Я слишком долго мечтала - Бюсси Мишель - Страница 1

Michel Bussi

J’AI DÛ RÊVER TROP FORT

© Michel Bussi et Presses de la Cité, un département de Place des éditeurs, 2019

© Ирина Волевич, перевод, 2019

© «Фантом Пресс», оформление, издание, 2019

– «Нет, мне хорошо, – возразил Лис, – вспомни, что я говорил про золотые колосья»[2].

– Мам, я не понимаю!

Закрыв книжку, я склоняюсь над кроваткой Лоры:

– Дело в том, что Лис больше никогда не увидится с Маленьким принцем. Но поскольку у Маленького принца волосы золотистые, как пшеница в поле, всякий раз, как Лис посмотрит на колосья, он подумает о своем друге. Взять, например, твою кудрявую подружку Офелию, которая переехала этим летом в Португалию. Даже если вы с ней больше никогда не встретитесь, стоит тебе услышать название этой страны, ее имя или увидеть девочку с такими же черными локонами, ты сразу подумаешь о ней. Теперь поняла?

– Да.

Лора прижимает к себе любимого плюшевого утенка, потом встряхивает снежный шар с собором Саграда Фамилия внутри, возвращает его на столик у изголовья и вдруг задумывается, нахмурив брови, – ее одолевает сомнение.

– Мам, а если я никогда не услышу про Португалию или не встречу девочку с таким же именем и такими же кудряшками, я что, забуду Офелию?

Крепко обнимаю Лору и украдкой вытираю слезы желтой плюшевой лапкой утенка.

– Нет, милая, если очень ее любишь. И чем сильнее будешь любить, тем больше тебе встретится в жизни вещей, напоминающих о ней.

Оливье заглядывает к нам в комнату и показывает на свои наручные часы: пора спать! В этом году Лора поступила в подготовительный класс начальной школы – это очень важный год, самый важный из всех. Не считая других лет, самых важных из всех. Я послушно встаю, укрываю Лору до подбородка.

Она обнимает меня за шею для последнего поцелуя.

– А ты, мам? У тебя был кто-нибудь, кого бы ты сильно любила и не хотела забывать? Так сильно, что тебе потом часто попадались вещи, которые напоминали о нем?

– Ну, мне пора.

Оливье сидит за кухонным столом, обхватив ладонями чашку с кофе, и смотрит в окно, вдаль, туда, где за зеленью сада, за крышей его мастерской виднеются туманные берега Сены. Он спрашивает, не глядя на меня:

– Это действительно необходимо?

Я медлю с ответом. Потом встаю, одергиваю форменную юбку. Мне не хочется заводить долгий разговор. Только не теперь. Времени мало. Поэтому я ограничиваюсь улыбкой. Впрочем, и он тоже. Он всегда задает важные вопросы именно так.

– Мне нужно быть в Руасси, в терминале 2F, в девять утра. И хорошо бы проехать через Сержи[3].

Оливье молчит, скользит взглядом по изгибам реки, словно хочет оценить ее безупречную красоту, изучает неторопливо, с бесконечным терпением, как фигурную спинку кровати, вычурные линии комода, угол потолочных балок в мансарде под крышей. С тем же пристальным вниманием он всегда смотрит и на меня, когда я выхожу из ванной и укладываюсь в постель. Этот неотрывный взгляд вызывает во мне приятный трепет, позволяет чувствовать себя красивой даже в пятьдесят три года. В его глазах. Только ли в его?

– Это действительно необходимо?

Оливье открывает балконную дверь. Я знаю, что будет дальше. Он не торопясь выйдет из дома, чтобы угостить вчерашним хлебом Джеронимо – лебедя, который соорудил гнездо в конце нашей аллеи, на берегу Сены. Он почти ручной, но бдительно охраняет свою территорию, а заодно и нашу, куда надежнее ротвейлера. Кормежка Джеронимо – ежедневный ритуал Оливье. Мой муж любит ритуалы.

Я чувствую, что у него на языке вертится тот же вопрос – тот самый ритуальный вопрос, который он задает всякий раз, как я собираюсь в дорогу:

– Это действительно необходимо?

Я давно поняла, что дело не в чувстве юмора Оливье (несколько однообразном) и не в желании узнать, найдется ли у меня пара минут, чтобы выпить кофе перед уходом. Его слова «Это действительно необходимо?» имеют куда более широкий смысл. Они означают: «Тебе действительно необходима эта чертова работа стюардессы, ради которой ты каждый месяц бросаешь нас на две недели и летаешь по свету? Тебе это правда нужно теперь, когда дом уже оплачен, когда девочки выросли и мы ни в чем не нуждаемся? Ты действительно обязана этим заниматься?» Оливье задавал мне этот вопрос сто раз: «Чем эти хижины на Бали, в Андах или в Канаде лучше нашего деревянного дома, который я построил своими руками?» Он неоднократно предлагал мне сменить профессию: «Ты могла бы работать вместе со мной в мастерской – большинство жен ремесленников помогают мужьям. Занялась бы бухгалтерией или стала секретаршей в моем офисе. Все лучше, чем выбрасывать деньги на бестолковых субподрядчиков…»

Я отвлекаюсь от своих мыслей и отвечаю бодрым голосом стюардессы бизнес-класса:

– Ну все, мне пора, не то опоздаю!

И пока Джеронимо лакомится кусочками багета с зерновыми добавками, я слежу за полетом серой цапли, которая парит над старицами Сены. Я знаю, как Оливье не любит дробный стук колесиков моего чемодана по его сосновому паркету. А у меня в душе разгорается скрытый гнев. Да, Оливье, это необходимо! Моя работа – это моя свобода! Ты остаешься, а я улетаю. Ты остаешься, и я возвращаюсь. Ты – это покой, а я – движение. И так продолжается уже тридцать лет. Из коих двадцать семь я ношу обручальное кольцо. Вырастила двух дочерей. И вполне успешно, разве нет?!

Я поднимаюсь в спальню за чемоданом. И заранее вздыхаю, но Оливье может пытать меня с помощью фуганка и дрели, я и тогда не призна́юсь, как мне сладостно таскать за собой этот чертов чемодан по всем лестницам, эскалаторам и лифтам нашей планеты. Начиная с десяти ступенек нашего шале. Взбираясь по ним, я мысленно повторяю расписание на текущий месяц – Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта – и заставляю себя не зацикливаться на невероятном совпадении, но лента прошлого разматывается в памяти, возвращая меня на двадцать лет назад. Ладно, подумаю об этом позже, когда останусь одна и смогу рассуждать спокойно, когда…

Я натыкаюсь на чемодан и едва не падаю.

Мой комод открыт!

Мой ящик слегка выдвинут!

Не тот, где я храню украшения, не тот, куда складываю шарфы, не тот, что с косметикой.

Ящик с тайнами!

Ящик, который Оливье никогда не открывает, потому что он принадлежит мне одной.

Подхожу ближе. Да, в нем кто-то рылся, это видно с первого взгляда. Все безделушки, все детские письма Лоры и Марго лежат не на своих местах. Засушенные васильки и колосья, собранные на поле моего первого поцелуя, раскрошились в пыль. Розовые телеграммы Оливье: Скучаю, удачного полета, возвращайся скорей, моя воздушная дева! – смяты и разбросаны. Я пытаюсь успокоиться: может, это плод моего воображения, разыгравшегося из-за фантастического совпадения маршрутов – Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта? Может, я сама все смешала в кучу, да и как упомнить, что где лежало раньше, если я много лет не открывала этот ящик?! И мне почти удается себя в этом убедить, как вдруг взгляд привлекает странный блик на паркете, у моих ног. Я наклоняюсь и… не верю своим глазам.

Мой камешек!

Маленький инуитский камешек! Вот он-то уж точно не покидал мой ящик около двадцати лет! Этот камень размером с монету непреложно свидетельствует: кто-то совал нос в мои вещи, притом недавно!

Бормоча ругательства, я засовываю талисман в карман форменного жакета. Я уже не успеваю обсудить происшествие с Оливье. И уж тем более с Марго. Это может подождать. В конце концов, мне нечего скрывать, в этом ящике лежат одни только забытые сувениры, чью историю никто, кроме меня, не знает. Выйдя из спальни, заглядываю в комнату Марго. Моя младшая дочь лежит на кровати, пристроив ноутбук на подушке.