Саботаж - Перес-Реверте Артуро - Страница 11

– Еще получишь билет в спальный вагон первого класса на утренний поезд в Париж.

Фалько посмотрел на Канариса. Потом, пряча книжку в конверт, на Кюссена:

– Мы поедем вместе?

Австриец покачал головой:

– Я лечу «Люфтганзой». Увидимся в Париже.

– Должен буду остановиться в каком-то определенном отеле?

– Вам забронирован номер в «Мэдисоне», на бульваре Сен-Жермен, – сказал Канарис. – Маленький, но удобный и очень стильный.

– Именно такой снял бы себе кубинский миллионер с хорошим вкусом, – добавил Кюссен.

– И очень недешевый, – проворчал адмирал. – Восемьдесят, мать их, франков в сутки.

Кюссен улыбнулся Фалько. Светская милая улыбка вообще не сходила с его лица, контрастируя с ужасающими рубцами.

– Подходит?

– Вполне. Но если в Париже мне придется бывать в людных местах, меня может узнать какой-нибудь республиканский агент.

Канарис нахмурился. Его явно что-то вдруг обеспокоило.

– Вы много где бывали в последнее время?

– Мало.

– Можно узнать, где именно?

– Нет.

– Ах вот как… Понятно.

– Я веду довольно замкнутый образ жизни, но от случайностей никто не застрахован.

– Ну, если что, будете действовать по обстоятельствам, – сказал Канарис после недолгого раздумья.

И перевел взгляд на адмирала, как бы возлагая ответственность на него.

– Он парень дошлый, – заметил тот не без яда. – Такого в море брось – жабры отрастут. И плавники.

Канарис покивал с таким убежденным видом, словно долго изучал Фалько и в словах адмирала не сомневается.

– У Кюссена уже подготовлен план, – сказал он.

– Разумеется. Через два дня мы встретимся как бы случайно в ресторане «Мишо», рядом с отелем… Я буду там обедать с Баярдом и Эдди Майо. В час дня там большой наплыв посетителей, и надо ждать, когда появится свободное место. Мы поздороваемся как давние знакомые, и я вас приглашу за свой столик. Ну, и с этой минуты игру вести вам, хотя я, конечно, буду рядом.

– Тебя что-то смущает? – спросил адмирал.

– Пока нет, – ответил Фалько.

Под седыми усами снова мелькнула сардоническая ухмылка. Адмирал пододвинул ему сифон:

– Прими-ка еще таблеточку аспирина, мой мальчик, она тебе понадобится… Потому что сейчас мы поведаем тебе вторую часть этой чудесной истории.

Стало жарко. Погасив свет, открыли одно окно и вчетвером постояли перед ним молча и неподвижно, наслаждаясь ночным бризом. За погруженным в сумрак песчаным полукругом простиралось темное пространство бухты, по которому ветер и луна плавно тасовали серебристые блики.

– Изысканный город, – сказал Канарис.

И он, и Кюссен с наслаждением попыхивали ароматными сигарами. Адмирал, чуждый красотам природы, обернулся к Фалько:

– Что-нибудь слышал о Всемирной выставке в Париже? – спросил он неожиданно.

– Кое-что слышал.

– Открывается в начале июня, и красные хотят, чтобы Республика была представлена достойно… Поручили создание павильона двоим своим архитекторам и собираются разместить там большое полотно, воспевающее борьбу благородного испанского народа с фашизмом и все такое.

Снова задернув шторы, зажгли свет и вернулись за стол.

– Картину заказали Пикассо.

Фалько поглядел на него удивленно и повернулся к Канарису. Тот безмятежно кивнул. Кюссен улыбался, словно кот перед тем, как сожрать мышь, адмирал же раздраженно грыз черенок трубки.

– Не знаю, какого… они все находят в Пикассо, – процедил он. – Но это мировая знаменитость.

Канарис продолжал разглядывать Фалько.

– Вполне заслуженно. А вам он нравится?

– Да как вам сказать… – Фалько скривил губы, показывая безразличие. – Это не для меня.

– Хорошо знакомы с его творчеством?

– Более или менее… Ну, впрочем, он, конечно, ни на кого не похож. Оригинальный художник.

Адмирал чуть не подскочил на стуле:

– Оригинальный?! Эта красная сволочь?

– О вкусах не спорят, господин адмирал.

– В самом деле, – примирительно высказался Канарис.

– Да ведь я его не расхваливаю. В наше время есть и похуже.

Фалько откинулся на спинку стула. Таблетка уже оказала свое благотворное действие, он соображал теперь отчетливо и быстро, и в душе при этом царило беспричинное ликование. Новое приключение осторожно постучалось в дверь. Сейчас он был в форме.

– Как ты, наверно, знаешь, – продолжал адмирал, – а не знаешь, так я тебе говорю: этот самый пачкун и мазила Пикассо обитает в Париже. Там одна из его студий. Симпатии его к Республике известны, равно как и дружеские связи, так что распространяться об этом не стану. Тут важно лишь, что заказ он принял и уже несколько дней над ним работает.

– А сюжет какой?

– Вот, вопрос правомерный. И уместный. В самом деле – на какую тему будет картина?

Адмирал замолчал и уставился на погасшую трубку. Достал спички и поднес огонек к чашечке.

– …А тема эта, по всему судя, – бомбардировка Герники.

С этими словами он сквозь облачко табачного дыма вперил в Фалько пронизывающий взгляд. Канарис по другую сторону стола безмятежно кивал, покуда Фалько силился уразуметь сказанное.

– Да ну?

– Вот тебе и ну, – ответил адмирал. – Это еще не все. Другой шут гороховый, Сальватор Дали, тоже предложил свои услуги: хочет расписать стену, поскольку, видите ли, в прошлом году уже делал что-то на пользу Республики… Как видишь, все так и рвутся наперегонки. Вероятно, Сталин забрал еще не все золото Банка Испании.

– «Мягкая конструкция с вареными бобами», – неожиданно произнес Кюссен.

– Что-что, простите? – непонимающе заморгал Фалько.

– Это картина Дали. Второе название – «Предчувствие гражданской войны». Однако посольство отдаст предпочтение Пикассо. – Австриец выпустил плотное, повисшее в воздухе колечко дыма. – Он известней.

Адмирал прищелкнул языком:

– Красные устроили большую шумиху, но это пока еще цветочки. Основоположник кубизма – ни больше ни меньше! – таким способом выражает свою поддержку Республике. Можешь себе представить?

Фалько кивнул. Это он представить мог.

– Журналы, кинохроника, полторы тысячи убитых – и все ради пропаганды, – адмирал заворочался на стуле. – Много, много типографской краски извели. И не к нашему благу.

– Как бы то ни было, Гернику разнесли красные подрывники. И Ирун тоже. Так вы сказали мне утром. Или это не так? – Фалько взглянул на Канариса.

Тот двусмысленно улыбнулся. Его светлые глаза казались совсем прозрачными.

– Нельзя исключать и иную версию, – сказал он мягко.

Фалько вспомнил о германских летчиках, которых видел утром в кафе, о «юнкерсах» и «савойях» с франкистскими эмблемами на фюзеляжах возле хвоста. Легко было догадаться, что Испания становилась сценой, где шла генеральная репетиция гораздо более грандиозных и ужасных событий. Под эту мрачную музыку отпляшут свое многие и многие другие.

– Вы сами-то какого мнения? – спросил Канарис.

– Относительно чего?

– Относительно Герники.

Фалько, еще немного подумав, ответил:

– Смотря по тому, чья это работа.

– Ну, давайте на минуту предположим, что это был налет вашей авиации.

– То есть итальянской и германской.

Здоровый глаз адмирала метнул молнию:

– Не забывайся, щенок!

Фалько продолжал, словно размышляя вслух и обращаясь к Канарису:

– Полагаю, что бомбежка – примета и символ цивилизации. Доказательство – в том, что вас, уже успевших цивилизоваться, никто ведь не бомбит.

Канарис, не теряя благодушия, расхохотался. Он был любезен и терпелив. Или хотел казаться таким.

– Мне нравится испанский юмор. Когда вы шутите, выходит по-настоящему смешно… Народ с таким трагическим мировоззрением, как у вас, не станет смеяться над всякой чушью.

С этими словами он вновь с любопытством уставился на Фалько:

– Иными словами, кто бомбит, тот и цивилизован?

– Да. Сейчас, по крайней мере.

– Однако и вы времени даром не теряли… Вспомните Риф[17]. Там в ход пошел даже иприт.