Машина пробуждения - Эдисон Дэвид - Страница 74

«Мать Лалловё».

Учитывая, что именно маркиза Тьюи приказала выкрасть его и доставить к Леди на изучение, тот, кто подослал в Ля Джокондетт, должен был быть достаточно умен, отважен и информирован, чтобы кинуть ее. За время своего пребывания в Цикатрикс Купер понял, что если кто и может успешно обставить Лалловё Тьюи, так это она. Лич снова кивнул, и толстяк вдруг испытал близкий к сексуальной лихорадке восторг при мысли, что это иссохшее бесформенное нечто считается с его мнением, вместо того чтобы с полным на то правом поглотить. Цветок в его голове уронил последний лепесток.

– Не понимаю, – почти заскулив, пытаясь хоть как-то найти спасительную ниточку, произнес Гестор. – Леди должна была быть нашей королевой, владыка. Орудием нашей победы.

– Ох, дорогушшша, – лич зажал длинный мундштук в дырке между редкими зубами верхней челюсти и снял мягкую кожаную перчатку с одной руки, неспешно вытягивая из нее один палец за другим и обнажая кости, выглядевшие словно куски заржавленного металла, – мне сссейчассс показалосссь, будто ты сссобираешшшьссся ссспорить сссо мной.

Глаза Гестора стали огромными, словно тарелки, и Купер услышал нечленораздельный испуганный вой, раздавшийся в голове предводителя Мертвых Парней. Глаза же лича усмехнулись:

– Конечно же, я заблуждаюсссь?

– Но, но… – заныл, словно обиженное дитя, Гестор, и мертвый владыка протянул к нему костлявое запястье, отвесив оплеуху, от которой вожак Мертвых Парней распростерся на крыше.

В следующее мгновение тот уже вскочил с кошачьей грацией, и каштановый гребень его волос встопорщился, словно шерсть разозленного дворового кота. На долю секунды его взгляд встретился со взглядом Купера, а затем Гестор исчез, и лишь его крики еще какое-то время доносились до тех, кто остался на крыше.

– Хе-хе-хе! – вновь испустил свой пергаментный смех лич, прежде чем закашляться и сплюнуть влажный угольно-серый комок, зашипевший при падении на мокрую от дождя крышу. – Может быть, Гессстору большшше повезет в ссследующей жизни. Ссскажи, Марвин, прощаем ли мы некомпетентносссть?

Марвин тут же шагнул вперед, словно записной вояка, и замер по стойке «смирно».

– Никак нет, хозяин.

– Леди, – произнес мертвый владыка. Это слово одновременно служило и приказом, и вопросом.

– Я… я не знаю, владыка. Полагаю, я был последним из нас, кто ее видел, не так ли, Купер? Подтверди, она прекрасно себя чувствовала на тот момент?

– Да неужели, Марвин? – Та легкость, с какой лич лишил Гестора его чина, заставила Купера выйти из ступора. – Ты правда такой болван, что веришь, будто я стану подтверждать твои гребаные слова?

Марвин промолчал, но заскрипел зубами и крепко сжал кулаки.

Купер вновь повернулся к личу, уже не так боясь его.

– По правде сказать, мисс и мистер лич, не припоминаю никаких леди в Ля Джокондетт, – улыбаясь, произнес Купер. – Зато я провел с Марвином достаточно времени, чтобы хорошо изучить его страсть ко лжи.

– Интересссно…

Лич выпустил облачко сигаретного дыма, улетевшее в вечный водоворот бури, повелевавший небесами. Существо явно было разочаровано, и Куперу показалось, что больше оно никаких надежд на своих живых слуг не возлагало.

– Владыка! – Интонации Марвина были умоляющими. Лич слегка наклонил голову. – Спасибо, хозяин. Ваша свобода – моя свобода, хозяин. Простите меня.

– Вот, значит, как, – пожал плечами лич, плотнее запахивая шерстяной плащ на костлявой груди и поднимаясь выше на пару футов. – Да-да… сссвобода. Какая разница! Повелевай ими так, как тебе заблагорассссудитссся, Марвин. Ты же это зассслужил? Да, зассслужил теплом сссобственного тела. – Лич взмахнул рукой, указывая на сгрудившихся на крыше Мертвых Парней, а затем издал нечто вроде тихого смешка. – Они твои ссстолько, сссколько сссможешшшь удержать над ними власссть.

Раздалось внезапное стаккато разлетающихся осколков, когда нечто неведомое выбило все стекла на гаремном этаже под ними. Здание заходило ходуном, а внедренная в его стены удивительная проводка озарила все вокруг яростными вспышками искр, и крышу залил хаос ослепительного золотого света. Купер услышал крик, напоминающий птичий, но только такой громкий, что от него разве что голова не лопалась. Затем сквозь слезы увидел нечто вроде световой ракеты, улетающей прочь с невероятной скоростью на ослепительных, будто солнце, крыльях и издающей при этом пронзительный дребезжащий гул.

«БегиЛетиКричиВзрывай! ВзрывайКричиЛети! БегиКуперБеги! СпасайсяСпасайсяСпасайся!»

У Купера перехватило дыхание – это же была она, эср! Все получилось. Как-то, вопреки любой известной ему логике, он все же понимал, что разыгранный им гамбит сработал, – она сумела вырваться. Купер громогласно рассмеялся, привлекая к себе полные злобы взгляды разъяренных Мертвых Парней и Погребальных Девок, и в особенности это касалось Марвина, который лишь мгновение назад без шума и пыли прибрал к своим рукам былое могущество Гестора. Прибрал, не получив с того никакой выгоды. «Оттоком» завладел хаос.

Один только лич сохранял несокрушимую неподвижность, зависнув над мельтешащими вокруг него приспешниками. Купер наблюдал эту сцену лишь краем глаза, провожая взглядом сверкающий след, оставленный освобожденной эср, – она летела по прямой, как стрела, траектории прямо к Куполу. От лича прямо-таки волнами растекались неуверенность и всепроникающее отчаяние.

Затем над всеобщей суматохой пронесся дикий крик, и Марвин раздраженно повернулся на шум. Лич все еще хранил неподвижность, когда через толпу к нему устремился серый ком ненависти. Эшер вырвался из рук своих пленителей, и лицо его исказилось в гримасе каменной гаргульи.

– Больной ублюдок! – прокричал Эшер, сверля нежить взглядом.

Купер возликовал. Лич поспешил укрыться за спиной Марвина.

Эшер мчался с такой скоростью, что казался размытым дымчатым пятном. Затем серая ладонь прямо на глазах у Купера обрушилась на нового предводителя Мертвых Парней, подобно лезвию топора, и уже в следующее мгновение Марвин обнаружил, что начисто лишился правой руки и что через все его тело от сочленения шеи с ключицей и до самого низа грудной клетки, обнажая рассеченные ребра, протянулась извилистая рана.

Разрубленный почти пополам, Марвин безмолвно осел на колени, а из его рта хлынули фонтаном кровь и ошметки легочной ткани. Затем Мертвый Парень повалился набок, и алая пенящаяся влага залила его жалкие татуировки.

Не бросив ни единого взгляда на свой уничтоженный человеческий щит, лич поспешил ретироваться.

Эшер пролетел вперед по инерции, яростно сверкая глазами, не обращая внимания ни на что вокруг. Затем он поскользнулся и сбился с шага, начиная заваливаться, но тут возле него очутилась Сесстри, сбежавшая от отвлекшихся охранников. Для Купера время тянулось, словно густой мед: слезы и слюна Эшера замерли в полете россыпью бриллиантов, и великан медленно валился в распростертые объятия Сесстри; лицо женщины выражало смятение, ее волосы развевал бушующий ветер, а взгляд метался с обезумевшего любовника на окровавленную груду, еще недавно являвшуюся Марвином, Причиняющим Боль. Она оказалась права – поступок Эшера оказал поистине разрушительное воздействие. Прочие Мертвые Парни и Погребальные Девки отступали от трех выживших пленников, будто бы подхваченные ударной волной; их глаза отражали охватившую их слабость, разливавшуюся подобно густой черной жиже по этой бесконечной ночи.

Еще с полминуты Купер просто стоял и смотрел, как умирает Марвин, вспоминая прикосновения лезвий и кровь, стекающую по спине. И когда губы Мертвого Парня посинели, Купер наклонился и, приподняв того за волосы, прошептал:

– Я говорил тебе, что мне очень жаль, глупая трата плоти. Говорил, что ничто еще не кончено. Где бы ты ни проснулся в следующий раз, ты навсегда запомнишь нью-йоркского засранца, запомнишь, как он смеется, стоя над твоим бесполезным, никчемным трупом… И даю тебе свое слово, слово шамана: как бы далеко ты ни удрал, жизнь всегда будет вытирать об тебя ноги. Я повидал разные миры и осознал, что ты не более чем ничтожество.