Машина пробуждения - Эдисон Дэвид - Страница 58

Несмотря на «змеиный» хвост, заменивший ей ноги, тело королевы оставалось относительно человекоподобным, и хоть оно и было запечатано в корсет из металла и пластика, но в нем по-прежнему угадывались женские черты; золотисто-каштановые кудри сменили два высоких сияющих черных рога, словно у гигантского навозного жука. Они были устремлены к небу и опутаны связками проводов, сбегавших затем по шее, чтобы подключить огромный шлем с остальными механизмами.

Одну руку Цикатрикс изменять не стала, чтобы иметь возможность подтвердить свою принадлежность к роду фей любому, кому не посчастливится предстать перед ее взором, и сейчас она воздела эту руку, призывая к молчанию. Проприоцептивные реле избавили ее от необходимости вербального общения со своими системами – пикси в плече замолкла, издав напоследок испуганный писк статических помех. Не ведая, что Купер уже проник в ее системы, Цикатрикс оскалила свои металлические зубы в серебряной улыбке.

Вивизисторы, заключенные внутри ее поливинилового корпуса, удерживали исключительно редких волшебных созданий – извращенное понимание Цикатрикс привязанности не позволяло ей использовать других слуг что внутри, что снаружи ее тела. Она знала, что Лолли раскрыла тайну, касавшуюся соединения магии и технологии, необходимого для создания вивизисторов, но дитя оставалось в полном неведении относительно количества и сложности изменений, постигших ее мать. Лолли, пожалуй, могла даже взбунтоваться, если бы узнала, что ее собственные маленькие кузины-феечки стали начинкой для вивизисторов или что ее мать настолько сильно усовершенствовала свое тело с того дня, как отправила свою дочь в Неоглашенград.

То, что было Купером, пришло в состояние минимального самоосознания и теперь металось между вивизисторами, в огромном количестве располагавшимися вдоль всей длины свернувшегося кольцами тела королевы фей, выглядевшего точно чернильно-черный поезд подземки, заканчивающийся с одного из концов женским телом. Машинная русалочка длиной в добрую милю, черная, словно уголь, и освещаемая прокатывающимися по ней дуговыми разрядами. Купер изо всех сил старался прийти в себя и в итоге обнаружил, что сфокусировался на страхах своей временной хозяйки, растворенных среди прочих ее мыслей. Чуждых мыслей. Внедряясь в ее разум, все еще активная часть Купера равнодушно отметила, что принадлежит он существу, считающему себя матерью Лалловё Тьюи, и что существо это – чудовище. Где-то там вдруг закричала дремлющая основная часть Купера.

Но та часть, что совершала сейчас прогулку по электронным схемам, просто приняла во внимание материнскую тревогу и зашагала дальше, следуя за страхами королевы, боявшейся, что Лалловё Тьюи не сможет освоить особый язык программирования, разработанный лично Цикатрикс. Королева – а с ней и Купер – раздумывала, как улучшить этот язык, используемый для настройки вивизисторов.

Созданный ею код ввиду необходимости был груб и не завершен; по тому, чем она занималась, не существовало учебников и руководств, и привычные источники знаний оказались бесполезны – ни одна эпическая поэма, хранившаяся при Дворе Шрамов, не могла рассказать о рекурсивных заклинаниях If-Then и Let-X-Equal, способных вдохнуть жизнь в ее вивизисторы. И все же королева надеялась, что Лолли, унаследовавшая и многочисленные таланты своего отца-человека, и пытливый гений, почти равный тому, каким обладала ее мать, сумеет разработать язык, способный раскрыть весь потенциал этой технологии, и создаст вивизистор, который будет куда лучше любой полуразумной батарейки, питавшей сейчас оружие Цикатрикс.

Оружие, необходимое, чтобы сдерживать натиск долгих эпох и помочь королеве устраивать новые, более изящные диверсии в эти последние из дней. Подлинная Дикая Охота^[24] давно завершилась, дробясь и дробясь на составляющие, разбросанные по пространству и времени, и хотя ее участники породили множество культур, построенных на варварстве и диком колдовстве, правление Неблагословенного Двора ушло практически в праисторию. Один из Неблагословенных лидеров, королева Воздуха и Тьмы, умерла много столетий тому назад, не оставив наследника, и никто уже не помнил даже ее настоящего имени, чтобы вызвать хотя бы в виде призрака. Не помнили этого даже столь древние феи, как некогда стройная танцовщица, закованная отныне в металл и опутанная оптическими кабелями, самовольно присвоившая себе титул новой королевы.

Свело судорогой еще один из ее членов – очередной вивизистор закоротило, когда его узник зашептал через провода:

– Все мы птицы в клетках и слышим Одну и ту же песню, мОя кОрОлева. И ты тОже слышишь ее, пОка Омфал крадется 4ереЗ твОи священные…

Она хлестнула его электрическим разрядом, промчавшимся подобно удару кнута по ее телу и заставившим умолкнуть непокорное устройство. Но пленник был прав, Цикатрикс и в самом деле ощущала их присутствие даже сквозь толщу, разделяющую миры, – другие вивизисторы… древние. Она начала чувствовать их несколько лет назад, но с тех пор усовершенствовала свои системы, чтобы лучше распознавать сигнал, – эти старые машины были построены еще до возвышения Третьих людей.

Так не должно быть, но все вивизисторы мультиверсума – во всяком случае, насколько это удалось установить королеве – неким тайным протоколом были объединены в общую сеть, от которой ей не удавалось закрыться, и хотя эту дремлющую сеть не выявляли никакие проверки и диагностика, постоянное шипение обратных откликов не устранялось даже самыми тонкими настройками модулей. Она все равно слышала этих других, даже тот малюсенький дрон, спрятанный у Лалловё годы назад. А еще тот, что она отправила ей недавно, со стрекозой внутри. Она услышала, как умерло насекомое, и это беспокоило королеву.

Цикатрикс слышала их всех, а вместе с ней их слышал и Купер. Один вивизистор затмевал своими размерами прочие – его пение непрерывно звучало где-то на заднем плане в голове королевы, и сила путеводного сигнала сверкала ярче сотни звезд. Голос взывал к ней откуда-то из-под Неоглашенграда. Стремился к ней с такой сосредоточенностью, какой она прежде никогда не встречала, и все же оставался скрытым.

– Вивизистор? – Призрак Купера обследовал мысли королевы и изумился. – Как я здесь оказался, и почему именно внутри этого создания?

Он ощущал окружавшую его боль множества разумных существ, умоляющих о снисхождении. Крошечные крылатые мужчины и похожие на кошек женщины, лишенные половых признаков нулло и обладающие половыми органами бабочек юни, – все они страдали, все мечтали умереть.

Зеленые и лиловые экранчики мерцали на боку Цикатрикс, образуя татуировку, изображающую пионы и мандрагору. Сильфиды, чьим медленным умиранием питался лицевой дисплей, сейчас выводили на него строки поэмы, скрывая временно неактивное перекрестье прицела:

Он Знает тайный сектОр.

Мы делим с ним Замерший мир,

Где вечнО зима,

СлОновая кость и старая пряжа!

Бессмыслица. Такое случалось все чаще и чаще, ее системы засоряли цифровые нескладушки и фантазии, которые определенно не были ее собственными. И они всегда так или иначе затрагивали неподвижность. А еще ту же самую чепуху она регулярно слышала срывающейся в виде нечленораздельного бормотания с уст ее прислуги, ее наместников, да вообще повсюду. Из всех уголков Семи Серебряных поступали слухи о странностях и безумии – всегда такие далекие, но с каждым разом все приближающиеся; паника начинала сжимать своими кольцами и ее саму, и мир вокруг, заразив за компанию с ее сатрапами и лакеями ее собственные системы. Эпидемия проникла на все уровни – даже ее Дикие Охотники в последнее время возвращались с расширившимися от ужаса глазами и отказывались делиться причинами своих тревог. Похоже, и их начала охватывать тяга к недвижности – священной добродетели, которой она не могла им позволить. Они с опустошенными взорами сидели у своих костров, беззвучно шевеля губами, словно в молитве.