Бракованная (СИ) - Рымарь Диана - Страница 45

Слышу, как он шумно дышит в трубку. Прямо паровоз. Сообразил в конце концов, что сам себе сделал хуже.

— А если тебя там прибьют за неделю? — начинает он новый виток убеждений. — О чем ты думал, когда уезжал с одним телохранителем, а, Лев? Взрослый человек…

— Мне надоело бояться Ванштейна! — наконец взрываюсь и ору в трубку. — Мы оба знаем, он теперь в Германии. Живет себе спокойно, и я хочу! Спокойно жить… Надоело окружать себя телохранителями…

— Доиграешься! — тянет отец.

— Я всё сказал!

Кладу трубку. Собираюсь швырнуть телефон на диван и тут вижу лежащую на спинке кожаную куртку из местного магазина и сразу вспоминаю об еще одной проблеме.

Звоню домработнице отцовского особняка:

— Марина, мне потребуется ваша помощь. Соберите и отправьте мне вещей на две недели: повседневную одежду, костюм, рубашки... В общем, сами разберитесь. Ах да, еще мой ноутбук и планшет.

— Да, конечно.

Собираюсь повесить трубку и наталкиваюсь взглядом на кепку Эвы, которую сам же бросил на кофейном столике у дивана. Она забыла ее в машине вместе с очками. Беру, вдыхаю запах — тонкий фруктовый аромат ее шампуня. Кручу в руках дешевую низкокачественную вещицу и даю новое указание домработнице:

— Соберите вещи и для Эвелины на тот же срок. Одежду по погоде, косметику, духи, повседневные украшения, туфли, сумочки — в общем, всё, что ей может понадобиться.

Я ей зря всё это покупал, что ли? Как вспомню ее неказистую рубашку, так перекашивает всего. Денег на качественные вещи у нее, скорее всего, нет, но моя жена в подобном виде ходить не должна. Она же Величаева, в конце концов.

Вспоминаю, как Эва любила наряжаться для выхода в свет, у меня аж дух от ее вида захватывало. А сколько у нее красивых платьев? Лично мной подаренных украшений? Она же бабочка, такую женщину нужно наряжать. Не понимаю, как она могла уйти, бросив всё это…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Бросив меня…

Последние два часа только и делаю, что прокручиваю в голове нашу со Снегирьком жизнь. В голову почему-то всё время лезет последний разговор в ресторане, перед тем как она устроила стриптиз на улице. Она же пыталась со мной спорить, более того, я видел, что мое предложение о суррогатном материнстве ей не по нраву, но всё равно с упорством, достойным лучшего применения, продолжал настаивать.

Со мной всегда так — буду давить, пока не получу свое. Додавил…

Вспомнилась масса других случаев, когда Эва пыталась высказать мнение по какому-нибудь вопросу, а я не воспринимал. Или обращалась ко мне с просьбой, а я отсылал ее на потом, только это «потом» так никогда и не наступало из-за моей тотальной занятости.

Что же, милая, наконец тебе удалось заставить меня расчистить свое расписание. Я весь твой! Только уже не нужен… И от этого мне так паршиво, что хоть волком вой.

Надо как-то дать ей понять — я готов к диалогу. Пусть расскажет, каким она хочет видеть наш брак, я согласен на перемены. Может быть, тогда больше не станет тыкать этим мерзким словом «развод»?

Как она сказала? Раньше рак на горе свиснет, чем она остынет? Вот раньше рак на горе свиснет, чем я дам ей развод. Так-то.

А отец… пусть не лезет. Не повезу я больше Снегирька в его дом. Куплю ей новый! Или построю, ей наверняка понравится эта идея. Какая женщина после такого будет настаивать на разводе? Эва смягчится, пойдет навстречу, всегда шла.

Приняв решение, вдруг вспоминаю, что я сегодня еще не ел, а уже час дня. Поднимаю трубку местного телефона, заказываю обед.

Его приносят слишком быстро, будто только отмашки и ждали. Молодцы, знают нужды своих постояльцев. Открываю дверь, запускаю официанта. Он оставляет поднос на столе и уходит.

Стейки, жареная картошка, чесночные хлебцы — неплохо для местного ресторана. Хватаю стакан сока, выпиваю почти залпом — пить хочется неимоверно.

— Семён! — зову телохранителя.

Мы сняли номер, состоящий из трех комнат. Каждому по спальне и что-то вроде гостиной, где я и нахожусь. Семён ушел переодеться. Что-то он слишком задерживается...

— Семён? — зову громче, стучу в дверь его спальни.

Никаких признаков жизни.

Тогда открываю дверь… и вижу своего телохранителя лежащим на полу, а из его живота течет кровь. Темная, почти черная, ее слишком много на светлом ковре.

Он без сознания или мертв? Это первая мысль.

Вторая — какого черта комната кружится, как центрифуга?!

Ноги вдруг становятся ватными, больше не могут меня удержать, и я падаю в пустоту. Мне даже не больно от того, что стукаюсь лбом о дверной косяк.

Глава 45. Живая мишень

На следующий день:

Понедельник, 2 мая 2022 года

5:15

Лев

У меня болит каждая клетка мозга. Боль долбит в виски, как отбойный молоток. А еще ноют ребра — такое ощущение, что меня по ним пинали, пока я был без сознания… Лежу на траве, еле могу двигать онемевшим, изрядно пострадавшим телом. Руки сцеплены сзади наручниками, и я не знаю, где и сколько времени так пролежал.

Холодно… хотя на дворе май. Роса с травы пропитала футболку и джинсы. По всей видимости, лежу тут давно.

Рассвет щедро добавляет боли моему и без того плачевному положению. Яркий свет режет глаза, невольно щурюсь, кое-как оглядываюсь. Похоже, я на каком-то заброшенном полигоне. Широкое, покрытое травой поле сплошь окружено земляным валом, а за ним лес. По обе стороны от меня торчат ржавые железные штыри в человеческий рост, на них гнилые деревянные квадраты, изрешеченные пулями. Должно быть, именно на эти деревяшки крепятся листы с мишенями для тренировки в стрельбе.

Вдалеке виднеются ржавые бочки, а дальше что-то вроде дощатого сарая. Наблюдаю, как из него выходит тучная мужская фигура в темно-синем спортивном костюме.

— Ванштейн! — шиплю себе под нос, кое-как сажусь и сплевываю на траву горькую, вязкую слюну.

Пить хочется так, будто в моем организме разом закончились все запасы жидкости, и от этого чувствую себя еще паршивее.

Узнаю старого врага по круглой морде и абсолютно лысой голове. В Германии еще больше отожрался, вон какие бока свисают. Как же хочется разобраться с этой тушей! Я бы использовал его в качестве груши, как следует отрихтовал со всех сторон.

Генрих Ванштейн один, но я уверен, что у него есть подельники, иначе ни за что не справился бы с Семёном, да и меня сюда не притащил бы.

Давний недруг идет к железным бочкам неспешным, даже вальяжным шагом. В руках сумка. Очень скоро вижу ее содержимое: два пистолета, запасные магазины, пакет жестяных банок. Звук заряжаемого пистолета отлично мне слышен, несмотря на то, что я нахожусь от жирдяя в добрых двадцати метрах.

Справившись с нехитрым механизмом, Ванштейн идет ко мне, в его руке пустая банка из-под колы.

— Привет, Лёвчик, давно не виделись! — Он говорит это радостно, почти так же радостно, как в годы, когда мы еще не были смертными врагами и его сын был еще жив.

— Чего тебе в Германии не сиделось? — чеканю я, хмуро его разглядывая. — Ты знаешь, если со мной что-то случится, отец тебя убьет!

— Он, конечно, может попытаться… потом. Но сначала я разберусь с тобой. Если надеешься на чью-то помощь, то зря! Твой цепной пес кормит червей, а больше тебе помочь некому… твое похищение прошло как по нотам.

Ведь он прав. Я сам видел тело Семёна, к тому же разругался с отцом, взял на работе отпуск, приказал привезти мне вещи, короче говоря, сделал всё, чтобы меня не искали в течение следующих семи дней. Сам вырыл себе могилу.

Идиот! Какой же я идиот…

— Скоро и ты отправишься следом, но сначала послужишь мне службу… — вещает Генрих. — Я слышал, как ты любишь играть со своей обслугой… Я сыграю с тобой так же. Послужишь подставкой для мишеней. Как тебе вариант?

С этими словами он подходит совсем близко и пытается поставить жестяную банку на мою голову.

Скидываю ее, отвечаю холодно: