Никому не скажем (СИ) - Резник Юлия - Страница 13

Пальцы касаются гладкого темного покрывала, и, следуя за ними, я передвигаюсь к ней ближе. Отставляю бокал и укладываю ее затылок в ладонь, приближаюсь вплотную.

— Нам нельзя, Кит… — почему-то шепчет Ева. И мне, наверное, нужно спросить, что она имеет в виду, но вместо этого я хриплю ей в губы:

— А мы никому не скажем.

А потом впервые ее целую. Касаюсь губами губ, прихватываю чуть более полную нижнюю и покусываю, как хотелось с той самой первой встречи с ней. Одной рукой фиксирую ее голову, другой веду вниз. По камушкам позвонков на спине, обхватываю маленькую попку, вдавливаю Еву в себя и пью, слизываю её рваные частые вдохи. Схожу с ума. Не контролирую. Ни ситуацию, ни ее, ни себя… Опускаю на ковер. Сгребаю ворот её футболки в кулак и оттягиваю с такой силой, что ткань трещит. Обхватываю пальцами ее шею, чуть сдавливаю. Не знаю, откуда во мне это. Просто, мать его, не знаю! И лишь когда она начинает задыхаться, отпускаю и с жадностью веду открытым ртом по трепещущей синей венке.

Меня просто уносит. Окончательно, бесповоротно. Кажется, еще немного, и я просто кончу. А потом, холодным душем, громкий стук.

— Не помешаю?

Я отстраняюсь. И Ева тут же вскакивает, открыв рот глядя то на отца, то на меня. Понимаю ее затруднение. Дерьмо.

Что тут скажешь? Идиотская ситуация. В которой я должен проявить себя, мать его, мужиком! Игнорируя вздернутую бровь старика, обнимаю ее за талию. Прижимаю к себе, будто защищая.

— Отец? Это Ева. Кажется, мы увлеклись.

— Да уж.

Пожимаю плечами:

— Я не думал, что ты сегодня вернёшься.

— Но я здесь. Хотел поработать, но теперь, видимо, придется пойти к себе, чтобы вам не мешать.

— Нет-нет. Это мне нужно идти. Извините… — Ева смущается просто страшно. Не глядя ни на меня, ни на отца, она поспешно сбрасывает мою руку, подхватывает злосчастный рюкзак и мчит к выходу. Но у двери тормозит, потому что мой старик преграждает ей выход и не спешит отходить в сторону, сверля ее изучающим взглядом.

Кит. Настоящее.

Как будто не было всех этих лет. Ева даже пахнет так же. Сладко… Имбирным печеньем, ванилью и корицей.

Прижимаю ее к стеклу. Зарываюсь носом в рассыпанные по плечам волосы, обнюхиваю ее, как животное, глотаю ставший вдруг вязким воздух. Медленно приближаюсь и замираю у ее губ. Она — ведьма… Я говорил? Не могу, не умею противостоять этим чарам. Я и хочу, и боюсь коснуться ее губ, тела, души… Проникнуть под кожу, заполнить собой каждый миллиметр живущей в ней пустоты и навсегда там остаться. Ева опускает ресницы, разрывая контакт наших глаз. Её дыхание становится поверхностным и очень частым. О, я знаю, что это означает… Мне и самому отчаянно не хватает воздуха. Касаюсь ее плеч ладонями, и Ева вздрагивает, не то от этого касания, не то от резкого нетерпеливого сигнала клаксона, ворвавшегося в окутавшее нас безмолвие. Веду ладонями вниз по её безвольно повисшим вдоль тела рукам. Она не отвечает мне, но и не отталкивает, а у меня теплеет в груди от того, что я каждой клеткой чувствую ее отклик. Ева не касается меня, да… Но я словно связан по рукам и ногам. Я в ловушке ее запаха, пьяного взгляда и тысячи несказанных слов. Я в ловушке ее предательства.

Ниже… Еще ниже. Касаюсь губами губ. Тоже пахнущих чем-то сладким. Ненавижу ее. Ненавижу за то, что она со мной сделала… В какую тряпку меня превратила. И не могу противостоять. Кусаю губы, проталкиваю язык в рот.

Теряюсь в пряной терпкости этого поцелуя. С губ рвутся хриплые стоны. Я скулю, как побитый щенок. Похуй. Меня ведет от сумасшедшей обжигающей нутро страсти. Только с ней так срывает крышу. Все другие — бледные тени.

Опускаюсь ниже по шее. Веду дорожку поцелуев-укусов. Я лишь однажды оставлял на теле женщины метки. И хочу повторить. Жалю. Кусаю, зализываю отметины языком. Пишу на ее теле историю своей одержимости ею. Задираю вверх кофточку. Обхватываю сосок прямо поверх белого лифчика. Она хрипит в моих руках и, наконец, обнимает в ответ. Зарывается пальцами в волосы… и, что есть силы, меня отталкивает.

— Прекрати, — шипит мегерой. — Женька может в любой момент войти! Какого черта ты творишь?!

Не знаю, откуда в ней столько силы. Но под этим сумасшедшим напором я отступаю на шаг. Смотрю на нее пьяно, голодно. Губы Евы припухли. О боги! Я хочу этот рот… Ступаю к ней снова. Но Ева проскакивает мимо меня.

— Перестань! Перестань, слышишь?!

Слышу. Но не понимаю. Почему я должен остановиться? Между нами больше не осталось препятствий. Она — свободна. Я хочу ее. Больше всего в этом гребаном мире я хочу ее получить.

— Сколько?

— Что?

— Сколько ты хочешь? Я готов заплатить.

Даже в свете вновь открывшейся о ней правды, думаю, мое предложение более чем уместно. В конце концов, что изменилось, а? Она ведь уже продалась однажды. Что мешает ей продать себя еще один раз? Да, ее положение не такое бедственное, как мне виделось, однако я — гребаный Форбс. Мои возможности превышают ее собственные в десятки… сотни раз.

— Уйди.

— Сколько ты хочешь за ночь? Миллиона будет достаточно?

Ева облизывает губы.

— Два? Три?!

Кажется, её трясет. Если бы я не знал, какая она на самом деле — поверил бы. Но она меня предала.

— И ты называешь это любовью? — шепчет она.

— Любовь была тогда, Ева. Ты, главное, не перепутай. В то время я был готов сдохнуть ради тебя. Сейчас все намного проще.

— Сдохнуть? Сдохнуть… да. Какие же у нас разные воспоминания о прошлом.

— Вот только не надо мне снова втирать про то, что ты была моим маленьким грязным секретом! После того, как тебя отчислили, я был с тобой каждую свободную минуту!

— Все правильно. После того, как меня отчислили, я перестала мелькать перед глазами твоих друзей. Интересно, что бы они сказали, если бы узнали, что мы продолжили с тобой встречаться, м?

— Да плевать мне на это было!

— Не было, Кит. И ты это знаешь. Да это и не главное…

— Мам… — слышу неуверенный голос у двери. — Вы почему кричите?

Ева обжигает меня злым взглядом и неторопливо шагает к сыну.

— Да так, Жень. Вспомнили прошлое. Кит уже уходит…

— Да? А я думал, может быть, мы погоняем в стрелялки.

— Ну, какие стрелялки, сын? Уже десятый час. А у кого-то завтра контрольная по математике.

Я понимаю, что на сегодня наш разговор закончен. Подхватываю пальто, но сделав несколько шагов к дверям, останавливаюсь. Ева в роли матери — это то, к чему я, наверное, еще не скоро привыкну.

— Мы можем поиграть с тобой в другой раз.

— Да? Было бы круто. Обычно мы играли с отцом, но… — Женька глядит в пол и пожимает плечами. А я впиваюсь взглядом в Еву. Мой отец играл в видеоигры? Это даже представить сложно, а уж поверить… Во рту горчит. Я сглатываю эту горечь и все же иду к двери.

— Обязательно поиграем, — повторяю зачем-то. Женька — неплохой повод напроситься к ним в гости снова. А я не собираюсь сдаваться.

— Может, заглянешь ко мне в субботу? Мама улетит в Китай и не будет нам мешать.

— В Китай? — оборачиваюсь к Еве. Она стоит в трех шагах от меня, зябко обхватив ладонями плечи. Я снова залипаю на ее искусанных губах и набирающих цвет засосах на шее. Как только Женька еще не заметил?

— У меня там пара мастер-классов, — неохотно объясняет она.

— Понятно. Ну, я пойду. Уже действительно поздно. А насчет субботы… Слушай, Ев, а ты на кого Женьку-то оставляешь?

— С ним поживет моя ассистентка.

— Если что, я мог бы забрать парня к себе.

Сам не знаю, зачем мне это. Меня не отпускает назойливое мазохистское желание узнать, как они жили? Чем? По всему выходит, что к брату отец относился совсем не так, как в свое время ко мне. Я хочу понять, почему так вышло. Я словно… ревную мелкого. Ревную к собственному старику.

— Исключено.

— Но почему, мам?! — возмущается Женя.

— Это неудобно.

— Кому? — вздергиваю бровь.

— Всем, — шипит Ева, обхватывает сына за плечи, прячась за ним, как за щитом.