Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария - Страница 49

Как же я рад, что вы вернулись из отпуска.

Я снова жду. Два месяца — как в детстве. Зачеркиваю дни на календаре. Теперь у меня есть целый комплект фломастеров. Десять штук, чтобы хватило.

Но когда наступает тот самый вечер, я выкидываю их в урну и — что есть мочи бегу к Ворону.

Он встречает меня хлопающими дверями — соскучился. Я навещаю его пару раз в неделю и знаю, что он ревнует. Дома любят внимание. Любят, чтобы человек принадлежал им.

— Извини, брат, чаще не могу, — оправдываюсь я.

Извини, брат, я обязан сжигать таких, как ты.

Ворон все понимает. И не боится меня. Скорее, поздравляет, ведь я почти добрался до звезд. Осталась последняя ступенька.

Я окунаюсь в полумрак комнаты и приземляюсь на подоконник. Торы пока нет. Но если потребуется, я буду ждать ее до утра. В спину бьет ветер и свистит: «Очнись, очнись, очнись…»

А я сплю. И мне нравится.

Я оглядываюсь — луна светит прожектором — и сталкиваюсь лицом к лицу с лесом. Кажется, я даже читаю его мысли. Этот парень хочет обнять меня и похлопать по плечу, как старого друга. Он тоже любит внимание. И тоже безумен. Он не замечает того, что творится у него перед носом. А творится следующее: в траве скукожился черный комочек. Птенец. Птенец вороны.

Совсем недавно гнездо было полно жизни, а сегодня часть этой жизни терзают муравьи.

«Кар-кар-кар», — рыдает ворона.

Я отворачиваюсь. Смерть разозлилась, что я не отдал Ворона, и забрала птенца.

— Почему ты им не помог? — спрашиваю я у дома.

— Не успел.

Раздается шорох.

«Это она, она, она», — стучит сердце.

«Это она», — подтверждает Ворон.

В темноте вырисовывается силуэт, хрупкий, крохотный. Я жадно втягиваю воздух, но не чувствую аромата яблок — лишь пыли.

Часы с каждой секундой барабанят все громче. Заглушают мое волнение.

— Здравствуй, — выдавливаю я.

Тора подпрыгивает и настороженно озирается.

— Надеюсь, ты пришел без группы поддержки?

— Да…

— Если ты приволок Бруно, — она упирается тонким пальчиком в мою грудь, — я за себя не ручаюсь. Он ничего не получит!

Я стискиваю зубы. Где ты, Хлопушка? Неужели забыла, что мы с тобой выкроены по одинаковой схеме?

— Я не его ищейка. Успокойся.

Нет, Тора не узнает меня. Мы стоим в сантиметре друг от друга, но вот аномалия: этот сантиметр больше миллионов километров. Мне хочется во все горло завопить: «Где ты? Вернись! Если звезды тебя не приняли, давай отправимся в ад. Там Бруно точно нас не найдет».

Тора чертыхается и отстраняется, как только я нащупываю ее руку.

— Зачем я тебе, Захар? — вздыхает она и прислоняется лбом к стене — извиняется перед Вороном за сцену.

— Мы же… Мы же должны быть вместе.

Где ты, где ты, где ты? Как мне догнать тебя? Возле какой звезды искать?

— Ничего мы не должны.

Я вцепляюсь пальцами в ее плечи и шиплю:

— Клянусь, я бы не выдал тебя.

Тора вздрагивает. Ее каменный кокон трескается. Я прижимаюсь щекой к ее макушке. В голове звенит колоколом: «я нашел тебя, нашел, нашел…»

Ты была совсем рядом.

Мысли стучат громче сердца, и я боюсь, что Тора их услышит. Думать тише — вот чему нужно учиться спасателям.

— Зря я впутала сюда Лиду.

— С ней все в порядке. Конечно, после твоего побега они с Бруно поругались, но уже на следующий день обнимались как ни в чем не бывало.

Тора молчит, и я не тороплю ее. Мы изменились. Заржавели. Сошли с рельс. Раньше мы мчались к звездам, а теперь — в преисподнюю.

И я не выдерживаю. Представляешь, говорю, я почти год метался между городом и поселком, с Пашкой подружился. Ты мне каждую ночь снилась, говорю. Как «Путеводный свет», ей богу. А еще я научился ходить наощупь. Тора, Тора, как же я мечтаю прокричать, что нам двадцать три! Нам, а не мне. И чтобы мы не расставались. Чтобы жили по соседству со звездами, в аду, да хоть у ног дьявола — не важно. Главное — есть яблочный пирог и танцевать под «Наутилусов».

Тора тянется к моему уху, но сразу же отстраняется. Нас парализует сердцебиение Ворона, будто мы по-прежнему дети и сейчас прячемся от Пашки.

— Забудь, что мы встречались. Пожалуйста. И меня забудь. — Тора пересиливает себя и касается губами моих губ. — Я… пишу песни. Много песен. В музыкалке учусь.

— Нет…

— Ты почти нормальный. Пользуйся этим, умоляю, — всхлипывает Тора, пятясь. — Мы… Мы тебя любим, Захар.

Мы тебя любим.

Мы.

Две буквы. Два человека. Тора и…

— О ком ты?

Но Хлопушки уже нет. Хлопушка исчезла за обгоревшей дверью. Я устремляюсь следом. Луна нырнула за облака, и как бы я ни старался разглядеть Тору во тьме — я снова слеп. Я снова разучился ходить наощупь.

Невдалеке раздался рев машины.

Анна

ПОСЛЕ

Я не спятила. Павел, Вячеслав, Илона действительно существуют. У меня есть доказательство — визитка с фотографией.

Дрожащими руками я беру с тумбочки телефон и нахожу номер Иглова. Динамик кряхтит гудками.

— Алло.

— Здравствуй, Боря. Это твой преподаватель, Анна Захаровна. Помнишь, у тебя были часы марки Zahnrad? Не подскажешь, где ты их покупал?

Завод Zahnrad расположен на окраине города. Широкий четырехэтажный монстр пестрит граффити, признаниями в любви и в ненависти. Издалека он напоминает гниющее яблоко.

Лестница у центрального входа потрескалась. На перилах сидит каменный кот с отвалившимся носом. Он наблюдает, как я толкаю дверь и как проскальзываю внутрь. Должно быть, он наблюдал и за мамой. Но, к сожалению, каменные рты не умеют разговаривать.

В коридоре душно. Пахнет колбасой и свежими газетами. Обои, люстра, лифт, пара кресел — все из прошлого.

Люблю старые ремонты. Это — единственная реальная машина времени.

На вахте дежурит старушка и, из последних сил стискивая карандаш, разгадывает кроссворд.

— Кого вам?

Я нащупываю в кармане визитку Вячеслава.

— Мне бы в отдел кадров.

— Пропуск.

— Я не работница…

Старушка возвращается к кроссворду.

— Посторонним нельзя.

— Ладно, — иду на попятную я. — А к начальству?

— Прямо по коридору, — неохотно кивает она и черкает что-то в заполненных клеточках. — Прямо, а потом направо.

Поблагодарив ее, я смыкаю лопатки и шагаю мимо потускневших картин-пейзажей. Кто-то приклеил жвачку на яркое-яркое небо, и получилось объемное облако.

Рядом с кабинетом начальника все больше дождливых, пасмурных пейзажей. Тишина давит на уши, и лишь чирканье карандаша вахтерши разряжает обстановку.

Мысленно сосчитав до десяти, я стучусь и вхожу в помещение, заваленное часами. Нет, это вовсе не кабинет. Стойка, высокие стулья, шкаф со спиртным и только у окна — крохотный рабочий уголок. Там и сидит мужчина, изучающий какие-то документы. Ему лет тридцать пять, а может, меньше. Высокий лоб светится от пота, как прожектор. Улыбка — тонкий серп. На столе горит ноутбук.

— Мне бы…

Я падаю в кресло и выуживаю из кармана визитку Вячеслава. Мужчина захлопывает ноутбук.

— Меня зовут Анна Захаровна.

— Очень приятно. Алексей Евгеньевич.

Я кладу визитку на ноутбук

— Вы его знаете? Он… пропал.

Улыбка-серп превращается в тонкий нож.

— Да, это наш сотрудник. Но он не пропал, а погиб.

Нет.

Выдох застревает в горле, кровь шумит в ушах отбывающими поездами. Сердце стучит, стучит, разгоняется. Мой внутренний мини-вокзал работает как часы.

— Что? — переспрашиваю я.

— Несчастный случай.

— А… Когда? Как это произошло?

— Да уже лет десять назад. Тогда заводом управлял герр Шульц…

— Где он?

— Вы к нему не попадете, — отрезает Алексей Евгеньевич.

— Почему?

Он подается ко мне и шепчет:

— Герр Шульц тоже погиб.

Я сжимаю кулаки и заставляю себя успокоиться. Не время паниковать. Еще не время.