Я спас ссср! том i - Вязовский Алексей - Страница 39

Что сделал охранник? Он понимал — раз в заговоре Семичастный — сообщать в КГБ нет смысла. Комитет и сам в деле. Ответственный товарищ сделал ход конем — пошел к зятю Хрущева Аджубею. Но тот испугался информации, подумал, что это какая-то провокация Семичастного. Тогда упорный охранники разыскал сына Хрущева — Сергея. Тот рассказал отцу. Хрущев сомневался — правда или нет? Брежнев слишком осторожен, «комсомольцы» — Семичастный и Шелепин — слишком молоды, да и многим обязаны ему. Игнатьев? Это вообще не фигура. Но в августе Никита все-таки засомневался. А вдруг? Пошли слухи, что Брежнев и Ко обрабатывают первых секретарей обкомов. И Никита поручил разобраться в ситуации старейшему члену ЦК, своему другу Анастасу Микояну. Тот опросил Сергея, охранника, составил многостраничный документ. Долго тянул, переписывал. Дотянул до октября, когда Хрущева просто сняли на Президиуме ЦК. Фактически именно Микоян, который, разумеется, поверил в заговор — забил последний гвоздь в гроб Никиты.

А если бы он выбрал сторону Хрущева? Подслушанный под окном разговор — стал бы уликой, которой 1-й секретарь мог бы воспользоваться в борьбе за власть.

— Нет никаких нынешних! Лева, прекрати — я кинул в Когана смятой салфеткой — Я всего лишь один раз, прописью! один раз, прогулялся с Олей.

— От таких прогулок дети случаются — салфетка полетела мне обратно — Мы же тебя не осуждаем!

— Завидуем! — первым начинает смеяться Димон. Потом Лева. Наконец, и я присоединяюсь к друзьям.

— Что за смех? — девушки зашли в комнату, впереди всех шла Юля с запечённой курицей, которая была обложена румяной картошкой.

— Анекдот ребятам рассказал — Лева моментально переключился — Еврейский. Как раз про 37-й год.

— Ой, а нам можно? — Вика уселась на стул, схватила меня за руку

— «Рабинович, скажите, а вам помогало то, что вы «Рабинович»?»

— Конечно, в 1937 году. В шесть утра звонок в дверь. На пороге двое в штатском. Шнеерсон?! Мы за вами! Собирайтесь… А я не Шнеерсон!»

Девушки смеются, мы тоже присоединяемся.

Конец вечера проходит очень мило, по-домашнему. Мы еще едим, еще танцуем, болтаем. Потом ребята начинают собираться. Уже поздно, до закрытия метро остается час.

— Идите без меня — Вика спокойно смотрит на ребят — Я помогу Леше убраться.

В глазах парней понимание, у девушек — легкая зависть на лице.

Вика начинает мыть посуду, я встаю сзади. Меня всего колотит от запаха ее духов, от мягких окружностей под легким голубым платьем. Расстёгиваю молнию на спине, целую девушку в шею. Она глубоко вздыхает, руки с бокалами опускаются. Я чувствую, как она сама подвигается ко мне, и стягиваю платье вниз. Туда же отправляются и белые хлопчатобумажные трусики. Одна моя рука начинает ласкать под бюстгальтером грудь девушки, другая пытается расстегнуть ремень на брюках. Наконец, это удается, и тут раздается грохот. Вика уронила бокал, и тот раскололся.

— Ой! — девушка пытается вырваться, но я ей шепчу.

— К счастью!

Наклоняю ее и резким движением вхожу. Двигаюсь быстро, слушая громкие Викины вскрики. Долго оргазма ждать не пришлось — мы были слишком возбуждены.

25 мая 1964 года, понедельник.

Москва, Таганка.

Встали мы по привычке рано. В шесть утра. Пока я делал зарядку и отжимался, Вика сообразила завтрак. Из остатков вчерашнего пиршества.

Мы сели за стол, начали, обжигаясь пить чай и есть.

— Леша, мне поговорить с тобой надо.

Началось! Неужели опять про моих бывших?

— У меня скоро «опасные» дни… И вот я подумала…

Фуу. Я перевел дух, прожевывая бутерброд. Контрацепцию и правда, надо обсудить.

— Я могу выписать у знакомой таблетки — Вика покраснела, отставила чашку в сторону — Они не позволят забеременеть.

— Не надо. Это лишнее.

Противозачаточные таблетки в 60-х годах еще очень несовершенные. Много побочек, включая быстрое образование тромбов. Нам это нужно? Однозначно нет!

— Я куплю презервативы. Ты согласна?

Дождавшись кивка, продолжаю — Переехать сюда не приглашаю — сам на «птичьих правах», поэтому…

— А я и не прошу — заторопилась Вика — Меня все устраивает, ты главное пиши!

— А ты главное к экзаменам готовься!

На этой позитивной ноте, мы закончили завтрак, быстро, в четыре руки моем посуду и едем на учебу. Вика готовится к экзаменам. В главное здание МГУ. Я — на Моховую.

И сразу на входе меня перехватывает молодой прыщавый студент. Кажется с первого курса. Волосы растрепаны, очки запотели от волнения.

— Я Володя Сидоренко — парень буквально пожирает меня глазами — Хочу вступить в Метеориты. У меня и стихи есть.

Володя помертвел лицом, готовясь прочитать свои вирши.

— Стоп, стоп, стоп — прервал я порыв студента — Просто так вступить в Метеориты нельзя. Надо пройти курс молодого бойца.

— Что за курс? — впадает в ступор поэт.

— В нашем объединении есть несколько комиссаров-комет — начинаю я сходу придумывать иерархию — Они дают задания ученикам-болидам. Если те проходят испытания, то становятся метеоритами. Совершенствуешь свой стиль, помогаешь объединению? Вот уже ты спутник. Допускаешься к экзаменам. Сдаешь их и становишься кометой.

— И тут тоже экзамены?? — парень разочарован.

— А где их нет — я развожу руками.

— Ладно, я согласен — тяжело вздыхает студент — Что надо делать?

— Идти за мной. Твои испытания уже начались.

Мы поднимаемся на этаж декана. Заславский уже у себя и меня быстро пропускают к нему. Сидоренко остается ждать в приемной.

— Русин, с каких пор я стал твоим секретарем?

Декан встречает меня недовольной миной.

— А что случилось?

— На меня вышли бывшие ученики из нескольких газет. Хотят твои стихи опубликовать. Мне звонили Пахмутова и Фрадкин. Оба хотят из Мгновений сделать песню.

— Вы смотрели Огонек?

— Его вся страна смотрела — декан мне перебрасывает целый лист заполненный телефонами и фамилиями. Рядом ложится папка с Городом.

— Роман отличный, оторваться не мог — Заславский лишь качает головой в удивлении — Если понадобятся мои рекомендации… Кстати, очень советую не тянуть со сборником стихов. Они у тебя замечательные, хотя в очень разном стиле. И это странно.

Мы молчим. Мне оправдываться не с руки, тем более индульгенцию на творческом вечере я себе выписал, декан же просто размышляет. Его рука опять рисует чертиков на бумаге.

— Стихи советую издать в Молодой Гвардии. У меня там есть старый товарищ — он быстро протащит через редактуру и поставит в темплан. Может даже выйдет быстрее Города. Его телефон в списке — Заславский кивает на лист, что я держу в руках.

— Большое спасибо, Ян Николаевич! — я прижимаю руку к сердцу — С меня причитается!

— Экзамены не завали, причитальщик! — смеется декан — Отмазывать не буду.

Весь оставшийся день проходит в какой-то нервной суете. Я напоминаю себе жонглера, который подбросил десяток тарелок вверх и должен их поймать. Сидоренко уезжает к Асе в Алтуфьево с романом, а я связываюсь с людьми по списку декана, обсуждаю условия. Потом бегу к верной «Башкирии» печатать стихи и пьесы про Ленина. Вместе с папкой Города, Заславский выдал мне еще три пачки дефицитной бумаги. Надо торопиться. Время тикает — заговор зреет. Каждый день СЛОВО будит меня и я просыпаюсь с осознанием того, что последний вагон уезжает с перрона. Прыжок, хватаюсь за поручень…

В библиотеке меня разыскивает Оля. Староста сама замотана делами, поэтому мы быстро согласовываем список выступлений на факультетах. К математикам и биологам присоединяются историки и химики.

— Русин, я денег брать не буду! — резко говорит мне Быкова.

— А что, предлагают? — удивляюсь я.

— Наши нет. Но приходили знакомые комсорги из МИСИ и из 1-го Меда.

— Они-то откуда знают??

— А кто в Огоньке выступал? — вопросом на вопрос отвечает староста. Крыть нечем.

— И сколько предлагают? — я тут же поднимаю руки в защитном жесте — Просто для информации!