Кольцо Анахиты (СИ) - Рябинина Татьяна - Страница 3

Во время гражданских войн и Протектората Скайворты, сторонники кавалеров[10], притворились, что их не существует. Как только запахло жареным, они сбежали на континент и пересидели опасные времена у французской родни. Видимо, каким-то особым чутьем поняли, что любая революция рано или поздно пожирает сама себя, и выигрывает в ней тот, кто выживает. А выживает тот, кто не отсвечивает. После Реставрации Стюартов Скайворты воспряли духом, вернулись домой и первым делом занялись восстановлением замка, серьезно пострадавшего во время смуты.

Линкольнширу вообще тогда крупно досталось. Надо думать, Скайворты обнаружили по возвращении вместо замка одни рожки да ножки, иначе зачем им понадобилось перестраивать его почти полностью. В результате получилось нечто странное, как химера. Один из фасадов сохранил большую часть черт тюдоровской готики, а все остальное было переделано в мрачноватом стиле раннего английского барокко — не того, которое веселеньких цветов и с финтифлюшками, а серенького, уныло-аскетичного, целиком в прямых углах и линиях. Мне, как человеку с архитектурным образованием (почему-то я всегда стеснялась думать о себе как об архитекторе), было очень интересно, как это удалось совместить. Все-таки сделанные с разных ракурсов фотографии не передавали картину целиком.

========================================

— Мааам?

Я вздрогнула и открыла глаза. Кажется, и в самом деле задремала. И как он меня назвал? В аэропорту это звучало у него как «мэдэм». Разве сокращенно будет не «мэм»? Тут я вспомнила, как в каком-то фильме английская королева говорила, что к ней надо обращаться «мэм», а не «мам». Надо же, какие тонкости, без пол-литры не разберешься.

— Мам, сейчас будет заправка. Мы уже скоро приедем, но, может, вы все-таки хотите поесть?

Я покачала головой. Хочу, конечно, но не буду. Потерплю. А вот кое с чем другим потерпеть вряд ли удастся.

Пока Бобан заправлялся и расплачивался, я сходила в туалет, а потом спряталась за угол и воровато съела свой несчастный батончик. Жизнь сразу обрела краски, хотя солнце по-прежнему пряталось за тучами, а вокруг на многие мили по-прежнему простирались волнистые поля, расчерченные деревянными изгородями.

Как только мы отъехали от заправки, Бобан снова начал трещать, на этот раз по своей инициативе. Я воспринимала его речь как сплошной белый шум с редкими вкраплениями знакомых слов. Удалось вычленить только то, что скоро уже Стэмфорд, а там еще немного — и замок. Все это можно было уложить в одно предложение. Потихоньку я начинала его люто ненавидеть. У меня всегда вызывают не самую белую зависть люди, которые свободно говорят на иностранных языках, тем более на нескольких. Ну, может, кроме Люськи.

Впрочем, с Люськой все не так просто. Не зря ведь говорят, что женщины могут дружить только тогда, когда у обеих чувство зависти уравновешивается чувством собственного превосходства. Да, я завидовала ее владению иностранными языками и тому, каким успехом она пользовалась у мужчин, которые моментально хотели на ней жениться. А она — моей фигуре, очень даже неплохой, волшебной способности жрать все что угодно, не толстея, и умению рисовать. А вот ее новому социальному статусу я нисколько не завидовала. Хотя бы уже потому, что никак не могла представить себя английской графиней и владелицей замка. На мой взгляд, это чистый кошмар.

В Стэмфорде мы очутились как-то внезапно. Вот только что ехали по шоссе — и вдруг неширокая улочка, застроенная старинными двух-трехэтажными домиками. Как я поняла из пояснений Бобана, это был оплот местной цивилизации — с торговым центром, библиотекой, несколькими старинными церквями, кинотеатром и даже небольшим музеем. Не говоря уже о множестве питейных заведений. Городок мне, на первый взгляд, понравился, и я подумала, что надо будет при случае добраться до него и рассмотреть повнимательнее. Но только без Бобана. Должен же здесь ходить какой-нибудь автобус.

Город закончился так же неожиданно, как и начался. Теперь мы катили по узенькой пустынной дороге, где с трудом разъехались бы две даже не очень большие машины. Впрочем, машин и не было, только один раз навстречу попался парень на велосипеде, который приветственно помахал Бобану. На горизонте промелькнул лес, с другой стороны — деревушка («Скайворт, мам»). Дорога плавно пошла в гору, и скоро мы оказались у каменной стены, увитой какой-то зеленой ползучкой. Еще минут пять ехали вдоль нее, пока не притормозили у высоких кованых ворот.

С громким лязганьем половинки ворот разъехались в стороны, и Бобан медленно подтащил машину к сторожке, из которой вышел седой грузный мужчина в такой же серо-зеленой тужурке, наброшенной на плечи поверх камуфлированной футболки. Они с шофером перебросились парой слов, потом привратник наклонился к окну и посмотрел на меня, приложив два пальца к отсутствующему головному убору. Я в ответ то ли кивнула, то ли втянула голову в плечи, как черепаха.

Невольно вспомнилась «Ребекка»[11]. Хотя я и не была второй женой хозяина замка, а просто приехала в гости к хозяйке, чувствовала себя примерно так же, как «вторая миссис де Винтер» — смертельно испуганной и не уверенной в себе. Армия слуг — вот что пугало меня больше всего. На каждом шагу — посторонние люди, которые, между прочим, будут заправлять мою постель и готовить мне завтрак. Напрасно я пыталась убедить себя, что все то же самое происходит и в гостинице. Нет, не то же самое. Совсем не то же.

От сторожки мы поехали по аллее, обсаженной похожими на клены деревьями. Бобан тут же сообщил, что осенью листья становятся ярко-красными, и это очень красиво. Наконец аллея вынырнула из парка к дому, к тому самому южному готическому фасаду. Зубчатые башенки и высокая арка действительно напоминали Хэмптон-корт, только не красный, а мышино-серый.

Конечно, это сооружение было чем угодно, но только не замком. Все то же архитектурное образование заставляло меня довольно болезненно реагировать на подобные несоответствия. Возможно, первый, деревянный, Скайхилл и был замком со всеми атрибутами оборонительного сооружения, но уж точно не этот. Где крепостные стены с бойницами, где ров и подъемный мост, где, в конце концов, башня-донжон, в которой можно пересидеть осаду? Дворец, особняк — пожалуй. Впрочем, если хозяевам нравилось называть свое обиталище замком, в конце концов, это их дело.

Я подумала, что мы въедем во внутренний двор, но оказалось, что по странной прихоти архитектора вся эта красота скрывает служебный подъезд, а парадный вход находится сбоку.

— Остановите, пожалуйста, на минуту, — попросила я, когда мы поравнялись с аркой.

Выйдя из машины, я отошла на несколько шагов, чтобы рассмотреть все как следует. Внезапно мое внимание привлекло какое-то движение в одном из окон второго этажа. Темноволосая женщина в ярко-синем платье помахала мне рукой из-за стекла. Частый оконный переплет мешал рассмотреть ее, но я отчетливо видела, что она машет именно мне, а не кому-то еще. Я тоже махнула в ответ, женщина кивнула, обернулась в сторону комнаты и вдруг исчезла — видимо, кто-то позвал ее, и она быстро отошла.

Странно, Люська не говорила, что у нее будет гостить кто-то еще. Хотя чему удивляться, она не раз жаловалась, что какие-то незнакомые люди сваливаются, как снег на голову, даже не удосужившись предварительно позвонить. Очень-очень дальние родственники, например. Или не менее дальние знакомые («были поблизости, решили заехать навестить»). Но с чего бы этой девице (мне показалось, что женщина довольно молодая, ну, уж точно не старуха) вдруг мне махать?

Сев в машину, я хотела спросить Бобана, есть ли в доме другие гости, но тут мы свернули за угол, и я чуть не подавилась языком.

Контраст между южным и восточным фасадами на самом деле был таким резким, что меня аж передернуло. Представьте, что к Зимнему дворцу сбоку приставили, к примеру, сталинский жилой дом с колоннами. Неужели никому в голову не пришло, что это как минимум странно? Хотя… на вкус и цвет, как говорится, все фломастеры разные. Скорее всего изначально именно тюдоровский фасад был главным, но за полтора столетия мода изменилась, и его решили убрать на задворки.