разрядки.

Движения стали быстрее, лихорадочнее… Нет, не спеши, Микас!

— Еще… — выдавила она умоляюще. Потяни чуть-чуть, не торопись.

Он послушался, и пронзительное, почти болезненное наслаждение выстрелило, прокатившись волной от макушки до пят.

Айями расслабленно откинулась назад — вспотевшая, усталая. Не сразу поняла, что сжимает губами чей-то палец. Не сразу поняла, что прикусила его, упав в сладостное небытие. Не сразу поняла, что упирается спиной в чью-то вздымающуюся грудь. Не сразу поняла, что находится не дома, в тихом уютном гнездышке, а в школе, в казенном помещении, и полиэтилен на окне пропускает мужской смех с улицы и чужеземный говор. И не Микас обнимает и поглаживает, овевая горячим дыханием шею. А едва поняла, как её пригнули к роялю, и даганн закончил начатое, известив хриплым рыком о полученном удовольствии.

Ему хватило двух раз. И на Айями не взглянул. Накинул китель — и когда успел сбросить одежду? — заправил рубашку в пояс брюк, застегнул ремень. Достал из портсигара необычную сигарету и, закурив, обратил внимание на Айями. Молча смотрел, как она одевается, отводя глаза.