Дэмиен. Интуит. Том 1 (СИ) - Янтарный Дмитрий - Страница 10

— Быть можешь, ты чего-то хочешь взамен? — зашел я с другой стороны, поняв, что искать иголку в километровом стоге сена бесполезно.

— Хочу. Когда-то очень давно мне поклонялись ахтары — люди, населявшие в то время эти земли. Они приносили мне жертвы, и душа моя радовалась. Жертвы давали мне силы, и я мог опекать поклонявшееся мне племя — так жили люди и племена других рас в то время. Но, как это всегда и бывает, любой цивилизации рано или поздно приходит конец. Не стали исключением и мои подопечные. На поселения ахтаров стали совершать набеги, грабежи. Захватчикам покровительствовали новые, молодые и оттого сильные боги. Вера в меня стала потихоньку пропадать, и это по цепочке вызвало соответствующую реакцию. Чем больше в меня переставали верить, тем меньше я мог защищать своих подопечных. И в конце концов настал тот день, когда вера их иссякла полностью. Не прошло и года — и последний набег уничтожил или обратил в рабство остатки племени ахтаров, а моя статуя была осквернена, и я окончательно потерял всю свою силу. И теперь, проведя тысячу лет без возможности уснуть, я хочу лишь одного. Свободы. Я вернусь туда, откуда ушёл ради власти, и буду молить о прощении. Если я буду прощён — то моя душа сможет начать все заново. Если же меня ждёт развоплощение, и я перестану существовать на всех уровнях бытия — так тому и быть. Но в этой темнице я находиться больше не могу.

— Откуда? Откуда ты ушел?! — мне это почему-то показалось безумно важным.

— Тебе этого знать не положено. Тебе и так открыто слишком многое, — впервые за всю беседу в голосе божка прозвучала твёрдость, — ну так как? Освободишь меня? Взамен я открою тебе всю свою память, и ты найдёшь то, что ищешь.

— Согласен. Как я смогу освободить тебя?

— Когда ты найдешь искомое, и этот ритуал будет завершен, пусти себе немного крови и нарисуй знаки бесконечности на запястьях и ложыжках моей статуи. Тогда эти оковы наконец-то спадут, и я обрету свободу. Я уже вижу их… вижу тех, кто меня ждёт уже очень давно… Они так близко…

— Где? — я обернулся, но не увидел ничего, кроме пустоты.

— Глупый. Ты и не можешь. Твоё тело ещё живо и полно жизни. Твоя миссия еще не завершена. Так что не пытайся — не увидишь, даже если они подойдут вплотную.

— Ещё как могу, — яростно возразил я, призывая на помощь свой дар. И он послушно начал рассеивать туман вокруг.

— Прекрати, глупец! — теперь божок отреагировал агрессивно, — увидишь их — и они заберут тебя с собой, бросив меня здесь. Тебе ещё не время, — добавил он уже спокойнее, — просто поверь на слово. Подойди ко мне, или ты уже забыл, ради чего все это затеял?

Я подлетел к нему и аккуратно положил ладонь на его лоб. Он закрыл глаза и задумался.

— Ага… пентаграмма конвергенций. Было… Было где-то что-то подобное… Ну-ка…

Перед нами замелькали образы. Сначала день сменялся ночью, потом образы замелькали быстрее, вот уже зима сменяет лето… быстрее, ещё быстрее… вот окружающие деревья стремительно уходят в землю… ещё… ещё…

— Ага, вот, — раздался его голос, — смотри…

У статуи присели на привал двое людей: пожилой старик и молодая девочка. Совершив перед статуей красивый ритуал, заключавшийся в синхронном волнообразном движении ладонями, и положив на одну ступню ломоть хлеба, а на другую — кусочек мяса, они принялись за трапезу. Закончив, девочка начала (видимо, не в первый раз) ныть:

— Мастер Аноха, ну покажите, как рисовать пентаграмму конвергенций, ну пожалуйста.

— Хлоа, я же уже говорил: рано ещё знать тебе такие вещи.

— Ну я никому не скажу, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

— Ну хорошо, но чтоб никому, — он сделал строгое лицо и погрозил пальцем, — если старшие архивариусы об этом узнают… Смотри. Рисуешь круг. Затем проводишь спиральную нить отсюда до этого места, а потом…

Не прошло и десяти минут, как пентаграмма была готова. И в этот момент воспоминание застыло, словно кто-то нажал паузу. Я смотрел и запоминал. Всматривался в каждый узор, в каждую спираль, в каждое пересечение двух, трёх, а иной раз даже и четырёх линий. Пентаграмма в самом деле оказалась куда сложнее, чем того явно ожидала любопытная девочка. Пленник статуи не торопил меня; я смотрел столько, сколько было нужно. И лишь убедившись, что теперь я смогу воспроизвести её в любое время в любом месте, он погасил образ воспоминания.

— А теперь тебе пора возвращаться. Поскольку я узник этого места, то наказать тебя за нарушение обещания не смогу, мне остается только полагаться на твое честное слово. Впрочем, я уверен в том, что тебе можно доверять, — он медленно начал таять.

— Скажи мне хотя бы напоследок, как тебя зовут? — спросил я.

Лицо божка впервые за всё время тронула слабая улыбка, и он сказал:

— Меня зовут Аштиахари. Вернее, раньше звали. Для меня будет великой удачей, если теперь мне будет позволено иметь хоть какое-то имя. Теперь тебе пора. Прощай…

***

Когда я пришел в сознание, то чуть не упал со статуи — сильно кружилась голова. Но оно и понятно: такое прикладное использование моего таланта явно не входило в его первоначальную функцию, кто бы в меня это не заложил. Но это всё было не так уж и важно, ведь главного я добился. Знание, как чертить пентаграмму, теперь было у меня. Глянув еще раз в глаза Аштиахари, я увидел в них чёткую просьбу. Просьбу сдержать слово.

— Дхасс! — слабо окликнул я своего спутника.

— Ну наконец-то, — сидевший на землё орк подскочил и обеспокоенно посмотрел на меня, — Я тебя три раза звал, думал, не отвечаешь, потому что дуешься…

— Ты неправильно подумал, — сказал я без улыбки, но и без раздражения. Почему-то после знакомства с божком и его печальной долей моя обида на Дхасса показалась мне мелочной и едва ли не смешной! — Нет ли у тебя, случайно, еще одного ножа?

— Нет, у меня был только один, — со вздохом ответил орк.

— Ну тогда подними сюда свою секиру.

— Зачем?

— Надо, — недовольно ответил я.

Пожав плечами, орк вытащил из-за спины оружие и протянул мне, так что лезвие как раз оказалось около моего колена. Наклонившись, я… нет, лезвие было заточено на совесть, и рассадить об него ладонь было совсем несложно… в теории. На практике же я никогда не страдал мазохизмом и не испытывал желания нанести себе вред. Посмотрев ещё раз для решимости в глаза Аштиахари, я подбодрил себя мыслью, что порез на ладони — невысокая плата за то, чтобы освободить душу, больше тысячи лет мучавшуюся в заточении. Глубоких вздох — и моя ладонь проверила остроту лезвия сильнее, чем в том была необходимость. Кровь выступила мгновенно, как неаккуратно, кажется, я даже зацепил одну из вен. Ну, по крайней мере, крови будет достаточно. Здоровой рукой я потянулся вверх, к запястью каменной руки, которая тянулась к колчану, и нарисовал на ней восьмерку. Она тут же исчезла. Развернувшись, я потянулся к локтю руки, державшей лук. Снова окунув пальцы здоровой ладони в порез, я набрал ещё крови и нарисовал вторую восьмерку, которая вышла немного корявой из-за того, что тянуться до запястья пришлось очень далёко.

— Ты чего там делаешь? — спросил Дхасс, изучив свою секиру и, очевидно, не придя в восторг от увиденного.

— Выполняю обещание — расплачиваюсь за полученное знание, — ответил я, чувствуя, как ладонь начинает неметь, — а теперь, если тебя не затруднит, помоги мне спуститься.

Я уселся на пузо статуи и скользнул вниз. Дхасс ловко подхватил меня в самом низу так, чтобы я не отбил себе ноги.

— Ты себя что, порезал? Зачем? — недоуменно спросил он.

— Объясню по пути обратно. А теперь погоди.

Я обошел статую и опустился к ногам Аштиахари. Хотя, как я уже сказал, статуя была “одета в штаны”, но были видны не только стопы, но и лодыжки. Намазав на них по аккуратной восьмерке, я выпрямился. Судя по всему, запястья и лодыжки символизировали оковы, по которым божок в астральном мире был заключен по рукам и ногам, и моя кровь их, соответственно, разбила. Напряжение, висевшее в воздухе всё это время, спало. А мне в ухо кто-то прошептал: “Спасибо”.