Клеймённые уродством (СИ) - Савченко Лена - Страница 31

— Элис! — Джессика кинулась мне на шею прямо на пороге, сжала так крепко, что казалось позвоночник опять хрустнет. Я засмеялась, обняв подругу в ответ. Гул в баре внезапно стих с моим появлением и все смотрели, вытянутыми, тревожными и скорбными лицах. Мягко отстранив Джесс, я спустилась на пару ступенек и замерла, стаскивая шапку с волос.

— Вы чего?

Обычно меня встречали радостным гулом, многие поднимались, что бы обняться — сейчас же сидели по местам. Я замечала некоторые знакомые лица, но ребята только отводили взгляды, когда я смотрела на них. Из персонала я узнала только дредастую официантку Беллу, парень за баром был не знаком, но по деловому кивнул, когда я вошла. Видимо понял, кто я.

— Эй! Что за кислые мины? — я улыбнулась, шутливо нахмурив брови.

— Мне жаль, — Белла кивнула на стену, которая пополнилась на добрых имен 20–30. Девушка скрылась в подсобных помещениях, а я медленно подошла к списку. Новые имена, некоторых я не знала, но иногда внутренне вздрагивала, когда взгляд выхватывал что-то знакомое. Майкл?! Губы предательски дрогнули. А мои больничные размышления были иного мнения, думала, чтто живой, но сидит. Джон, бедняга Фред, Лиззи, парень по кличке Горячка, Мэри… Твою ж мать. Страх липкой паутиной окутывал тело. Каждое имя — жизнь. Каждое имя — человек.

— Представляешь? — Пит тыкал в учебник по истории, — тут пишут цифры, а это ведь все люди. Двадцать тысяч жизней, которые были положены ни за что. За какие-то сраные убеждения. Только вдумайся, каждая цифра — человек. Живой человек. со своей семьей, отдельнйо истории. Ты можешь себе это представить? Осознать?

Я помотала головой. Да… сколько прошло времени, а полностью эту фразу я осознала именно сейчас, глядя на этот список. Каждая цифра — жизнь, которая отдана за то, чем этот человек жил. Во что верил. Вот чем наша война отчаялась от всех этих масштабных песочниц стран — никого не просили прийти, просто назвали время и место, что там будет. И пришел каждый.

Самым последним, чей-то заточкой было выцарапано, и сильно выделялось на фоне разноцветных маркеров. «Джефферсон Муд. 06.02.2019 Первый самоубийца в раю»

— Что? — едва выдохнула я, рывком повернувшись к зал — все те же лица. Очумелыми глазами я обвела гостей, тяжело дыша вкинула руку, указывая на стену, в глазах сверкнула злоба.

— Да вы прикалывайтесь! Сука, эта стена не для шуток! Джефф!

Я бросилась к лестнице, по ней наверх. В баре повисла гробовая тишина.

— Джефф, где ты, сволочь? Джефф!

Коридор встретил меня темнотой и отчужденностью. Холодом, совершенно не свойственным для него. Я замерла как вкопанная, огромными от слез глазами смотря перед собой. Это ощущение выбивало из колии, хуже чем пуля в плечо. Я осторожно сделала шаг, другой — таже атмосфера царила в моей комнате, я медленно зашагала дальше.

— Его нет.

Глухой голос был слышен из комнаты Стива. Он же вроде уехал? Я осторожно толкнула приоткрытую дверцу. Парень полу сидел полу-лежал на правой стороне широкой кровати, опираясь на спинку и держа в руках стакан. Внутри либо вискарь, либо коньяк судя по цвету. Впрочем, я едва смогла его разглядеть.

— И его больше не будет

Я слушала его и в голове не укладывалось — слеза непроизвольно покатилась по щеке. Понимая, что стоять становится все сложнее, я аккуратно опустилась на край кровать спиной к другу. Взгляд уперся в пол дверного проема.

— Вскрылся в ванной, пока я был в отъезде, — он вроде усмехнулся, — Сука, даже уехать нельзя — все по пизде идет.

Голос Стива был непривычно хриплым и тихим. Безэмоциональным. Совершенно. Таким же, как и этот коридор. Холодным. Я не знала от чего мне страшнее — от стали, звеневшей в его словах или от жалких попыток осознать, что Джефа больше нет. И что его больше не будет.

— Он умер?

— Да. — панк со вздохом поднялся в положение сидя, сцепив руки в замок. Стакан с алкоголем противно звякнул о стеклянную поверхность столика, стоявшего с боку от кровати. Я обернулась и не могла не удивится — Стив был в костюме, выгладивший прилично до не возможности с уложенными и чистыми волосами. Никогда не видела его таким и от этого становись еще больше не по себе. Хуже — я просто не узнавала панка.

Пусто. Так… странно пусто. Пустой коридор, пусто у меня внутри. Вторая слеза скатилась ровно по дорожке проделанной первой. Я не до конца осознавала смысл происходящего. Не могла представить друга мёртвым и от этого рвало на части. Не хочу снова проходить все это, не хочу снова пялится в стены и глотать таблетки тайком от всех, вместо еды. Опять похороны? Или просто могильная плита, потому что они уже прошли? Говорить какие-то слова над ней, надеясь, что он услышит, потому что не чувствуешь рядом его присутствия?

— Ты знала, что мы с ним…?

— Да.

— Хорошо.

Он опять тяжело выдохнул, опустил голову, потом взял бокал, резко поднял ее и осушил содержимое. Даже не поморщился.

— Шотландский Гленфарклас, 1976 года. Хотели с ним распить. Вернее, я хотел — купил в подарок. — Стив усмехнулся, вскидывая брови и разглядывая пустой бокал, — Копил, наверное, целую вечность. Пять лет, Элис. Пять сраных лет я любил этого уебка, который ненавидел жизнь.

Он говорил медленно, выделяя каждое слово. В комнате было тихо. Настолько, что слышался звон посуды с первого этажа и голоса гостей. Свет присутствовал только в виде слабенькой лампы на тумбочке, его не хватало — комната в полумраке. Мне было не по себе от Стива — аура боли распространялась на это помещение и ползла дальше по коридору. Хотелось рыдать навзрыд, но это были не мои слезы. Не только мои. Истерика, которую я упорно старалась игнорировать принадлежала отнюдь не мне.

— Столько раз я выбивал лезвия из его рук, доставал пистолет изо рта, подхватывал, когда Джефф забирался в петлю. Даже из Темзы вылавливал, прикинь? А тут уехал на СРАНУЮ НЕДЕЛЮ!

Я вздрогнула. Бокал полетел в стену, в дребезги разбиваясь и падая осколками витража на пол. Я закрыла глаза, горло сводило судорогой.

— Прости, — он взъерошил волосы на голове, сжав пальцы, — Я тогда… не понимал тебя. Считал, что достаточно простых прогулок и бухаловок, что бы забыть… Сейчас понимаю. Не хватает.

— Стив… Иди сюда.

Я забралась на кровать, подползла к нему, положила руку на плечо и расправила крылья — дохнуло теплом. Оно было совершенно чужое этому месту, неестественным, хотя я помню — раньше оно витало в воздухе каждый день и селилось по темным углам, прогоняя монстров. Раньше оно давало надежду, свет. И оно было способно растопить любое сердце, утешить любое горе и готово было пригреть каждого, кто по настоящему в нем нуждался. И это тепло — оно сопровождало меня всю долбанную жизнь. Я селила его в других людях, оставляла в местах и подобно семени оно проростало, урчащим котенком забираясь на грудь человеку и мурлыкало, что все будет хорошо. Эта фраза… которую я так часто говорила. И в которую практически уже перестала верить, но сейчас меня с такой силой захлестнули тщательно скрываемые эмоции парня, что было наплевать. Я забыла, что бывает когда даришь это тепло. Забыла, что иногда семя затаптывают и или просто не замечают. На меня нахлынули воспоминания, пробудили давно и так тщательно забытое. Мне казалось, что я вновь ощутила себя той маленькой, забитой Элис, которая обнималась проливным дождем с какой-то незнакомой девчонкой и она плакала, бессильно и надрывно, утыкаясь мне в плечо. Я так и не узнала ее имени, не узнала, что у нее случилось — просто увидела в метро как она сидит у стенки и пытается, изо всех сил пытается держаться и не зареветь.

— Не надо.

Но я все равно поднырнула под него, устроившись на ногах и обняла, закрыв пернатыми отростками, которые прилично выросли с того момента, что я ими пользовалась в последний раз. Сначала он сжался, напрягся, потом осторожно обнял в ответ, уткнулся в плечо и тихо расплакался. Я шептала что-то утешительное, гладила друга по голове и рыдала сама. Больно. Черт, как же больно и не только от того, что Джефф умер, а от того, что вызвала его смерть у этого вечно задористого и веселого парня. Когда он оклемается? Когда снова сможет быть тем пафосным кретином, которого порой хочется прибить? И отойдет ли вообще? Не понятно.