Колдун 2 (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 35

Варя замолчала, а я эдак серьезно задумался! Да бляха-муха! Чертова деревня! Да тут вообще с глаз никуда не скроешься! Вот это я влип!

Впрочем — а чего влип-то? Ну и ездил куда-то, и что? Придумаю какую-то версию, да все. Мол, ездил на рыбалку! Да кому какое дело, куда я ездил? Не докажут! Нет тела — нет дела! Пропал человек? Да мало ли куда он пропал?! Их сотни пропадают каждый год! Может, инопланетяне воруют, может в параллельный мир проваливаются, а может бандиты-грабители убивают и закапывают. И не находят людей! Так что поверить, будто участковый взял и грохнул какого-то там алкаша — да кто в это всерьез поверит?! Богатой, влиятельной родни у него нет, а если кто-то на меня и напишет — так ни черта ничего у них не выйдет!

— Я скажу, что он хотел уехать — вдруг прервала мои размышления Варя — На заработки, в город. Паспорт его я сожгла. И вещи в печи сожгла — вроде как он их с собой забрал. Заявление тебе напишу, мол исчез, ничего не сказал — ушел, и все. А могу пока и не писать — потом напишу. Ушел, да и черт с ним!

— Варь…вот скажи, как ты так просто — ушел, и черт с ним? Он ведь отец твоего ребенка, твоей дочки. Ты выходила за него замуж по-любви, и теперь готова на все, даже убить?! Кстати, клянусь — я его не убивал. Скорее всего он и сейчас жив! И будет жить еще долго, очень долго! (если это можно назвать жизнью)

— Ну ты же видел, как мы с ним жили! Вначале — да, любила. А потом…потом залетела от него. И куда деваться? С ребенком? Я вообще-то школу с золотой медалью закончила! Хотела идти в институт, а тут…вот, ребенок. И не пошла. Осталась в деревне. А он стал пить, все больше и больше. Ревновал страшно. Бил. А потом пьяный, сопливый, лез на меня в постели! А я его уже не хочу! Мне противно с ним! Он меня насиловал, я отбивалась. Он бил. И так годы и годы. А потом…потом у него стоять перестал. Он меня обвинил, мол — это из-за меня, это потому что я ему отказывала, и стал пить еще больше. Крыша совсем поехала — мол, я с Самохиным сплю, потому он меня и защищает. Начал жалобы писать, и пил, пил, пил… Денег постоянно не хватает — он вместо того, чтобы на семью тратить, все пропивал — сам, и с дружками. С работы его выгнали — на одну мою зарплату жили. Отец с матерью помогали мои…его-то померли давно, у него брат еще старший, но тот и на порог этого скота не пускает. После того, как Семен у него мотоцикл увел и продал. До милиции не довели, дело-то свойское, но Юрка сказал, что теперь нет у него брата. Вот так и жили. Я же говорю — еще немного, и я бы его прирезала! Или бы зарубила! Вот так…

Варя положила мне руку на бедро, и я едва не вздрогнул. Потом положила мне голову на плечо и шепнула:

— Я ведь обещала, что все для тебя сделаю…

Везет мне на страстных женщин, точно! В воде они живут, или на Земле… Когда мы оторвались друг от друга, тяжело дыша, покрытые потом, усталые, и довольные, Варя вдруг сказала, облизывая языком свои полные губы:

— Господи, как хорошо-то! Я уже и забыла, как это бывает! У меня ведь кроме Семена никого и не было! Я только в кино-то и видала, как это на самом-то деле бывает! Столько лет, столько лет дымом улетело!

А я слушал и думал о том, что если бы не мое такое длительное воздержание, не знаю, как бы у меня получилось при стольких, понимаешь ли, свидетелях. Это ладно бесы — я уже попривык к моим вечным спутникам, которые сидят у телевизора и тихонько хихикают, слушая, как я тут развлекаюсь самым что ни на есть приятным образом. Но когда возле лавки стоит маленький дедок в импровизированных трусилях и громко, довольно комментирует процесс, обсуждая стати моей партнерши и то, как я ее пользую…

«Давай, давай, сынок! Ишь, какие у нее титьки-то глыбокие! Капусты видать ела, отрастила! Ты за задницу-то ее схвати, вишь, как ей ндравицца! И поглыбже, порезче давай! Вот! Вот! Уже и покричала! Все учить вас надо, молодежь! Бабе как следует присунуть не могут!»…

В общем — прошло все хорошо, просто замечательно, но ужасно хотелось жахнуть заклятием по старому пердуну, да так, чтобы он больше никогда и не вылез из своей проклятой печурки! Старая сволочь!

И снова парились, а потом намыливали друг друга. Какое это блаженство, когда ты сидишь, а тебя намыливают…трут…гладят…ласкают гладкие, сильные женские руки!

И какое блаженство натирать, намывать это упругое, желанное женское тело!

Воды хватало, она была набрана в алюминиевые фляги, стоявшие на полу. А кипятка в огромном чугунном чане хватило бы не для двоих, а на целую семью из десяти человек.

Мы сделали еще два захода. Нет, сексом в бане больше не занимались. На скамье неудобно, стоя тоже как-то не особенно комфортно. Всегда ведь лучше это делать на кровати! Ну или на чем-то другом — горизонтальном, мягком, с чего не свалишься на холодный пол в самый ответственный момент.

Варя умела заниматься сексом, и не скажешь, что Семен у нее был единственным. Она отдавалась с такой страстью, с таким первобытным бесстыдством, что дала бы сто очков вперед каким-нибудь интернетовским порнозвездам. Впрочем, я и раньше замечал, что женщины, закрепощенные и робкие с мужем — с любовником (то есть со мной), ведут себя совершенно не так, как в супружеской постели. Они будто что-то стараются доказать, будто хотят быть не теми, кто они есть — серыми мышками, не очень удачно вышедшими замуж, а настоящими секс-дивами, секс-бомбами, попробовав которых я никогда больше не захочу никакую другую женщину. Наивно, конечно, но одна замужняя дама мне так и сказала: «Я никогда не делала это мужу, и никогда не позволяла ему делать так, как позволяю тебе! И ты никогда меня не забудешь, потому что я — лучшая!»

Наверное, это что-то из области комплексов — доказать, что ты лучшая в постели, и что муж просто-напросто тебя не ценит. Но я никогда этих женщин не разубеждал. Пусть думают именно так. Мне с того только лучше. И приятнее.

Не скажу, что я был таким уж сердцеедом, но верно сказала баба Нюра, судьба моя — чужие замужние женщины. Только к ним меня тянет, только с ними мне хорошо. Вот как сейчас, с Варей.

Какая она замужняя, если муж сейчас где-то там в глубинах озера получает свою кару за мерзостное поведение? Так он ведь жив, а значит — она все еще замужняя женщина! Глупо, конечно, но наверное у меня тоже какой-то комплекс на этот счет — замужние мне нравятся больше незамужних.

Кто-нибудь мог бы мне сейчас сказать, что я мерзкий человечишка — не успела еще земля просохнуть на могиле моей любимой, а я уже занимаюсь сексом с другой? Так Маша не была мне любимой. Не успели мы с ней…ничего не успели. Влюбились, как два подростка, и тут же злая жизнь нас и развела. И не забыл я ее, помню. И буду помнить всегда, как помнят что-то хорошее, но давно, навсегда ушедшее из жизни. Тем более, что если верить моим бесам — теперь я вообще ничего забыть не смогу!

Готовила Варя очень хорошо. Ее борщ точно был вкуснее моего. И опять мне подумалось — надо дать ей денег. Она ведь фактически в нищете жила со своим придурком! И еще на меня потратилась! Деньги у меня есть, и еще будут, а я никогда не был жадным, и уж точно никогда не жил за счет женщин.

Уже когда пили чай со сладкими пирожками, я на всякий случай спросил Варю:

— А разговоров не будет, что ты у меня все это время пропадала? Что люди-то скажут?

Она посмотрела на меня странным, долгим взглядом, подняла брови:

— А что бы не сказали — наплевать! Ну да, бегаю я к тебе, и что? Сейчас не средние века, и не домострой. Тем более, что тебя ведь боятся, как огня. Потому меня точно не тронут, побоятся шпынять.

— Что?! — я даже поперхнулся чаем — Как это боятся?! Почему? Чего я такого сделал, чтобы они боялись?

— Слухи ходят, что ты колдун! — Варя весело улыбнулась — Поселился в доме колдуна, прижился здесь. Опять же — с бабкой Нюрой дружишься. А еще — видели тебя с еще одной колдуньей…она к тебе даже приезжала! Опять же — Капустина парализовало — с чего? Говорят, ты его проклял! И потом, когда бабка Нюра его вылечила, ты с ней был. Вроде как помогал колдовать. А еще слух прошел, что ты ездил в Ольховку, и там Бегемотиху заколдовал.