Или я сейчас умру от счастья - Трауб Маша - Страница 7

Зябкин не знал, что делать. Не понимал, как избавиться от Веры. Лишь чувствовал, что с ней он точно не жилец. Баран, рыбки, Шурик, осетр. Он точно следующий в списке.

К счастью, Вера бросила его сама. Влюбилась и ушла с головой в роман и новые отношения. Зябкина все успокаивали, жалели, он кивал и одной Каринке признался, что только рад такому повороту сюжета. Веру он начал бояться. Пребывание дома наводило на него ужас – Зябкин смотрел под ноги, задирал голову, чтобы предупредить падение сверху тяжелых предметов.

Вера клятвенно заверила Зябкина, что они останутся друзьями, он может ей звонить в любое время и, пока он не женился второй раз, приезжала и готовила бывшему мужу его любимые куриные котлеты.

Ее же роман закончился достаточно быстро. Впрочем, по слухам, у Веры снова кто-то появился. Замуж она больше вроде как не хотела. Дети? Вере, еще в браке с Зябкиным, поставили диагноз «бесплодие», который она приняла спокойно. Говорила, что ей на работе детей хватает. И еще не известно, осталась бы она хорошим педагогом, если бы стала матерью.

– Иногда она пропадает. На несколько месяцев. Может, она перестанет звонить? – спросила Карина у Лены. Лена пожала плечами.

На традиционной встрече однокурсников Карина сидела сама не своя. Зато Зябкин, вырвавшийся из семьи, старался получить удовольствие по максимуму. Он пил, ел, всех смешил, обещал пристроить на работу только что родившихся внуков, был душой компании и даже собирался плавать в пруду, непременно голым. Зябкин в тот вечер снова стал таким, каким его все привыкли видеть. Он рассказывал, что завел себе новый номер телефона – секретный, для звонков старых друзей, и радовался, как подросток, удачно спрятавший сигареты за батареей. Он вдруг начал гладить Катюхину коленку, и та, обалдев, старалась не делать резких движений ногами. В середине вечера Зябкин сообщил, что девочки и мальчики могут заказывать любые напитки – за его счет.

– Карин, ты чего такая опрокинутая? – подсела к ней Ленка.

– Смотри. – Карина достала телефон и нашла ссылку.

На сайте репетиторов висела фотография Веры с указанием цены за занятие и прочими условиями.

– И что? Ты опять? Я думала, успокоилась, – сказала Ленка.

– Читай. Там появилась новая запись. – Карина сунула Лене под нос телефон.

Лена прочла. Ей вдруг поплохело.

– Сказать Зябкину? Как думаешь? – спросила Карина.

– Не знаю. Может, это специально? Для привлечения клиентов? Чтобы родителям было спокойнее? Как это называется? Маркетинговый ход? – промямлила Лена.

– Я ее видела. Веру, – призналась Карина. – Она мне позвонила. Совсем пьяная. Что-то мычала в трубку. Просила приехать. Сказала, что ей плохо и не к кому больше обратиться. Я сорвалась и поехала. Лен, ты не представляешь, что я увидела. Это больше не Вера. Не та Вера, которую мы знали. Грязная квартира, она сама вся в язвах, струпьях каких-то. Не мылась давно. Вонь в квартире. Бутылки по всему дому. Она ужасно растолстела. На полу валялись инсулиновые шприцы. Я вызвала «Скорую». Мне было так стыдно, ты не представляешь. Ее вообще забирать не хотели – говорили, машина провоняет, не отмоешь. Мол, только бомжихи им не хватало. Хорошо, что у меня с собой деньги были. Знаешь, что меня потрясло? На видном месте, на кухне над столом висел листок с телефонными номерами. Она написала цифры красным фломастером, а имена – разными цветами. Будто она ребенок и ей доверили оформить классный уголок. Там был старый номер Зябкина, подчеркнутый двумя красными линиями. Телефон Катюхи и мой.

– Катюхи? – удивилась Лена.

– Ну помнишь, они еще дружили против Зябкина? Недолго, правда. Катюха, на правах бывшей, еще ревновала Зябкина к Вере, а потом они подружились.

– Да, что-то было, – припомнила Лена.

– Она больной человек, – продолжала Карина. – И все это время болела. Понимаешь? Она одна, совершенно. Никого нет. Не знаю, на что она живет. В квартире ее фото с Зябкиным, с нами. Помнишь, ее инструмент? Старое пианино, раздолбанное, не ценное вовсе, а Вера над ним тряслась. Она его даже к Зябкину перевезла после замужества. Так вот, инструмента в ее квартире не было. Продала, наверное. Я открыла холодильник, и мне стало плохо. Помнишь, она всегда готовила, на рынки ездила, доставала продукты… В холодильнике было абсолютно пусто. Только стухшее сливочное масло и огрызки колбасы. Вонь страшная, плесень. Даже не знаю, что она ела и ела ли вообще.

– О, господи, кто бы мог подумать. – Лена не знала, что сказать.

– Я могла подумать! Я! Ведь чувствовала, что что-то не так. Не сходится. Теперь думаю, я могла ей помочь, если бы раньше спохватилась.

– Ты не знала, не могла знать. Она же звонила тебе в нормальном состоянии.

– Да, я тоже себе это постоянно твержу. Но после того вечера, когда Веру в больницу отвезла, спать не могу. Закрываю глаза и вижу этот пустой вонючий холодильник, плакат над кухонным столом и ее саму – грязную, больную, жуткую. Потом, уже в больнице, я даже не знала, что делать. Все думали, что я ее родственница, и смотрели на меня так, будто я виновата. Я твердила, что я просто знакомая. Но именно в тот момент за Веру отвечала именно я. Она была в неадекватном состоянии. Мне пришлось вернуться в ее квартиру, найти документы, перерыть рабочий стол, чтобы найти хоть кого-то из родственников. Никого. Понимаешь? Ни одной живой души. Ни одной фотографии. Будто ее жизнь началась с появления Зябкина и закончилась после развода. В шкафу висели вещи Зябкина, в коридоре стояли его тапочки. В ванной – две зубные щетки и пена для бритья.

– Может, у нее был мужчина?

– Ты думаешь, я не проверила? Пена просроченная, засохшая, а тапочки я помню – клетчатые. Мы их Зябкину подарили. Я еще деньги собирала, чтобы купить кожаные, крутые. Они в коридоре и стояли. И вещи… Зябкин в том костюме, что в шкафу висел, диплом защищал. Помнишь, заявился весь такой модный, костюм в полосочку. Столько лет прошло… А у нее – ни чистого халата, ни тапочек. Ничего. Я ей вещи свои отвезла в больницу.

– Кошмар, даже не верится…

– Врач мне сказал, что они не знали, за что хвататься – диабет, трофические язвы, абстинентный синдром, сердце, гипертония. Они ни знали, с какого места начинать откачивать.

– Карин, ты молодец. Нам всем с тобой повезло, – сказала Лена, – если бы не ты…

– Я… Вера меня не узнала, – призналась Карина, – понимаешь? Я ей говорила, что однокурсница Зябкина, но она не вспомнила. Она сама себя не помнила. Только гладила рукой чистую простыню и укрывалась одеялом. Повторяла все время, что подушка у нее наконец хорошая, удобная. Волосы свои трогала, а потом пальцы нюхала и улыбалась – я нянечкам заплатила, чтобы ее мыли регулярно. Мне так страшно было приезжать в больницу. Но она ждала. Один раз расплакалась – соседке по палате яблоки привезли, а она даже не поделилась. Вера яблок просила. Я купила самые дорогие, красные, сладкие, а она опять расплакалась. Не такие хотела. И показала на тумбочку соседки – там лежали мелкие, мятые, явно с дачи кто-то из родственников падалицу привез. Я купила мелкие. Она радовалась, нюхала эти яблоки. Я спрашивала, почему она их не ест, а Вера ответила, что потом варенье сварит. Очень любит варенье, чтобы дольки яблочные попадалась. Как в детстве. Я спросила, кто ей такое варенье варил. Может, бабушка или мама? Вера не ответила. Знаешь, она будто в ребенка и в старушку превратилась, причем одновременно. По реакциями – ребенок, а с виду – старушка. Не могу… Честно… Не знаю, как тогда выдержала. Я бы и дальше ходила, навещала, но Вера меня выгнала. Да, я знаю, что она была не в себе, что взять с больного человека? Но она вдруг стала нормальной. Шутила, всех смешила. Медсестры ее обожали. Меня Вера тоже, наверное, узнала. Иначе зачем она попросила не пускать меня в ее палату? Не знаю почему. Точнее, догадываюсь. Я могла разрушить ее легенду, я стала угрозой ее разоблачения. Мне пришлось уйти. Наверное, надо было настоять, не бросать Веру.