Детство Маврика - Пермяк Евгений Андреевич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/68
- Следующая
- И я дожил, бабушка... Где велосипед?..
Мальчики с Ходовой улицы еще не знают, как следует им отнестись к новичку в плюшевом костюмчике с белым кружевным воротником. Принять ли его в свою ватагу или начать дразнить, как поповского сына Левку, и придумать обидное прозвище? "Неженка", "Полосатик" - Маврик приехал в полосатых чулках. "Зашейная жужелица" - по дедушке он Зашеин. "Поганый гриб" - у Зашеиных в пустующем огороде растет уйма шампиньонов, которые в Мильве считаются несъедобными, погаными грибами. Можно прозвать и просто "Поганкой". Должно же у него быть какое-то прозвище, как у всех на Ходовой улице. Ну, а если зашеинский внук окажется "ничего себе" и разуется, как они, не начнет воображать из себя городского, то можно прозвать как-нибудь получше.
Маврику и Санчику, нашедшим друг друга, не было дела до мальчишечьего сбора на улице. Им нужно скорее по одному разику прокатиться на велосипеде, проверить, цела ли елочная коллекция, побывать в старой бане, слазить на сеновал, заглянуть в погреб, заново покрытый, как все строения, железом, потому что поросшие зеленым мхом тесовые крыши сгнили и стали теперь еще не распиленными дровами. Вот бы в Пермь все эти доски!
Кажется, не хватит дня, чтобы все проверить и осмотреть. А проверить нужно еще очень много. Маврик должен знать, вывелись ли скворчата, или скворчиха все еще сидит в скворечнице и высиживает их. Очень важно решить, что можно сделать с грудой старого кирпича. Не соорудить ли из него кафедральный собор или пермскую тюрьму? Если тюрьму, то можно по очереди одному быть арестантом, а другому стражником.
Санчик согласен на все. Он моложе на один год Маврика и чувствует себя при нем. Он знает, что хотя старший товарищ никогда не обидит его, но все же он старший. И ему нужно быть капитаном, а Санчику помощником. А если они вздумают играть в церковь, то Санчик не может стать священником, а всего лишь диаконом. Но в церковь лучше играть зимой, а сейчас, летом, играй хоть во что. В охоту на тигров. В шарманщиков. В бродяг, которые в бочке переплывают Байкал. Бочка есть, а Байкалом может быть двор или лужок за сараем. Но лучше всего играть в пароход. Веревок для чалок много. Старая труба от железной печки ничуть не хуже пароходной, а большая кованая четырехрогая "кошка", которой достают упавшие в колодец ведра, самый настоящий якорь. Котлом может стать медный ведерный самовар. Он также валяется.
- Давай, Санчик!
- Давай...
Нелегко сделать хороший пароход, но можно, если не пожалеть сил и не бояться испачкаться. Корму и нос лучше всего выложить из старого кирпича, а первый и второй классы сделать из ящиков, палубу из досок, а мачту... Мачта найдется - был бы пароход.
И вот уже за сараем на лужке закладывается пароход. Приличный пароход, но не такой, каким он мог бы быть, если бы мышь оказалась феей. А она не оказалась ею. Зато пришел другой волшебник, который может сделать все.
- Здорово, пароходчики!
- Здравствуйте, Терентий Николаевич!
- А корма-то косая и нос с изъяном, - говорит он и подымает Маврика своими сильными руками, чтобы лучше рассмотреть его.
Терентий Николаевич Лосев теперь на пенсии. У него старый-престарый дом на Лесной улице. К пенсии ему приходится прирабатывать где придется. Для Екатерины Матвеевны он незаменимый мастер. Подновить ли сруб, погреба, наколоть ли дров, починить забор, подмести двор, вставить стекло в раму все может сделать Терентий Николаевич.
Терентия Николаевича знают и любят в Мильве как человека доброго, честного, отзывчивого. Человека, которому можно довериться.
Терентий Николаевич твердо знал, что эту жизнь нужно сломать. Что новая жизнь должна быть без дармоедов. А какой именно она должна быть, Лосев не представлял и считал, что этого не знает никто. Как можно знать о том, чего нет?
Екатерина Матвеевна дорожит Терентием Николаевичем. И он дорожит хорошим к нему отношением. Сегодня у него особые поручения.
- Тереша, дорогой, - попросила его Екатерина Матвеевна, - Мавруше нужно не дать заскучать без матери... И я, Терешенька, все согласна сделать для племянника, лишь бы отвлечь его...
- Катенька! Катерина Матвеевна, не толкуй ты мне, пожалуйста, зря. Зачем-то же струмент при мне? Неужели я сам не знаю, что понадобится собачью будку сколачивать! Щеночек-то у меня уж совсем подрастает. Через неделю можно брать, - говорит и смеется веселый Терентий Николаевич, размахивая огромными ручищами.
- За это спасибо тебе, Терентий Николаевич. Щеночек пусть растет, а пока нужно строить пароход.
- Что ж, можно и пароход. Старых досок достаточно. И краска от ремонту, - он делает ударение на первом слоге, - осталась. Только я покурю для разгона, чтобы в голове не шумело...
В ответ на это Екатерина Матвеевна сдержанно наливает в граненый стакан "разгонное".
Они понимают друг друга.
- Теперь можно хоть пруд прудить, хоть мосты мостить, - говорит Лосев, закусив выпитое куском рыбного пирога.
А потом, оказавшись за старым сараем, Терентий Николаевич незаметно для мальчишек, а может быть, и для самого себя, входит в игру.
- Ненадежно, господа судовые мастера. На этакой посудине и утонуть недолго, а уж на мель сесть - как пить дать. И палуба низка, и в каюте двум котам не разойтись.
Маврик не спорил. Он знал, что Терентий Николаевич говорит плохо о начатом пароходе не для того, чтобы посмеяться, а сделать лучше.
Так и случилось.
Терентий Николаевич вбил пять кольев, обшил их досками, и получился почти настоящий нос парохода. С него уже можно было бросать настоящую чалку и отдавать якорь.
Ямка за ямкой - четыре ямы, четыре столба. Опять доски. Доски с боков, доски сверху.
Тетя Катя зовет обедать, но до обеда ли, когда прорезаются окна и вставляются настоящие рамы со стеклами, валявшиеся в каретнике.
- Шабаш! - командует Терентий Николаевич. - Свисток на обед. - И он свистит куда громче и "настоящее" Гени Шаньгина.
В кухне накрыт стол. Деревянные ложки, общая чашка, а в чашке уха. Все по-настоящему. Кормят, как плотников, которые рубили новую баню, когда Маврик был маленьким.
- Пожалуйста, рабочие люди, садитесь за стол, - приглашает тетя Катя и отрезает по большому ломтю ржаного хлеба каждому.
Маврик не знает, что все это делается для того, чтобы он ел. Ел с аппетитом и здоровел. И Маврик ест. Он решительно откусывает от ломтя черный хлеб, зачерпывает за Терентием Николаевичем полную ложку ухи, дует на нее, а потом проглатывает и счастливо улыбается, переглядываясь с тетей Катей. Она не ест. За этим столом на кухне могут есть только рабочие люди. И они едят. Уписав уху, принимаются за гречневую кашу с маслом. Тоже из общей чашки и теми же деревянными ложками.
После обеда Терентий Николаевич набивает махоркой свернутую из белой бумаги цигарку и долго курит ее, а потом, видя нетерпение Маврика, говорит:
- Шут с ней... Пошли на пароход...
И мальчики с шумом и криком бегут за Терентием Николаевичем.
Терентий Николаевич увлекся строительством парохода не меньше ребят. Наверно, в его шестьдесят с лишним лет проснулось недоигранное детство, а может быть, в нем "взыграла" оборванная болезнью работа в судовом цехе. Он рано пошел в "зашеинскую сотню" нагревать заклепки. С тех пор от темна до темна Лосев проработал без малого пятьдесят лет. Помешала болезнь, случившаяся "от надсады". Уж он-то знал, какие бывают пароходы. И дать бы ему волю, то им были бы пущены в дело все старые доски, не пожалелось бы силы, чтобы сделать все "форменно и на полную стать". Не поденщины ради, не ради отплаты покойному мастеру Матвею Романовичу за его добрые дела, а для своей душеньки строил он, потому что дите должно жить и во всяком старике, ежели он "путный человек".
Терентий Николаевич себя чувствовал "путным человеком", поэтому понимал, что пароход без дыма все равно что собака без голоса.
- Предыдущая
- 10/68
- Следующая
