Завещание с простыми условиями (СИ) - Кроткова Изабелла - Страница 40

Не отрываясь, я впитывала написанное, и все яснее проступала страшная и неотвратимая истина.

На лбу у меня выступила испарина. Страницы летели одна за другой. И с каждой страницей дневника мне становилось все хуже.

Наконец, я перевела дыхание и оторвала от тетради уставшие глаза. От ужаса у меня громко колотилось сердце.

Но нужно было обязательно дочитать дневник до конца.

Мне осталось прочесть несколько последних страниц, но, видимо, батарейка начала садиться, и луч фонаря стал совсем тусклым.

Значит, надо сходить в кабинет за подсвечником.

Оставив тетрадь на столе, я вышла из комнаты, словно из мрачного сырого подвала, и только очутившись опять в прихожей, поняла, как сильно я замерзла.

Меня трясло в ознобе, в котором смешались могильный холод и непередаваемый ужас.

Находясь в этом состоянии, я механически накинула куртку и прошла в кабинет отца.

На этот раз там ничем не пахло.

А может, я уже ничего не чувствую?..

Из прихожей раздался какой-то слабый скрип.

Дрожащей рукой я взяла со стола тяжелый резной подсвечник с пятью рожками и поспешила обратно.

И замерла, как жена Лота, которая превратилась в соляной столп.

Дверь из разбитого зеркала была закрыта.

Остолбенев перед ней, я могла только хлопать глазами.

Ничего не понимаю…

Как же так?!

…и не прочитанная до конца тетрадь осталась там, за дверью.

Наконец, я сдвинулась с места и подергала зеркало за раму.

Оно даже не шевельнулось.

Потерпев неудачу, несколько раз запустила в него бутылкой абсента.

Все напрасно.

Отчаявшись, я изо всех сил вцепилась в него, пытаясь сорвать со стены. Зеркало долго не поддавалось, но я набросилась на него с таким остервенением, что, в конце концов, оно заскрипело и с громким стуком повалилось на пол. Я с трудом отодвинула его в сторону.

За зеркалом оказалась глухая стена.

Сердце мое упало.

Но все-таки, в последней, угасающей надежде, я ощупала ее сантиметр за сантиметром.

И не обнаружила никаких шероховатостей.

Надежда растаяла окончательно.

Я медленно обвела стену потухшими глазами и напоследок еще раз швырнула в нее бутылкой.

Она отлетела назад и чуть не проломила мне голову.

Обессиленная, я села перед разбитым зеркалом на пол и заплакала.

Ах, если бы я не выставила Дуганова! Вместе мы что-нибудь придумали бы…

Но последний шанс на спасение был упущен.

— МАРТА! — тихо, но отчетливо раздалось из гостиной.

Я отскочила к входной двери и судорожно вцепилась в ручку.

После полуночи, фройлейн Марта, дверь не откроется.

Как загнанный зверек, я отчаянно забарабанила в дверь и истошно закричала.

Мой собственный голос заметался по квартире, отдаваясь громким жутким эхом; мне показалось, что он больно бьется в закрытые двери комнат и, пружиня, со страшной силой урагана летит ко мне назад.

Эта сила отшвырнула меня от входной двери прямо к гостиной.

От стремительного перелета через всю прихожую халат с рыбками треснул на мне по швам. Резкая боль пронзила левую руку, на которую я приземлилась.

Опираясь на локоть, я неловко попыталась подняться, но та же боль опрокинула меня обратно. Куртка сбилась на одно плечо. Я кое-как скинула ее на пол. Было трудно дышать. Дыхание застаивалось где-то внутри и не выходило наружу. Их последних сил я стала ловить ртом воздух.

— Помогите, кто-нибудь! — зашептала я, ползая по полу, как юродивая.

В этом проклятом месте тебе некому помочь, — ударила в голову страшная мысль.

С большим трудом я поднялась на ноги.

— МАРТА, НУ ГДЕ ЖЕ ТЫ?.. — послышалось из-за двери гостиной. — НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ НАВЕСТИШЬ МЕНЯ?..

Объятая ужасом, стоя в одном тапке, я попыталась сделать шаг в противоположную сторону, но заскользила по полу прямо в гостиную. Двери услужливо распахнулись передо мной, и сама собой включилась огромная люстра под потолком.

Я очутилась напротив портрета.

И физически ощутила, как кто-то направляет мой взгляд на отца.

Измученная невозможностью бороться, я подняла на него заплаканные глаза.

Шедевр живописи предстал передо мной во всем своем великолепии.

Отец стоял уже совсем близко к яркому весеннему лугу. На мой загнанный взгляд он ответил злобной торжествующей улыбкой.

И на этот раз у меня не было никаких сомнений в том, что это так.

Я услышала его мысленную речь.

Зачем ты влезла, куда не надо, мерзкая тварь? Зачем шарила по чужим вещам? Зачем читала чужой дневник?

Каждым своим вопросом он хлестал меня, как бичом.

Скоро ты окажешься на моем месте.

Я хотела отвернуться, но не смогла. И продолжала пялить глаза на его царственную фигуру.

А я окажусь на твоем. И ты застынешь в этом портрете навеки.

Его лицо исказила злорадная гримаса.

Осталось совсем немного.

Совсем немного. Всего два дня…

Внезапно он ослабил хватку, и я сразу отвела глаза в сторону.

А теперь иди, наберись сил для переселения.

Отпусти меня! — взмолилась я.

И тут же поняла, что произнесла это не вслух.

В комнате потемнело, лес страшно затрещал, что-то засвистело, и по комнате пронесся вихрь, который неистовой силой смел меня обратно к выходу из комнаты.

Совсем обесточенная, я невольно опять посмотрела на своего отца.

И ЯСНО УВИДЕЛА ЭТО ДВИЖЕНИЕ — ОН СДЕЛАЛ ШАГ ПО МОСТУ.

От этого зрелища меня обуяла неудержимая дрожь.

И тут он расхохотался.

Веря и не веря, я вперилась в него взглядом.

Вот оно!

То неясное, неосознанное, едва уловимое — оно обретает силу, оно прямо на глазах наполняется жизнью и плотью.

МОЕЙ жизнью и МОЕЙ плотью.

Зловещий, вырывающий душу из тела, хохот раскатился по комнате, и я услышала громовой голос:

— Ты просишь отпустить тебя, моя девочка?! Ну так я отпускаю тебя!

И меня вихрем выбросило вон из гостиной.

Я отлетела к стене прихожей и больно ударилась спиной.

От толчка со стены сорвался телефонный аппарат, и трубка глухо стукнулась об пол.

Я пребывала в таком неописуемом состоянии, что даже не стала ее поднимать, а просто обошла и, плохо соображая, на автомате потащилась наверх.

В спальне я скинула лохмотья халата и без сил упала на постель поверх китайской шелковой простыни.

Непостижимым образом в кармане уцелели сигареты и зажигалка, и я начала курить, лежа на кровати и стряхивая пепел прямо на пол.

Такое было со мной впервые.

Тяжелые думы обуревали меня.

Содержание дневника из таинственной седьмой комнаты стало постепенно укладываться в единую картину.

Отец.

Мой отец продал душу дьяволу.

Это случилось давно, очень давно, ибо прожил он не одну, а несколько жизней. А именно — семь.

И в каждой жизни дьявол даровал ему известность, почет, огромное богатство и практически безграничную власть. Но на руках его было много человеческой крови — крови тех несчастных, которые были принесены в жертву ради блага избранных.

Мой отец был одним из основателей Ордена сатанистов.

Первые шесть раз отец не умирал — вернее, он умирал, но тут же беспрепятственно рождался заново на другом конце света. Когда его безжизненное тело хоронили, предположим, в Австрии, новая счастливая мать уже кормила его грудью в каком-нибудь мексиканском штате. Однако всему приходит конец — наступил конец и долгой и благополучной последней жизни отца. Но если для обычных людей смерть всегда окончательна и непреложна, то для приспешников сатаны существовала маленькая лазейка для того, чтобы обрести, к счастью, не вечное бессмертие, — видимо, это не под силу даже дьяволу, — но возможность прожить еще один семижизненный цикл.

Осуществить необходимый для этой цели процесс можно было различными способами, но суть всегда была одна — нужно было вселиться в чью-нибудь плоть, при этом отняв ее у законного владельца. Если быть совсем точной, то не вселиться непосредственно в тело жертвы, как в новый дом, а, разобрав этот дом, выстроить из имеющегося материала другой, уже свой собственный. При этом тело обязательно должно было принадлежать человеку, чей состав крови и всей жизненной структуры был наиболее приближен к аналогичному составу желающего перейти из мира мертвых в мир живых. То есть донором непременно должен был выступить ближайший родственник — так сказать, плоть от плоти, кровь от крови. Но при этом подопытный объект страшного действа должен был обязательно достичь возраста двадцати пяти лет.