Жена Болотного царя - Огинская Купава - Страница 51

— Рагда, по-твоему, я бы каждому простил предательство? И насколько я обезумел, чтобы предлагать выйти за меня женщине, навлекшей на мои земли беду?

— Девушке, — мрачно поправила его я. — И вы мне ничего не предлагали…

— Хорошо. — Он схватил мои руки, сжал похолодевшие ладошки и спросил: — Рагда, ты выйдешь за меня?

Мне же хотелось плакать. Даже не оттого, что это предложение можно было считать самым нелепым, просто… обидно было очень.

Я всю жизнь приучала себя к мысли, что меня ждет выгодный родителям брак с человеком, который в лучшем случае будет мне не очень противен. И когда я наконец поверила, что моя жизнь теперь только моя, замуж меня зовет эва, чувства которого для меня очень важны. Я не хотела становиться главной трагедией его жизни.

А поверить в то, что меня можно было бы любить после всего случившегося, не могла.

— Какая-то неправильная у тебя реакция, — обеспокоенно сказал Ксэнар, заметив, как мои глаза наполняются слезами. — Что еще я сделал не так?

— Я не буду плакать, — пообещала невпопад. Позволила ему себя привлечь, обнять и гладить по волосам. А в благодарность за поддержку уткнулась носом ему в плечо и правда не плакала.

Злосчастное одеяло опять сползло на пол, но я не обратила на это внимания.

И не сопротивлялась, когда меня настойчиво потянули на подушки и укрыли одеялом.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы меня любили, — пробормотала я в его рубаху. Быть честной оказалось так просто и очень приятно.

Ксэнар хмыкнул.

— И что мне нужно сделать, чтобы ты в мои чувства поверила?

— А вы о них рассказать не пробовали? До того, как все это случилось и вы решили меня замужеством спасать?

Он вздохнул. Терпеливо и немного замученно. Словно уже и сам об этом не единожды думал.

— В чем я мог раньше признаваться? Ты же ребенок совсем. А мне многого не надо, достаточно было знать, что ты цела, и видеться с тобой. Хотя бы изредка.

— Я не ребенок. Мне уже восемнадцать, — важно доложила я, решив не уточнять, что уже этой зимой отец планировал смотрины. И при самом неудачном раскладе была бы я к лету уже мужней женой…

— А мне тридцать… — Ксэнар оборвал себя на полуслове, сжал меня крепче.

В следующее мгновение тихо и осторожно приоткрылась дверь.

— Ну что там? — послышался нетерпеливый шепоток Агнэ.

— Все еще спят, — негромко ответил Сэнар.

— Точно спят? — обеспокоенно уточнила царевна. — Может, проверить?

— Агнэ…

— Нет, ну а вдруг им плохо?

— Если твоему отцу плохо в постели с хорошенькой девушкой, он мне больше не брат, — огрызнулся Сэн, закрывая дверь.

Какое-то время в коридоре еще можно было расслышать приглушенные переругивания, но довольно скоро они стихли.

А я вспомнила, как царю было плохо и какой он был холодный, и не смогла смолчать.

— Вы ему больше не брат.

— Едва ли, — хмыкнул Ксэнар.

Весь вечер и всю ночь, на радость Сэнара, я провела в царской спальне. Отсыпалась и залечивала истрепанные нервы, пока Ксэнар восстанавливал силы и окончательно отогревался.

Завтрак свой он съел лишь в полночь, щедро разделив его со мной. Спускаться на кухню и искать провизию мне было решительно лень. Ксэнару тоже. Потому обошлись мы тарелкой с холодной, уже совсем безвкусной кашей, чайником остывшего чая и высохшим хлебом с высохшим же местным сыром. Засыхая, он менял цвет с белого на какой-то серовато-зеленый, и в любое другое время я бы не стала его даже трогать, но среди ночи я была достаточно голодная, чтобы рискнуть.

Впервые в жизни я ела с кем-то из одной тарелки. Это было очень… уютно, что ли. И об этом совершенно точно никому не нужно было знать.

Я хотела сохранить эти мгновения только для себя.

ГЛАВА XX. Взаимовыгодное сотрудничество

Осень в этих краях была какой-то нарочитой. Слишком красные листья, очень яркие, огненные. Или, напротив, сияюще-золотые, теплые. И трава сохла уж очень быстро, и посевы деревенские собирали весело, но спешно, пропадая в полях с утра и до позднего вечера.

Я как-то попыталась, поддерживая их темп, проработать весь день, а следующим утром не смогла встать с кровати.

Не подготовленная к таким нагрузкам, я потом еще два дня ходила по стеночке и только вяло огрызалась на все насмешки невыносимой змеевицы. Она была сильной, выносливой, в принципе не знакомой с таким понятием, как боль в мышцах.

— Рагда, — легко гладя меня по голове, она с беспечной улыбкой любовалась закатом. А ведь так и не скажешь, что в поле весь день трудилась, — с первым снегом Ксэнар отправится подать собирать, поедешь с ним?

— Зачем? — растянувшись на траве, под золотистой кроной дерева, я почти дремала.

После того, как боль в теле стала терпимой, я самостоятельно вернулась на поля, игнорируя неодобрение вожака. Держаться наравне со всеми я больше не пыталась, но все равно хотела помогать.

Сидеть в деревне вместе со стариками и детьми было невыносимо скучно и… неловко, что ли.

— Представь, что станет с Дубрами, когда они узнают, что у их князя Огневица есть. Они же Смагу поклоняются, а Огневицы — дочери его.

Я поежилась и села:

— Не хочется что-то мне это представлять.

— Зря, — воздохнула Ашша, — если бы могла, сама бы с удовольствием поехала.

— А кто тебе запрещает?

— Великий Полоз.

— Кто?

Ашша вытащила из-за пазухи свой оберег. Его я уже не раз видела. Вырезанная из дерева Ксэнарнутая клубком змея с короной на голове.

— Великий Полоз, — гордо сказала она, нежно поглаживая глубокие бороздки на дереве, — хранитель нашего рода. По зиме мы должны дома сидеть, странствия в снегах не наш удел.

— И… ты разговариваешь с деревяшкой? — я пыталась быть как можно деликатнее, но все равно получилось как-то нетактично.

— Великий Полоз не деревяшка, — возмутилась Ашша, — во времена молодости моей прабабушки его капище стояло у реки.

— Подожди-ка, а Белая Волчица?

— Хранитель оборотней. Нашу деревню защищает хранитель вожака. Получая силу от жертвоприношений, хранитель становится богом. Волчица стала нашей богиней еще при деде Ксэнара. Она очень сильная.

— Вот так дела, — я была не удивлена, скорее шокирована. Сколько живу здесь, а еще столького не знаю.

— Ну так что, поедешь со Ксэнаром подать собирать?

— Поеду… наверное.

Ашшу мой ответ очень обрадовал, обняв за плечи, она радостно зашептала мне на ухо список того, что и в какой деревне я должна буду для нее купить.

— Запиши лучше, — грустно попросила ее, понимая, что весь список уже и не запомню. Что там было в начале? Отрез ткани в Звятичах? Или оттуда ей нужны бусы?

— ‎Как скажешь, — легко согласилась она, прижавшись щекой к моему виску и в блаженной расслабленности любуясь закатом. Минут пять я ей не мешала, но потом любопытство, все же, взяло свое:

— ‎Ашша, — позвала я осторожно.

— ‎Ммм?

— ‎А поля… зачем вы их засеиваете, если Ксэнар в конце осени все равно подать собирает?

— ‎Зерно лишним не бывает, — зевнула она, — это у нас традиция после голодного года. На самом деле голодных было целых два года подряд, и выжить на то, что удалось собрать, получилось с трудом. К счастью в те времена выходцы подходили к нашим стенам не чаще раза в полгода, иначе едва ли пограничье выстояло бы. Тогда вожаком был Рвех. Мудрый был лис, сообразительный, он решил возделывать поля, с тех пор и пошло.

Отпустила меня Ашша всего на секундочку, только для того, чтобы подняться на ноги, утягивая за собой вверх, а потом и в сторону деревни.

— Пошли, послезавтра Праздник Урожая, нужно решить, в чем ты на него пойдешь.

Окончание сбора урожая ознаменовалось праздником, что было и неудивительно, оборотни любили праздники.

Вот только в их понимании праздник без подношений Волчице — не праздник, а я уже как-то присутствовала при их ритуале и больше мне не хотелось.

Ашшу мои желания, конечно, не сильно волновали, а потому на Праздник Урожая я не только была обряжена в платье из красного, старательно прокрашенного льна, разумеется, не украшенного вышивкой, но и имела сомнительную честь красоваться в венке из кленовых листьев, темный багрянец которых был слегка разбавлен золотыми березовыми листочками и яркими гроздьями рябины.