Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария - Страница 42

— Извините, мне… нехорошо.

Я выскальзываю на улицу, и Лидия вскрикивает:

— Не убивай дом, если не хочешь распрощаться с Вячеславом!

Она догоняет меня и всучивает потертую книгу с золотистым названием: «Легенды о Zahnrad».

— Я видела такую же у Илоны.

— Она брала почитать.

Я листаю ее. В печатный текст врезаются заметки, написанные мелким неразборчивым почерком. Некоторые слова перечеркнуты, некоторые — дописаны на полях.

— Всю жизнь я собирала легенды о домах, училась жить с ними бок о бок. Она пригодится тебе. Удачи, герой.

Лидия возвращается в дом — в свою клетку. Раньше я думала, что она хранит ее для гостей, но я ошибалась. Она хранит ее для себя. Прячется в ней от одержимости. От эпидемии.

И я бы с радостью купила марлевую повязку, если бы сама не заболела. Но мне не поможет даже постельный режим. В моей голове тикают дома.

В кармане звонит телефон. Тик-так, тик-так, тик-так…

Я принимаю вызов.

— Алло! Аня? Ты оставила мне свой номер, помнишь? Пробралась в мой дом и оставила… Так вот. Меня зовут Марина, и я твоя бабушка.

Ди

ПОСЛЕ

— Как думаешь, чем все закончится?

Ди вздрагивает и отпрыгивает. В метре от нее стоит братец — пялится на нее, как на душевнобольную, сочувствует. Господи, как же ее раздражает сочувствие!

— Чем закончится что?

Если Паша решил поиграть в психолога, то зря. Ему самому нужен врач.

— Ничего. Забудь.

Ди подзывает Пашу к окну.

— Смотри. Жена на троллей собирается, страховку пакует. Какого черта ты здесь?

— Мы ведь семья. И… прости, что я не спас тебя.

Ди хватает Пашу за плечи и разворачивает к себе. Изучает его морщины. За год их прибавилось немало.

— Ты ни в чем не виноват, абсолютно. А я виновата. Я — идиотка.

Паша отстраняется, словно прикосновения сестры ему неприятны, и шагает к двери, хромая на левую ногу.

— Увлекся серфингом? — фыркает Ди.

Вопрос-пощечина. Вопрос-поводок. Раз — и цепь натянулась. Раз — и брат во власти сестры.

— Как догадалась?

— Мысли читаю.

— Не проболтайся Илоне. Она… Не выдержит.

Паша исчезает в коридоре.

Ди улыбается — силится прогнать странность, несущую землей и сыростью, но она уже на пороге, дышит на нее и на брата.

Осталось чуть-чуть.

После разговоров с Пашей у нее постоянно болит голова. Спасает лишь море. И да, осталось совсем чуть-чуть. Ди видит это, гуляя по пляжу. Аня играет с Темычем у обрыва. О, девчонка уже в курсе, кто она. В курсе, что ищет.

Ди пугает ее решительность и… Страх. Да, Аня боится. Боится, что поверит в них.

Илона закрепляет карабины. Павел потягивается, предвкушает полет. Ди догадывается, что произойдет, но вмешиваться не в ее правилах. Десять лет как не в ее.

Когда они с Аней фотографировали дома, кое-что случилось. Девчонка нашла визитку. Его визитку. И, без сомнений, узнала, чья она. Ди не вмешивалась — лишние расспросы ни к чему. Да и зачем? Наблюдать — наивысшее счастье. Наблюдать и чувствовать.

— АРТЕМ!

Свершилось. Темыч ползает у пропасти. Паша несется на всей скорости и цепляется за трос, а эта дура замерла и пялится на них.

Ди сжимает кулаки.

Не вмешиваться. Наблюдать. Чувствовать.

Три правила, благодаря которым она до сих пор жива.

И все же что-то обжигающее, электрическое разливается по венам, когда Аня просыпается и отталкивает Темыча. Сегодня она победила.

Но — только сегодня.

Осталось чуть-чуть.

Захар

ДО

Через пару дней я возвращаюсь в свою комнату и сразу чувствую себя лучше. Тора бегает за мной, как за ребенком, а я все клянусь ей, что и сам могу поесть и одеться. Да, плечо иногда саднит, но зато не кровоточит. Скоро мне снимут швы.

Я выжидаю неделю, а затем заявляюсь к Бруно. Лишь бы не покрыться накипью, лишь бы не заржаветь.

— Я готов.

— Нет, — качает головой он. — Здесь я решаю, когда ты будешь готов.

Тора умоляет меня не дергаться. Ты ведь хромой, говорит. А хромым не место в мухобойке. И только Лида не жалеет меня и заставляет тренироваться хотя бы по полчаса в день, чтобы я «не лежал кирпичом». Если бы она знала, как близка к истине.

Ди часто ездит на задания с Торой. В такие часы я растворяюсь в своем дурацком бессилии, как кубик сахара в чае. И ведь не собраться обратно, как ни старайся.

Однажды я спросил у Торы, сколько она восстанавливалась после экзамена.

— Где-то месяц. Руку сломала, представляешь? А Ди вообще потащилась на задание никому не сказав. Потом долго работала без выходных.

Пролетает вторая неделя.

Тора разрешает мне есть и одеваться самому.

За эти проклятые четырнадцать дней комната облепила меня изолентой одеял и замотала в кокон простыней.

Прости, подруга, но бабочки не получится.

Бруно интересуется, почему мое «готов» он теперь слышит намного реже. А я ему: изолента держит. Комната залепила мне рот, герр. И уши, прикиньте? Хотите бескрылую бабочку? Я к вашим услугам, герр.

Здравствуй, третья неделя.

Доктор сообщает, что мой мизинец почти зажил.

Тора — о том, что почти зажили раны на имплантате для дома. Что часы скоро пойдут. Что мы вернем Ворона.

А вот и четвертая неделя. Хромает мне навстречу, обклеивает комнату последним мотком изоленты.

По ночам я наблюдаю за Торой, изучаю каждую морщинку на ее лице, каждый изгиб тела. Нет, Хлопушкам нельзя работать здесь. Они чересчур хрупкие. Чересчур взрывоопасные.

— Нельзя, — повторяю я, когда Тора просыпается.

— Мошек тяжелее ловить, чем мух, — шепчет она мне в шею. — Мы спрячемся под облупившейся краской на подоконнике и — готово. А куда спрятаться мухе? Особенно той, у которой повреждено крыло?

— Но я не муха.

Тора целует меня, и я клянусь себе, что больше не отпущу ее. Кожа мини-девочек слишком нежна, чтобы эти самые девочки боролись с монстрами. Иногда я боюсь дотрагиваться до Торы — мне кажется, что она мигом покроется синяками.

И что бы эта упрямая девчонка ни говорила, за мухой можно спрятать целую армию мошек, если вдруг рядом не найдется облупившейся краски.

Скоро я сдеру изоленту. Всю сразу, с кожей. И… Нет, здесь не место бабочкам.

Я превращусь в муху.

Я наматываю круги по комнате, попутно завязывая пояс на огнеупорном костюме. Плечо саднит — предчувствует новую мухобойку. А я изо всех сил убеждаю себя, что нас вызвали по ошибке.

Вчера я принес Бруно справку от доктора.

— Поздравляю, Захар. Твое der Trotz мне импонирует. Завтра ты отправишься на задание с Викторией и Дианой. Как говорит Лида, гер-р-р-ой. — Он откинулся на спинку кресла и засмеялся. Его голос раздваивался, булькал, разлетается эхом по кабинету, словно внутри огромного тела сидело как минимум человек десять.

И теперь я медлю. Боюсь, что мы разрушим здоровый дом.

Когда-то я называл их друзьями. У нас с ними были совсем другие отношения, но мы по-прежнему неразлучны.

Дом и я. Я и дом. Кто из нас убийца?

Здесь два варианта: или никто, или сразу оба.

— Готов? — Тора обнимает меня со спины.

Сегодня на завтрак она надела платье и фиолетовые колготки, а затем, когда поступил вызов, — превратилась в черно-белый снимок. Помятый и потертый. Да, возможно, девушка, позировавшая для кадра, была вспышкой, но ее яркость съел фотоаппарат.

— Готов. — Пальцы по привычке тянутся к шраму на плече. — А ты?

— А я живу в этом мире уже второй год. Мне не к чему готовиться.

Я запускаю руку в карман и касаюсь шероховатого корешка. Книга-талисман. Книга-друг. Книга-первая-помощь. Я взял ее в библиотеке и всю ночь перечитывал, учил, подчеркивал важное.

— Небо… Ты до сих пор надеешься, что она пригодится нам? — грустно улыбается Тора. — Ох, Захар… Помнишь, как ты спас меня от воров и потом обрабатывал мне рану? Все по пунктам, четко, без самодеятельности!