Диамат (Роман) - Дуленцов Максим - Страница 26

— Геть, москали! Убью!

— До Киева пятьсот верст. Эдак мы когда дойдем? — задал риторический вопрос прапорщик.

— На Львов повернем, там постараемся на поезд сесть, — задумчиво произнес Василий Андреевич. Остальные молчали, потому что ни унтер Мартюшев, ни Семен в картах не разбирались и смутно себе представляли, где сейчас находятся.

Но, как оказалось, Львов давно был занят немецкими войсками. Узнали они об этом позже, когда в один из холодных декабрьских дней наткнулись на немецкий кавалерийский разъезд. Немцы вели себя свободно, ни от кого не прятались и ничего не боялись.

— Хальт! — окрик конных заставил группу замереть.

Семен поднял руки, прошептав:

— Откель они здеся? Мы же в тыл шли…

Мартюшев медленно положил винтовку на землю, презрительно глядя на немцев.

— А, гутен таг, герр офицер. Кто ви? — обратился старший разъезда к штабс-капитану.

— Мы идем в тыл.

— А, тил. Это надо. Тил туда, — немец указал рукой направление, — здесь нихт тил, туда, — еще раз махнул, отдал честь, и конные уехали прочь.

— Как у себя дома ездют. И не тронули. А наших-то нету тут, — сокрушенно заметил Семен.

— Все поразбежались, как и мы. Некому Россию защищать, — подтвердил Оборин. — Ну что, идем, куда немчура указала?

Василий Андреевич утвердительно кивнул, и они побрели. Через несколько верст показалась железная дорога.

Поезд медленно тянулся по степи. То ли он был старый, то ли машинист жалел всех, кто на ходу пытался залезть в небольшой переполненный состав. Штабс-капитан с товарищами бегом нагнали хвост поезда. В вагоне было тесно, пахло салом, кислой капустой. Мартюшев протиснулся поглубже, махнул рукой остальным:

— Тута местечко предлагают, идемте.

В бывшем купейном вагоне со сломанными дверцами в проходе сидели мешочники, мужики и бабы, шелестел украинский говор. В купе, куда Мартюшев позвал, все было забито, но черноволосый парубок в меховом жилете поверх атласной косоворотки и новеньких сапогах гармошкой с улыбкой пригласил к себе:

— Митьша, геть со шконки, дай шановним панам разместиться. Ласкаво просимо до нас!

Маленький, тусклый, с узким лицом, Митьша уполз куда-то под самый потолок вагона, остальные уплотнились, подвинулись, освобождая место для вновь прибывших.

— Вашьбродь, сидайте, я тута на полу…

Василий Андреевич сел на лавку, рядом примостился прапорщик.

— Спасибо, господа. А куда этот поезд направляется?

— «Господа», — усмехнулся парубок. — Уважают нас, парни. Поезд на Киев идет, куда еще? Москали?

— Подданные Российской империи.

— А есть такая еще? — засмеялся чернявый.

Оборин пожал плечами. Штабс-капитан нутром почуял нехорошее, сжалось что-то в груди, как всегда, когда потом страх подтверждался или кто-то умирал.

— Ну что, подданные, гляжу, офицеры? А ну, вынимай, чего есть, из карманов. И ты, служивый, сидор развязывай, а это мы в сторонку поставим. Только тиха! — Кто-то сверху утянул у Мартюшева винтовку, а на Василия Андреевича и Оборина с нескольких сторон уже глядели стволы револьверов. Чернявый хлопец приветливо улыбался, тоже держа револьвер у колена.

Штабс-капитан вздохнул, осторожно вынул из кобуры наган, положил на столик. То же самое проделал прапорщик.

— Карманы выворачивай, Панове!

На стол легли три рубля серебром с мелочью, погоны, снятые с шинели на всякий случай, полбуханки хлеба из мешка Мартюшева, портсигар трофейный серебряный, которого Василию Андреевичу было жаль, всю войну прошел с ним, да и в заначке там оставались еще четырнадцать хороших папирос, бронзовая иконка прапорщика да «Станислав» с мечами.

Бандиты недоуменно осмотрели добычу. Щуплый вертлявый Митьша схватил орден, попробовал его на зуб.

— Золотой?

— Положь, такие с сабельками крест-накрест нынче золотыми не льют, много золота уйдет, — остановил его чернявый хлопец. — С фронта что ль?

Василий Андреевич кивнул.

— То-то, я гляжу, не орете, не визжите, не ругаетесь. Сказали — выполнили. Небогато трофеев вам на войне досталось. Что же мне с вами делать?

— Да что, Юркий, волыны заберем, их на красный галстук — и с майдана…

— Прикуси ботало, Митьша. Валить не станем. Мой закон. А вот портсигар хорош…

Василий Андреевич с тоской поглядел на портсигар.

— Ну что, господа хорошие, сейчас тихонько выбираетесь на площадку и сигаете с поезда, понятно? Митьша, проводи господ офицеров.

Но Митьша не успел выполнить указание. В проеме купе показались два пистолета, за ними стоял Семен.

— Так, револьверы положь на стол! Ты, чахоточный, верни портсигар их благородию. Вашьбродь, револьверы-то возьмите со столика, а вы, тати, тихо сидите, не то выпалю прям в рожи ваши бандитские. Я их сразу просек, вашьбродь, явные упыри, я таких насмотрелся в молодости по дурке. В участке полицейском.

Штабс-капитан забрал свой портсигар и наган, удивленно посмотрел на Семена. Того, что денщик исчез, не сел с ними в купе, он и не заметил поначалу.

Паузу нарушил чернявый хлопец:

— Ситуация у нас получается. Нас больше, а вы стрельнуть можете, завалите пару-тройку, а потом мы вас на ножи. Но ведь вам это не надо?

Штаб-капитан помотал головой:

— Не надо. Нам до Киева надо доехать.

— Вот, и нам не надо шума. И нам до Киева надо. Решать надо такой вопрос. Пусть будет все как будет. Мы вас не знаем, вы нас не знаете, просто едем по-соседски, курим вместе. Вот у меня папиросы немецкой набивки. Угощайтесь, служивые.

Хлопец протянул свой золотой портсигар, вытащив его из-под жилета.

— Обманет, вашьбродь, гнать их надо, в спину выстрелят али порежут ножами, — забеспокоился Семен.

— Не мельтеши, а то не ровен час нажмешь железку, она и выстрелит. Юркий я, слыхали про такого? Вор тверской.

Офицеры отрицательно покачали головами.

— Ну темные! Про меня все газеты писали. Да ладно, вот вам мое слово — не трону до Киева.

— Опусти оружие, Семен. Поверим.

— Да как же, вашьбродь…

— Опусти.

Семен недоверчиво засунул пистолеты за ремень, поближе. На лавку не сел.

— Покурить предлагали, господин Юркий? Давайте.

Золотой портсигар раскрылся, обнаружив дорогие немецкие папиросы. Закурили. Ехали молча. Затянувшуюся паузу опять нарушил чернявый.

— Слышь, служивый, — обратился к Семену, — что у тебя за волына такая?

— Люгер немецкий. А чего тебе, рожа бандитская?

— Да хорошая волына. Господа офицеры, может, в картишки? А то скучно едем. Я ставлю свой золотой портсигар.

— Так нам ставить нечего, сам же видел, что есть, — спокойно ответил прапорщик Оборин.

— Так вот у вашего солдатика, — оскалил зубы Юркий на денщика, — пистолет знатный. Давай на него.

— А во что играть будем?

— Так в «очко», по-честному.

Василий Андреевич усмехнулся.

— Что же тут честного? Тут или случай, что вряд ли, зная вас, или обман, что скорее всего.

Юркий покачал головой:

— Как мы говорим, тут фарт, а я еще скажу — тут вера.

— Какая вера?

— Кто крепче верует, тот и выиграет, потому что Бог ему поможет.

— Стало быть, если я не верю в Бога, то проиграю? Тогда и играть не стоит, — улыбнулся штабс-капитан.

— А ты что же, в Бога не веруешь?

— Нет.

— А как же ты на войне был? Кому молился? Как выжил?

— Никому не молился, просто нужно мне вернуться живым в родной город. Хотел я этого очень, делал все что мог для этого, и выжил. Все же от человека зависит.

— Да ну? Если бы все от меня зависело, я бы давно уже пузо грел на морях, а не в холодном вагоне по зиме ошивался.

— Бог тебе тоже не помог на море греться.

— Бог дает каждому по его заслугам. Я еще не заслужил, да и дела мои — не богоугодные иной раз. Грехи замаливать надо, да некогда пока. Ну что, давай, пан офицер, мое рыжье супротив твоего револьвера? Раз ваш фраер не хочет своего пистоля давать. Тут и проверим, кто прав. Идет?

— Не играйте с ним, вашьбродь, Василий Андреич, ведь тать и вор, обманет! — Семен нехорошо смотрел на Юркого.