Лагерь волшебников. Химия vs Биология (СИ) - Верх Лика - Страница 76

Спустившись по ступенькам на дорожку, я направилась к ожидающим гостей каретам. Амори не доставит труда узнать, где я и что со мной все в порядке, но единственное, что мне сейчас по настоящему необходимо — одиночество и возможность привести мысли в порядок.

***

Вернувшись в практически пустой дворец, я закрылась у себя в комнате. Переодевшись, я легла на кровать, не видящим взглядом смотря в потолок.

Теперь становится понятным многое. Например, почему родители подписали чертово разрешение на переселение в комнату коменданта. Что может случиться, если мы ее практически выдали замуж? Так, видимо, думали родители. И встреча с отцом в Штабе. Да, он слишком спокойно отреагировал на меня в мужской рубашке, но в компании Амори. Опять же, она практически его жена, что может случиться? Видимо, думал в это время отец.

Не стану отрицать — Ам мне далеко не безразличен. И я сама готова была согласиться. Была! А теперь мое согласие никому не требуется. Ни Королю, который при любом исходе устроит любимому внуку “счастье”, ни Амори, которому потом со мной жить, ни родителям, которые, как оказалось, готовы выдать меня замуж не спросив меня. Хоть кому-нибудь интересно мое мнение? Наверно, только мне самой…

Мне казалось, что я лежу уже несколько часов, поглощенная раздирающими от обиды мыслями. Но закат только-только взялся, а я, отшвырнув подальше мысли о несправедливости жизни, уснула. И именно сон стал для меня спасением. Спокойствие и умиротворенность… А еще пегас.

Олес не оставил меня и в отличие от некоторых, право выбора мне предоставил — полетать или остаться на крыше. Я согласилась и на то, и на другое. С ним я ощущала себя маленькой девочкой, попавшей в сказку. В сказку, где нет обиды, злости, ненависти и других разрушающих чувств.

Прижавшись к Олесу, почувствовав полет, я поделилась с ним вселенской несправедливостью и в частности бессовестностью некоторых отдельно взятых личностей. Олес выслушал все мои судорожные всхлипы и рыдания, вслушивался в невнятную от слез речь и заговорил, стоило нам вернуться обратно на крышу дворца.

— Выбор все равно остается за тобой, — тягуче произнес он, — невозможно заставить любить, принудить любить тоже нельзя. Ты любишь, я чувствую это в твоем сердце. Он не стал бы поступать так, не чувствуя любовь в своем.

— Вряд ли он… — сбивчиво начала я. — Не думаю, что я…

— Не веришь себе? — мягко спросил он. — Сложно убежать от правды, от чувств убежать не получится.

Я хотела что-то возразить, ответить, но… я проснулась.

Все так же лежа на кровати, я смотрела в окно сквозь полупрозрачные шторы. Пушистые белые облака мерно плыли по небу, солнце уже давно поднялось и согревало все вокруг… А я, не имея никакого желания вставать, зарылась в одеяло и перебирала в голове сказанное пегасом.

“Он не стал бы поступать так, не чувствуя любви в своем”… Как, как можно полюбить человека всего через неделю после знакомства? Это ведь потом я пьяненькая приставала к нему неизвестно зачем, и все, что как-то могло повлиять на зарождение чувств, происходило уже после того, как меня переселили к нему.

Правда, помнится мне его странная реакция, когда я просила другую комнату, а Алин дружески меня поддерживал… Ам тогда отреагировал остро и… Простое совпадение. А вот первый уровень защиты, установленный на меня опять-таки без моего ведома, как объяснить? Почему бы просто не сказать мне об этом? Я бы, конечно, категорически отказалась, но зато меня хотя бы спросили.

Фундаментальная защита… просто мера безопасности. Он сам так говорил. Поэтому не стоит списывать ее на какие-то сомнительные чувства. Может сейчас он что-то и испытывает, но тогда! Тогда не мог. Точно не мог. Или не точно…

В одном Олес прав — себе я не верю. Ну, когда я бы успела в него влюбиться? Да-а-а… моментов полно… Себе признаться даже сложнее. Себя не обманешь.

Лежа спиной к двери, услышала щелчок дверной ручки, крадущиеся шаги и снова щелчок. Кто-то тихо вошел, стараясь не разбудить.

— Свет, — позвал меня беличий голос, — спишь?

На кровать взобрался Генрих, затаскивая пирамидку, похожую на ту, с помощью которой у меня Ам брал показания. Эта пирамидка отличалась количеством пластинок и размером шарика, в остальном практически не отличить.

— Не сплю, — пробормотала я, следя за пыхтящим Генрихом.

— Молодец, — он подтащил конструкцию к моей подушке, — я бы тебя все равно разбудил, — Генрих широко улыбнулся. — Как дела? Слышал про вчерашний разговор, печально и прискорбно, но ты не переживай, — он постучал коготком по шарику, — назад пути нет.

Успокоил. Великий психолог Генрих Орехович младший.

— Генрих Орехович младший — настоящая фамилия? — без особого интереса спросила, просто чтобы знать.

— Настоящая, — грызун уделял внимание шарику, — ночью допрос директора лагеря был, я незаметно стащил запись, но надо вернуть… и желательно час назад… Давай, попроси показать, меня не слушается, — Генрих глазом едва ли не впечатался в шарик.

— Э-э… покажи, пожалуйста, допрос, — неуверенно попросила я. Никогда не занималась подобными вещами.

Шарик остался прозрачным и в сущности ничего в нем не появилось.

— Может он не работает? — предположила я.

— Ты не правильно просишь, — заявил грызун, — скажи “Допрос”.

— Допрос, — бездумно повторила, ожидая реакции. Генрих еще раз постучал коготком по стеклянной поверхности.

— Эй, ты, стекляшка, а ну фильм нам давай, показывай, — прокричал он. Безрезультатно. — Что я зря его тащил, получается? — раздосадовано приземлился на попу мой милый грызун.

И правда, зря, что ли?

Я взяла пирамидку, прокрутив в голове момент просмотра моих показаний Амори. Он ничего не произносил, а “фильм” пошел…

“Покажи допрос”, - мысленно обратилась я к шарику, в упор глядя на него.

Легкая дымка постепенно заполнила полое пространство, то темнея, то светлея. Генрих взобрался ко мне на плечо с довольным возгласом в ожидании “кино”.

Дымка рассеялась, оставив после себя прозрачную завесу, на которой стали мелькать лица.

Кабинет следователя я узнала мгновенно. Амори сидел за своим столом, напротив на стуле сидел наш директор лагеря. Испуганное лицо, расширившиеся в ужасе глаза, и верхнее веко, дергающееся в нервном тике. Все в нем выдавало страх. Неудивительно! На диване в расслабленной позе сидел Король, рядом в такой же позе — Лос. И оба они смотрели на директора с не предвещающими ничего хорошего ухмылками.

— Я не понимаю, — забормотал мужчина, — в чем меня обвиняют? Я ни в чем не виноват, я порядочный гражданин, я исправно плачу налоги, я…

— А чего вы разнервничались? — издевательски задал вопрос Лос.

— В чем меня обвиняют? Я ничего не понимаю, — продолжал бормотать мужчина.

— Что же вы, милейший, — таким же издевательским тоном проговорил Король, — сразу на обвинения думаете? Может, тогда сознаетесь сразу, чтобы не отнимать нашего драгоценного времени.

Мужчина, казалось, сразу на десяток лет постарел.

— Я не в-виноват, — начал заикаться он, — я говорил, что об этом станет известно, правда всплывет…

— Всплывает потихоньку, — все тем же издевательским тоном подтвердил Лос.

— Я говорил, не стоит этого делать, но он меня не послушал…

— Что делать? — В отличие от Короля с Лосом, тон Амори был более чем суров.

— Списывать остатки финансирования на свой счет, — мужчина побелел и посерел одним махом.

Лос изогнул губы в хищной усмешке, но первым сказал Король.

— Прекрасно, милейший. Сознались в хищении государственных средств. На должность директора вы больше не вернетесь, — заключил Его Величество с самым доброжелательным видом.

— А теперь, любезный, расскажите нам о “Черной слезе”, - Лос с неприкрытым удовольствием наблюдал за сменой выражения лица директора. Из просто испуганного оно превратилось в изумленно-испуганное. Мне его даже жалко стало… Он ведь не подозревал, что повод у допроса вовсе не средства лагеря.