Дай мне руку (СИ) - Марс Остин - Страница 45

— Это такое проклятие, кто берёт мою еду, тот ею давится.

— А это вы как заработали? — округлила глаза Вера, министр опять взял вилку, покопался в тарелке.

— Двоюродный брат наградил. Есть такой цыньянский праздник, День Семьи… скоро будет, кстати. В этот день принято всей семьёй ходить в храм Со Ра и Сэ Ра, покровителей семьи. И считается, что если в этот день в храме о чём-то попросить члена семьи, то он обязан помочь или как минимум, попытаться, некоторые этим поверьем нагло пользуются, выпрашивая у родственников гораздо больше, чем они хотели бы дать. Богатые и влиятельные люди стараются в большие храмы в этот день не ходить, потому что просители там просто кишат, семьи правителей вообще строят маленький храм у себя во дворце и пускают только своих. Я об этом празднике не знал, — министр с досадой поморщился, бросил на Веру короткий шутливый взгляд, — мои родственники не особенно заморачивались моим образованием в области традиций, я на этом не раз прокалывался, один раз даже чуть не женился из-за этого. Я тогда в Академии учился, в группе кроме меня было ещё пятеро цыньянцев из Карна, они потащили меня в храм, якобы за компанию, а внутри один из них сказал мне, что у него скоро праздник, он меня приглашает, что планирует поставить бочку дорогого маяльского вина, но к сожалению, ему это не по карману. Я предложил ему кредит на три месяца под пять процентов.

Вера закрыла лицо руками и рассмеялась, министр криво улыбнулся, медленно выбрал тефтельку, прожевал и развёл руками:

— Я тогда владел винокурней, об этом все знали. Я путешествовал в Маялу за год до того, попробовал в одном селе местное фруктовое вино, мне понравилось и я купил всё производство, обновил оборудование, увеличил объёмы и к следующему сезону уже имел прибыль. Из-за доставки телепортом напиток по цене выходил элитным, я в начале сезона навестил десяток богатых знакомых и подарил по паре бутылок, чисто в коммерческих целях, эта акция себя окупила, дальше продажи пошли уже на слухах, больше я никому ничего не дарил. А мой брат, видимо, решил, что я всегда всем вино раздавать буду. От кредита отказался, сказал, что и за три месяца не выплатит, слишком дорого. Я предложил ему помочь найти подработку на каникулы, он сказал, что работать не хочет. Я спросил его, почему он решился на такой дорогой праздник, если его семья не может себе это позволить, и намекнул, что при желании можно уложиться и в более скромную сумму без потери качества. Он сказал, что хочет именно это вино и именно бочку. — Министр замолчал, посмотрел на Веру: — Что бы вы ответили?

— В моём мире такую ситуацию трудно представить, — невесело улыбнулась Вера, — ну или мне просто везёт с окружением. И что вы сказали?

— Я тогда плохо говорил по-карнски, — усмехнулся министр. — Я переспросил, правильно ли я понял, что он хочет, чтобы я за свой счёт поил его друзей. Он сказал, да. Я спросил, что заставило его думать, что я буду так необоснованно щедр. Компания поняла, что я не в курсе про праздник, они стали мне объяснять. До меня дошло, зачем они меня вообще сюда потащили, и я сказал, что раз уж это такая традиция, то я, так уж и быть, дам ему денег на это вино, но на праздник не пойду, и что я очень надеюсь, что и он, и его друзья этим вином подавятся. А всех присутствующих я жду завтра утром на Восточной площади, где уделю каждому ровно по полминуты на обучение уважению к чужой свободе воли.

Он увидел недопонимание на её лице, пояснил:

— На Восточной площади есть большой круг, на котором стоит заклинание полного подавления магии, там обычно проводят дуэли и научные опыты, в народе эту площадь называют дуэльной. «Жду утром на Восточной площади» — одна из формулировок вызова.

Он замолчал, стал копаться в тарелке, Вера тихо сказала:

— И?

— В Карне слабая фехтовальная школа, — криво улыбнулся министр, — а я в том году второй раз стал чемпионом мира, так что… для пущего воспитательного эффекта дрался пустыми ножнами, так можно. Поотбивал каждому обе ладони и разбил губы, чтобы вино пить приятнее было. Ну и всё, я забыл про этот случай. Через несколько лет меня опять попытались поймать на незнании традиций, уже в другом храме, а я напрямую в лоб отказал. Тогда ко мне подошёл жрец и сказал, что я совершенно не учусь на ошибках, одно проклятие от Со Ра и Сэ Ра уже ношу, а мне всё мало. Я сказал, что не заметил, он посмеялся и пригласил приходить, когда замечу. Я пришёл лет через… когда Двейна купил, короче. Жрец мне объяснил, что теперь любой, кто возьмёт мою еду, ею подавится или отравится, в зависимости от того, насколько мне жалко. И это проклятие не снимается, боги семьи не наказывают, они воспитывают, поэтому есть мою еду без последствий можно только в том случае, если мне вообще ни капли не жалко.

— И такое было три раза в жизни? — неверяще улыбнулась Вера.

— С Двейном — да, — буркнул министр. — Мне поначалу даже нравилось, это было так удобно, что никто не возьмёт моё… а вот недавно стало напрягать. Я даже ходил опять в столичный храм, но жрец сказал, что это не снимается, никак, пока не изменюсь я сам, каждый вот такой случай будет служить напоминанием о том, что я всё ещё злой, мелочный и жадный, даже в отношении семьи.

— Жесть, — прошептала Вера, покопалась в тарелке, опять подняла глаза, — вам реально жалко было несчастную тефтельку?

— Я просто не люблю, когда трогают моё, — мрачно ответил министр, — и вообще считаю, что боги должны наказывать тех, кто так нагло просит, а не тех, кто отказывает. Если у меня есть деньги, это ещё не значит, что я готов ими разбрасываться, пять процентов для такой суммы это вполне по-божески.

Вера закрыла глаза ладонью и тихо рассмеялась, покачала головой, вздохнула и опять посмотрела на министра:

— А вы не пробовали убрать из рассуждений цифры? Всё становится гораздо проще и понятнее. Не «троюродный дядя занял десять тысяч на два месяца», а «родственник занял денег на время».

— Абсолютно не проще, — поморщился министр, — как я могу принять решение, если не знаю сумму и срок?

— Закройте глаза, — вздохнула Вера, он пожал плечами и закрыл, — сколько тефтелек на блюде?

— Двадцать семь, — без раздумий ответил министр, Вера ахнула:

— Вы их считали, что ли?

— У меня просто такая память, я всё считаю, автоматически — окна, фонари, шаги, всегда. — Вера тихо переложила одну тефтельку с блюда к себе на тарелку, сказала:

— А теперь сколько?

— Двадцать шесть, — иронично улыбнулся министр, медленно открывая глаза и глядя на Веру.

— Вы на них даже не посмотрели.

— Шутите? На вашей тарелке было две, стало три. Откуда же она взялась?

— Пожалуй, я верну её обратно, — невесело улыбнулась Вера.

— Не надо, — поморщился министр.

— Я возьму себе такую же из кастрюли, — она потянулась за тарелкой, он повысил голос:

— Не надо, ешьте.

— Я не хочу рисковать, — улыбнулась Вера, вставая.

— Мне не жалко, — прошипел министр.

— Я вам верю, — кивнула она и дёрнулась от завибрировавших на локте «часов истины», она успела забыть о них. Министр понимающе усмехнулся и тихо, ехидно сказал:

— Я знаю, что вы пили из моей чашки. И с вами ничего не случилось.

Вероника поражённо замерла, зажмурилась и медленно села обратно, подпёрла лоб рукой и глухо спросила, глядя в стол:

— Как вы узнали?

— На записи слышно, как вы меняете их местами. И чашки, вообще-то, разные — это цыньянский сервиз, там не бывает двух одинаковых предметов. И если бы вы были чуть внимательнее, вы бы заметили, что я потом их обратно поменял.

Вера зажмурилась и закрыла глаза ладонью, ей было стыдно и смешно, министр тихо рассмеялся, довольным голосом шепнул:

— Приятного аппетита, госпожа Вероника, — и застучал вилкой, она тяжко вздохнула и открыла глаза, но голову не подняла, увидела на своей тарелке ещё одну лишнюю тефтельку, наколола её на вилку и шмыгнула носом, сунула в рот, помолчала, попыталась сделать голос беззаботным: