Королева морей - Волошин Юрий - Страница 7

— Говорят, что к тятеньке, да я не верю. Видно, запродали меня за грехи мои тяжкие.

— Какие грехи могут быть у тебя? Сколько тебе годов-то, не знаю.

— Шестнадцать весен уже прожила. А почитай, что и не жила вовсе. Вот и эти два дня из одних печалей и горя. Тебе бы домой вернуться. Мне уж того не видать. Крепко стерегут басурманы.

— Вместе бы, Ася.

— Не отпустят двоих. Одного бы тебя, и то слава Богу. Давай попросим, а? — Ася стала уговаривать Думбура отпустить Андрея, но тот отворачивался, мычал и мотал головой в знак отказа. Ася становилась на колени, ползала у его ног, хватала и целовала руки, но страж был неумолим, а татары откровенно хохотали, упиваясь унижением ползающей девушки. Подошел Спиро.

— Чего она так воет, Думбур? — спросил он по-гречески.

— Просит за дурня, да я отказываю.

— Опять ты за свое, дочка, — сказал грек мягко, обращаясь к Асе.

— Господин, отпустите Андрея! Христом Богом прошу! Ну что вам стоит? — слезы градом катились из глаз девушки, руки ее обнимали грязные башмаки купца. Андрей волновался, протягивал руки к Асе, пытаясь удержать, но она не слушала его.

— А что, Думбур. Может, и впрямь нечего нам держать молодца? Пусть себе идет домой. Далеко, но это сам он виноват, — сказал Спиро уже по-русски.

— Моя нет.

— Не соглашается, — обратился Спиро к Асе, и та тут же поползла к Думбуру. — Ладно, так и быть. Вижу, как убивается девка по парню. Пусть идет. Только коня и все остальное отобрать у аскеров не могу. Это их добыча, и против закона я не пойду, — повернул Спиро голову к Андрею.

— Так всегда было. Я сам напал, и их добыча должна оставаться при них.

— Добрый ты парень. Нравишься мне. Но в другой раз не попадайся. А теперь прощайся, нам пора в дорогу. Время не терпит, а путь дальний.

Ася смеялась от радости, целовала руки купцу, потом впилась взглядом в Андрея и долго не могла отвести его. Глаза ее высохли, она порозовела. Словно живительная влага наполнила ее изнутри. Она светилась радостью и благодарностью к людям, которые уважили ее просьбу, и теперь она могла со спокойствием продолжать подневольную дорогу в неизвестность.

Молодые люди стеснялись своих чувств, но им было приятно так вот стоять друг перед другом и глядеть в глаза, запоминать что-то особое, что может остаться на всю жизнь. Они были еще очень молоды, верили и были счастливы.

— Пора, Ася, — сказал Спиро ласково и легонечко оттолкнул ее к телеге. — Андрей, шагай, а то солнце склоняется, не успеешь добраться до жилья к ночи.

Андрей не сумел вымолвить ни слова, махнул в отчаянии рукой и быстро зашагал прочь, оглядываясь через каждые пять шагов. Ася со слезами на ресницах тоскливым движением руки слала ему прощальный привет.

Вечером Аметхан приехал с тремя татарами и доложил:

— Все хорошо, хозяин. Гяур больше не станет на твоей дороге. Он даже не кричал. Молодец. Умирал хорошо. Даже жаль такого отправлять к предкам.

— Помолимся за упокой души раба Божьего Андрея. Царствие ему небесное.

— Хозяин, где плата? Не скупись. Дело опасное было.

— Получай, вымогатель! Будь ты проклят аллахом, пусть бог не даст тебе ни одной жены, пусть эти деньги будут последними в твоей жизни!

— Якши, якши, хозяин. Хорошо ругаешься.

Остались позади брод на реке Псел, истоки Ворсклы и Уды. Почти без остановок обоз спешно продвигался на юг. Лихие аскеры где-то доставали свежих лошадей для телег. По-прежнему избегали деревень и городов, обходя их стороной. Со встречными старались разойтись быстрее, хотя Спиро имел для своей торговли соответствующее разрешение, которое ему почти не приходилось показывать редким постам и разъездам казаков, следивших за татарскими шайками. А те не упускали своего. Кони отъелись на тучных пастбищах, и теперь настала пора грабежей, которыми они промышляли в южнорусских селениях и городках.

Ася долго пребывала в тихом и спокойном состоянии после ухода Андрея, но потом стала проявлять признаки тоски и отчаяния. Она с безрассудной смелостью ругалась с Партакелой и Думбуром и не раз за это ее связывали, а нахального Аметхана возненавидела страшно. Тот отвечал непристойными шутками и норовил стегануть ее плетью, оставляя кровавые полосы на руках и спине.

Эркет тоже старался вовсю, и вскоре жизнь Аси стала невыносимой. Эркет прозрачно намекал на глупость и доверчивость девки, и теперь она уже ни во что не верила. Даже прежняя уверенность в спасении Андрея стала таять, и Ася все больше понимала, что татары и хитрый Спиро не оставили его в живых.

Едой снабжали хорошей, но одежды не давали, и дыры сплошь покрыли ее и так старенький сарафан. Татары тыкали в нее пальцами и хохотали, Ася таила злобу и мысленно казнила их всех.

Она уже немного понимала по-татарски и постоянно вслушивалась в их переговоры. Так она сообразила по отдельным словам, что недалеко их ждет дневка, где ожидается пополнение обоза. В это же время она заметила, что число охраны сократилось. Рядом ехали около десятка всадников, остальные куда-то исчезли.

Два дня шел обоз по левому берегу речки Орчика, и когда остановился, то Ася увидела в укромном месте две телеги и нескольких всадников, с гиканьем бросившихся встречать вновь прибывших. К ней присоединили еще четверых девушек, находившихся в ожидавшем обозе.

— Откуда ты, солнышко? — с усталой улыбкой встретила ее статная темноволосая девушка, поднимаясь навстречу Асе.

— Из-под Курска, слышала о таком?

— Далече, видать. Не слыхала. А я с Полтавщины. Вот эти с речки Донец.

— Так ты хохлушка?

— Нет, просто запродана туда два годка тому. Меня Матреной кличут.

— Я Анастасия, Ася, а эти как зовутся?

— Вон маленькая — Нюрка, другая, что закутана в плат, — Федора, ну и Любка. Едем второй день. Горюем, плачем, а куда нам деться?

Ася тут же заметила, что все они молодые и красивые, хотя босые и одетые в рвань. В груди защемило от недобрых предчувствий, захотелось поплакать в кругу своих, и она заголосила.

Товарки по несчастью тотчас ответили дружными голосами. Татары сбежались и нагайками успокоили переполох. Загнали девок по повозкам и пригрозили худшим.

К Асе подселили в телегу Нюрку. Это была совсем девчонка, беленькая, лет около пятнадцати и совсем еще не развившаяся. Веснушки обсыпали лицо, а тонкие льняные волосы необыкновенно гладко были расчесаны на обе стороны.

— Какие у тебя густые волосы, Ася, — шепотом сказала она, как только залезла под полог. — И красные почти. Без плата ходила?

— Что ты. Так уродилась, в тятеньку, он у меня такой же был.

— И что же теперь с нами будет? — тихо запричитала Нюрка. — Куда нас волокут эти супостаты? Как псы бездомные рыщут, нас, глупых, ищут!

— Теперь уже нам только терпеть и осталось. Слышала я от нашего Спиро, что вскоре все русские деревни останутся позади. А впереди нас ждут татары. Страх один!

— И никто нам не поможет! Господи всемилостивый! За что нас покарал ты! За какие грехи! Ой, Асенька, как жить нам?! Кто пожалеет нас, горемычных?

Девушки тихо подвывали друг другу, обнявшись, размазывая слезы по лицам и всхлипывая. Они отводили исстрадавшиеся души, и это сохраняло их силы. Слезы давали выход копившемуся исподволь отчаянию и тоске, облегчали страдания, которые, судя по всему, только начинались.

И все же Асе стало лучше в компании сверстниц и таких же горемык. Она немного ожила и взбодрилась.

Обоз простоял на берегу Орчика не один, а целых три дня, и за это время к ним подошли еще шесть телег с одиннадцатью девушками. Все они были молодые и красивые, но измученные горем и тяжелой дорогой. И татары тут же стали собираться в дорогу.

Обоз собрался большой, одних конников насчитать можно было около полусотни. Почти все татары, но попадались и русские. Эти сторонились девушек и отводили глаза в сторону, стараясь не встречаться взглядами.