Легенды о старинных замках Бретани - Балобанова Екатерина Вячеславовна - Страница 2

Не звонили радостно замковые колокола, извещая мир об этом событии; не приезжали ни французский король, ни французская королева на крестины, папский нунций не совершал церемонии, да и мальчик родился совсем не в славный род своего отца и не был похож на сына принцессы королевской крови: черненький, с огромной головой, с круглыми глазами и большим ртом, он скорее напоминал лягушонка, чем принца. С отвращением взглянул на него гордый рыцарь, а жена его сказала, что этот лягушонок не может считаться их сыном.

Название «Лягушонка» так и осталось за мальчиком, хотя старый замковый капеллан при крещении и назвал его христианским именем Рене.

Годы шли и сменяли друг друга, маленький лягушонок превращался в большого, неуклюжего, но сильного мальчика. Никто не заботился о нем, никто не ласкал его, но никто и не стеснял его ничем, и он привык бродить целые дни по морскому берегу, исчезал из замка на целые недели: то гостил он у какого-нибудь товарища на ферме, то уходил в море с рыбаками из Порт-Бланка или Лониона. У простых людей Рене всегда был желанным гостем, всюду любили его и ласкали.

Но вот умер гордый рыцарь и был похоронен в великолепном семейном склепе, а на другой день похорон принцесса отвезла бедного Лягушонка в монастырь и просила приучить его к суровой жизни и воспитать в полном отречении от мира.

Опасаясь, как бы свободолюбивый мальчик не убежал как-нибудь из монастыря, его заперли в мрачных подземельях на время, пока не привыкнет он к суровой жизни. Почти целый год томился он взаперти: весной доносились до него ароматы цветов, напоминавшие ему его любимые леса; летом с тоской вспоминал он морской берег, озаренный ярким солнцем, и синее море, отражавшее стены и башни его родного замка, и тянуло его туда, на свободу, тянуло с неудержимой силой!

Лето сменилось осенью, и у бедного мальчика не стало больше терпения томиться в своей мрачной тюрьме.

Воспользовавшись тем, что забыли как-то запереть двери его подземелья, вышел он на воздух, вышел без мысли о бегстве, но вот пролетели над ним аисты и своим криком поманили его в даль, и тихо пошел он в ту сторону, куда летели они, и скоро скрылся в соседнем лесу.

Долго шел Рене, сам не зная куда; на ночь заходил он в какие-то деревни и бурги, и везде принимали и кормили мальчика-нищего: одних школяров бродило и побиралось тогда великое множество.

Через несколько дней увидал Рене светлую полоску на горизонте, — это было море у Порт-Бланка.

Здесь посчастливилось мальчику найти корабль, на который требовался юнга. Правда, корабль был ветхий и ненадежный, да и сам шкипер его пользовался недоброй славой, но зато не расспрашивал он Рене ни о чем, и к рассвету следующего же дня были они уже в открытом море.

Вскоре в замок пришла весть о бегстве мальчика, а потом пришла весть и о том, куда он девался.

— Что же, пускай себе служит юнгой на корабле, — сказала жестокосердая принцесса, — если не хотел он слушаться своей матери.

— Очень рад! — сказал семнадцатилетний Гюльом, старший сын гордого рыцаря, — мальчишка, пожалуй, еще наделал бы много хлопот: эти монахи ужасные пролазы, и он мог явиться со временем и потребовать свою долю наследства.

— Бедный Рене! — сказали друг другу Мария и Анна-Роза и украдкой отерли слезы.

Прошло лет пять. Мало радости принесли эти годы обитателям замка! Гордый наследник рода холодно простился с матерью и сестрами и отправился ко двору французского короля. То и дело приходило от него приказание продать тот или другой замок, ту или другую часть владений покойного рыцаря. Известен был граф Гюльом, как необыкновенно искусный игрок в кости, да как любимец придворных дам, но как-то не доходило вестей о каких-нибудь доблестных подвигах или о примерах его рыцарской чести.

Никакой принц королевской крови не являлся просить руки Марии или Анны-Розы. Все мрачнее и пустыннее делался замок, все беднее и беднее становилась гордая принцесса.

Но вот, ровно через пять лет после бегства Рене, накануне Рождества, сидела гордая принцесса с дочерьми за поздним ужином. На море была очень сильная буря, ветер так и выл в трубах и пустынных залах замка.

Говорили о последнем распоряжении Гюльома продать соседнему бургу всю прилегавшую к нему землю.

— Я предвижу день, когда придется продать и этот замок! — сказала Мария.

— Я не переживу этого дня, — гордо возразила принцесса.

— Во всяком случае, мы с Анной-Розой решили покинуть замок, — продолжала Мария. — Пройдя наш парк, мы очутимся за оградой монастыря: девушкам нашего рода нет другого исхода. К счастью, сборы недолги и путь не длинен!

— А я все-таки хотела бы знать, где теперь Рене! — вдруг прервала беседу Анна-Роза. — Я всегда думаю о нем в такую бурю и очень была бы рада узнать, что он не в море в нынешнюю ночь!.

За молитвой в этот вечер она молилась за бедствующих на море.

После полуночи мать разбудила девушек; редко входила она к ним в комнату, и они очень испугались, увидя ее.

— Послушайте, дети мои, не доносятся ли до вас странные звуки?

Девушки встали и, несмотря на грохот бури, услыхали мерные удары весел: «плик-плок, плик-плок» — ясно доносилось до них с моря.

— Отчего вы так встревожились, матушка? — спросила Мария. — Разве вы не узнали ударов весел? Это просто лодка идет к берегу.

— Да, но это необыкновенная лодка, — больше часа слушала я эти мерные удары, а лодка все идет, и шум ее весел не заглушается грохотом бури.

— Несомненно, что лодка идет к берегу! — утверждала Мария. — И теперь мне слышатся даже голоса!

Она распахнула окошко, едва справившись с сильным порывом ветра, удары весел стали сильнее, и можно было ясно различить грубые голоса и ругательства…

Но вдруг среди грубых мужских голосов и бретонской речи послышался тонкий молодой голос и слова «Adieu, mère!»[6] отчетливо прозвучали по-французски.

Все вздрогнули и побледнели. Мария выпустила из рук раму, и бешеный ветер мигом сорвал ее с петель и ворвался в комнату, задул свечу, а вместе с ним словно ворвались и те же звуки, мерные удары весел: «плик-плок, плик-плок…»

Когда все пришли в себя, старая кормилица принцессы подняла руку и печальным и торжественным голосом начала читать De profundis[7].

— Как тебе не стыдно пугать нас, Тулузана! — сказала Мария. — Поди-ка лучше, распорядись, чтобы в окнах башен зажгли огни: это, вероятно, идет сюда лодка с какого-нибудь погибающего корабля, и надо, чтобы они правили на наш свет: тут берег пологий и удобный для выхода; вели развести огонь в кухне, чтобы несчастные нашли здесь теплую пищу.

Прошло полчаса, час, но никто не являлся в замок за помощью, и давно уже не было слышно ни ударов весел, ни голосов.

На другое утро старая Тулузана пошла расследовать дело, но не добилась толку: никто не слыхал никаких голосов, никто не видал никакой лодки, а соседние рыбаки уверяли, что ночь была такая бурная, что они, опасаясь, как бы не унесло их снасти и лодки, не ложились спать всю ночь, несколько раз выходили на берег и ничего не заметили на море.

Корабль, на котором служил Рене, пропал без вести. Утром накануне Рождества рыбаки видели его недалеко от порта. Весь день стояли мглистые сумерки, а к вечеру разыгралась такая буря, что трудно было выдержать и не такому старому судну. Но никто не видал момента крушения; пытался ли экипаж достичь берега в лодке, или корабль прямо пошел ко дну, осталось неизвестно.

Одно было несомненно, бедный Лягушонок лежал на дне морском. Каждому своя судьба!

Через год в рождественскую ночь опять за поздним ужином сидела гордая принцесса с одной из своих дочерей.

Мария поступила так, как говорила: она прошла через парк и скрылась за оградою монастыря с тем, чтобы никогда уже не выходить оттуда. Последнюю рождественскую ночь проводила в замке и Анна-Роза: вскоре и она должна была последовать за сестрой.