Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий - Страница 47

Я посмотрел на себя. Пацан. Ничего не изменилось.

— Дядь Петя, что за хрень? — прошептал я.

— Да не шепчи ты, я время остановил, нормально всё.

— Что за хрень, дядя Петя? — сказал я громче. — Я надеялся, что мы с тобой как раньше… Ну, в бассейне, и чтоб я взрослый, и…

— А всё, — невозмутимо сказал дядя Петя.

— Как — всё? — У меня волосы на голове поднялись и зашевелились, постепенно седея.

— Ну дык… Сколько можно на двух стульях ёрзать. — Дядя Петя, хоть и ерепенился, однако, видно, чувствовал себя слегка виноватым, взгляд прятал. — Всё, Сём. Распалось твоё взрослое астральное тело. Ты пока себя взрослым ощущал, оно ещё худо-бедно телепалось, а как смирился — так оно и того… Я тебя если в бассейн дёрну — ты там таким же пацаном и останешься. Вот я и подумал, лучше так. Чтоб, значит, не шокировать. Да чё ты ссышь-то? — Дядя Петя панибратски толкнул меня в плечо увесистым кулаком. — Такой большой, а зассал. Я ж те говорил: не ссы, прорвёмся!

— А куда мы рвёмся-то? — пробормотал я.

— У-у-у, в какие материи полез, — протянул дядя Петя. — Ты тогда, Сём, это — папироску давай. А то как бы забухать не пришлось.

— Хрен тебе, — буркнул я. — Спирт на тебя тратить…

— Вот взял ни за что обидел, — вздохнул дядя Петя.

Я не обращал внимания на его клоунаду. Прошёл в прихожую, накинул куртку, нащупал в кармане пачку. Вернувшись в комнату, кивнул в сторону балкона:

— Пошли, халявщик.

— Сам ты халявщик, — проворчал дядя Петя. — Я ему, можно сказать, жизнь подарил, а он мне папироску зажал…

— Да на, на, подавись!

— Вот сразу бы так.

Мы стояли и курили на балконе. Я смотрел на дядю Петю снизу вверх. Непривычно это было… Блин, надо расти, однозначно. Даже Катя выше меня! Ну куда это годится?

— А я тут как раз недалеко был, — заговорил дядя Петя. — В воскресенье-то пиндосы Афган кошмарить начнут.

— Да? — переспросил я. Политика никогда не была моей сильной стороной.

— Ну. За одиннадцатое сентября мстить будут.

— А ты-то там с какого боку?

— Да так, для толпы постоять… Ты не забивай голову, Сёма, у нас материи сложные. Давай говори, чё звал.

Я задумался. На душе как-то совсем тускло сделалось. Особенно теперь, когда выяснилось, что я даже своё астральное взрослое тело пролюбил безвозвратно. Как будто оборвалась последняя ниточка, связывающая меня… с чем? С тем, с чем я изначально хотел разорвать все связующие нити?

— Х*ёво, да, когда добивался, добивался, и вдруг добился? — вдруг угадал мои мысли дядя Петя. — Стоишь и думаешь: на кой хер я вообще?..

— Это ты на Катю намекаешь? — спросил я.

— На всё намекаю, Сём. Вообще — на всё. Вот все стараются, цели ставят, задачи всякие. А что потом? Достигнут — и бухают на радостях. Ну раз побухал, два побухал. Ну, десять. А потом — дядя Петя. И п*здец.

— Так и что? Никакого смысла в жизни нет?

— Не закладывали вроде. — Дядя Петя стряхнул пепел и с жалостью посмотрел на коротенький бычок. — А тебе надо? Тебе-то я придумаю. Вот тебе цель: правнука в институт пристроишь — можешь подыхать.

— От души тебе, дядь Петя…

— Мне ж важно, чтоб ты…

— Да вот я и смотрю. — Я не стал крохоборничать, как дядя Петя, и щелчком послал с балкона окурок, на котором оставалось ещё несколько миллиметров белой бумаги. — Всем важно, чтоб я. Я один ни хрена понять не могу, зачем я себе нужен. Классический сюжет про впопуданца: вокруг него все носятся вприсядку, а он весь раздухарился и ходит, вы*бывается. Только я вот не такой тупой, увы. У меня вопросы возникают.

— Вопросы у него, — проворчал дядя Петя. — Ты уже раз дозадавался вопросами, что с балкона полетел. Опять начал? Тебе ж сказано было: живи, вот и вся песня.

— А если не хочу?

— Чего не хочешь?

— Жить. Просто. Не хо-чу.

И вдруг дядя Петя влепил мне подзатыльник. Такой мощный, что я чуть второй раз с балкона не полетел.

— Ты задрал уже, Андрей Болконский, б**дь! — рявкнул он. — Ты мне про что в бассейне пел, а? Забыл? Напомнить? Ты не про то ныл, что всю жизнь смысл искал и не нашёл ни х*я! А про то, что жизнь, как говна кусок, мимо пролетела, а тебе даже вспомнить нечего, и сам ты как то говно — в проруби болтаешься.

— Ах ты, сука! — Я врезал дяде Пете в жирное пузо, правда, без толку, только волна пошла по жиру. — А это не один ли хер? Да кабы у меня цель была, да я…

— Добился, забухал — дядя Петя. Всё. Хватит вы*бываться, Сёма. Живи. Нарабатывай воспоминания. Всё у тебя пока хорошо получается. Я прям вот смотрю на тебя — и слеза наворачивается. Я ж за тебя, как за сыночка, Сёма…

Я дрожащей рукой снова достал пачку. Вот тебе и ответ высшей силы. «Давай по-новой, Сёма, всё х**ня». И вопросы-то как-то рассосались. Ну о чём с этим вот говорить можно?..

— Всё, Сём. Потрындели. Пора мне, — засуетился вдруг дядя Петя, видимо, получив втык по какому-то ментальному каналу. — Давай, меньше думай — у тебя с этим туго. Ну неужели так сложно просто жизни радоваться, я не понимаю? — Он глубоко вдохнул, полной грудью. — Я вот как в мир ни сойду — аж сердце замирает. А тебе — целую жизнь задарма выдали. А ты ноешь… Матушку бы слушался, она ведь дело говорит!

— Дядь Петь…

— Да ладно, не извиняйся.

— Да я и не думал. Дай мне вот эту хрень?

— Какую?

— А вот эту. — Я протянул руку и взял сухой листок, который несло ветром мимо балкона, а он замер. Как и весь посёлок. Но заметить, что в посёлке остановилось время, было непросто. Тут с наступлением темноты оно всегда как бы замирало. А вот листок — это чисто конкретно, это аргумент.

— Ну начинается! — закатил глаза дядя Петя. — Я тебе уже одну бирюльку выдал — ты не играешь…

— Да как мне в неё играть-то, если я уже всё изменил? — возмутился я. — Ностальгировать тупо, что ли? Лежать, вспоминать, как я интересно в школу ходил в прошлой жизни?

— Говорю ж, пригодится ещё!

— Срать, — сказал я категорически. — Всё, дядя Петя, клянусь чем хочешь — в последний раз! Забирай это своё воспоминание волшебное и дай вот это. Больше ни о чём не попрошу. И стараться буду изо всех сил. Не подведу, дядя Петя!

Хотя он и торопился, но поматерился всласть. Долго, нудно и обстоятельно.

— Связался с тобой! — закончил он свою тираду.

— Да не говори, — поддакнул я. — Договорились?

Яростно ворча, дядя Петя сжал своей мясистой дланью мою крохотную ладонь. Потом закрыл глаза и надолго залип. Я даже начал беспокоиться — вдруг он астрально куда-то упорхнул, а мне свою физическую тушу на балконе оставил? А мне теперь думай, что с трупом делать — я ж его не подниму даже. Но обошлось — дядя Петя открыл глаза.

— Жопа, Сёма, — сказал он мрачно. — Не могу ничего выдать, самому выдадут так, что зубов не соберу. По тебе лимиты закрыты. Сразу бы попросил — тогда и никаких вопросов.

Добивая вторую сигарету, я наклонился вперёд. Странно было на улице с остановившимся временем. Не холодно. И не тепло. Как в космосе, наверное, где атмосферы нет и, как следствие, температуры. Только тут дышать можно было.

Дядя Петя потоптался рядом, покрякал чего-то и сказал:

— Ну, это… Сём… Я сейчас-то могу, по старой дружбе, тормоз на тебя повесить. Сам отключишь, как надо будет. Но имей в виду. Сколько время продержишь — на столько жизнь сократится. И ещё — отходняки будут страшные. Как с гердоса ломает, только хуже. Минуту продержишь — две минуты ломать будет. Сутки — значит, двое суток. Ты того… Подумай. Оно ж и кукухой поехать можно.

— А почему задваивается? — спросил я, с интересом посмотрев на дядю Петю.

— Ну, можно и не задваивать. Можно на двоих расписать, которые вне времени будут. Да только ты разве распишешь?

Я в ответ грустно улыбнулся:

— Добрый ты мужик, дядь Петь…

— Да вообще п**дец, сам фигею. Ну и это… Ну, сам понимаешь: баб парализованных трахать не получится. Оне оживать будут и морду бить.

Дядя Петя почему-то потёр щеку с мрачным видом.