Девушка для Привратника Смерти (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 44

— И зачем? — спросил он. Магда улыбнулась.

— Потому что тот, кто любит, должен разделять участь того, кого любит. Бен! — окликнула она брата, который неслышно подошел к ним. — Ты ведь любишь эту девушку?

Эльза обернулась и посмотрела на Бена с такой мольбой, что он нахмурился. «Нет! — кричала она в душе. — Нет, не люби, не люби меня!»

— Да, — серьезно и спокойно ответил Бен. — Да, я ее люблю, Магда, и ты об этом знаешь. Все об этом знают. Но я… — он запнулся, словно то, что он говорил, причиняло ему невыносимую боль. — Я принимаю ее выбор. И готов сделать все, чтоб Эльза была счастлива.

— Даже принять свою судьбу? — спросила Магда. Голос пророчицы звучал так, будто она говорила не с братом, а с неизвестным невидимым собеседником, который держал в руках всех, кто собрался на поляне.

— Даже это, — кивнул Бен.

Артефакт затрещал и расцвел над поляной ослепительным белым цветком. По траве прошла волна тугого душного ветра, который принес приторно-сладкий цветочный аромат с нотками горечи — где-то под багровым небом пылала земля. Эльза вцепилась в руку Габриэля, последним отчаянным усилием пытаясь удержать его, не дать ему уйти — но ее пальцы соскользнули с чужого запястья.

Ветер усиливался. Он бежал по кругу, срывая листья с деревьев и ломая ветки. Где-то в глубине Пущи испуганно закричало какое-то животное и бросилось бежать сквозь чащу, подальше от наступающей смерти. Над головами захлопало, заголосило, закаркало — над Пущей летела огромная стая птиц, стремясь как можно скорее убраться отсюда подальше. В воздухе повисла золотистая дымка магической пыли — врата между миром людей и духов открывались, и все живое стремилось сбежать, скрыться, спастись до того, как колдовское золото проникнет в легкие.

Должно быть, мать-олениха и оленята тоже бежали прочь.

— Габриэль… — прошептала Эльза, понимая, что сейчас, в эту минуту, теряет его навсегда и никак не может этого изменить. — Габриэль, пожалуйста…

Огни, которые создавали круг на поляне, взревели, взмыв к низким багровым небесам столбы пламени. Что-то влажно затрещало, и запах гари стал невыносимым.

— Идите! — прокричала Магда. — Бен, Габриэль! Вы должны войти в круг!

Ветер хлестнул ее по лицу, и Магда замолчала. Белая скорлупа маски слетела в траву, горячий вихрь тотчас же подхватил ее и зашвырнул в центр круга, туда, где уже открывался Прорыв. Земля задрожала, трескаясь и выпуская громадный светло-синий луч, пронзивший небо. В блеклой синеве бурлило дымное варево из шипастых хвостов, многосуставчатых лап и тысяч золотых глаз.

Эльза прикусила губу и застыла на месте. Не двигаться, не говорить, не привлекать к себе внимания — эти слова все знают наизусть, потому что Прорыв может открыться в любом месте и в любое время. Но Бен и Габриэль шагнули в круг, рухнув в сияние, и какое-то время Эльза видела лишь их силуэты — тонкие, почти прозрачные, словно вырезанные из бумаги.

Потом не стало и их. Свет бил и бил в небеса, Магда стояла на коленях, сцепив руки в молитвенном жесте, и Эльза тоже молилась — но без слов.

Но никогда я так не жаждал жизни…

Габриэля окружала тьма. Тьма и ничего больше.

Он закрыл глаза, открыл и закрыл снова. Тьма, в которой Габриэль неожиданно остро ощутил свою беспомощность. Он попытался окликнуть Бена, который впрыгнул в Прорыв вместе с ним, но звук его голоса иссяк, сорвавшись с губ.

Пахло чем-то горелым — из-за этой гари проступали приторно-сладкие нотки. Габриэль уловил их еще в лесу.

Он снова попробовал закричать — и не смог.

Зато пришли воспоминания. Кто-то невидимый дотронулся до парящего во тьме Габриэля, и картины прошлого всплыли в его памяти.

Вот он с родителями — все торопливо садятся в экипаж, чтоб успеть вернуться домой до грозы. Горизонт наливается тьмой, которую то и дело распарывают белые ветви молний, в городе тяжело и душно, и мама говорит: ох, не нравится мне все это. А потом ее рука обнимает Габриэля, кругом плавает запах крови и гари, и Габриэль с неожиданной четкостью осознает, что все кончено. Жизнь утекает из маминой руки, которая закрывает его от тьмы.

А вот ему уже десять — Габриэль, угрюмый и взъерошенный, сидит возле фонтана в дворцовом парке, и Арканжело — тощий, нескладный, долговязый, ведь и не скажешь, что принц — говорит ему: никто не будет с тобой водиться, Габи. Ты Привратник Смерти, а мы люди. Понял? Габриэль все прекрасно понимал, ему не надо было повторять дважды, вот только от такого понимания ему становилось очень горько и одиноко.

А вот лопата врезается в черный жирный грунт. В оранжерее темно, однако Габриэлю вполне хватает света, чтоб высадить луковицы нарциссов. Там, внизу, во мраке, спит Анастази, и ее сон будет вечным.

А вот и Эльза — он только что приказал ей раздеться. У нее ошарашенное, несчастное лицо, которое сперва стало пунцовым от стыда, а потом побелело от страха и отвращения. Габриэль привык, что на Привратника Смерти смотрят именно так, с отвращением и страхом, но почему-то лицо этой девушки и ее взгляд задевают его глубже, чем он мог бы ожидать.

Эльза спешила через ночной лес, а потом обняла его так отчаянно и крепко, словно пыталась удержать и понимала, что не сможет этого сделать. Габриэль подумал, что обязательно вернется. Что выплывет из этого мрака только ради того, чтобы еще раз посмотреть на Эльзу.

Тьма брызнула мелким смехом, словно невидимого, который копался в воспоминаниях Габриэля, очень рассмешило это желание. И Габриэль впервые за все время во мраке почувствовал какую-то опору. Теперь он стоял на неровной земле, и тьма постепенно отступала, наливаясь зловещим багровым свечением.

— Так вот, значит, какой этот мир…

Бен стоял чуть поодаль, и сломанные стебли нарциссов под его ботинками казались копьями поверженного воинства. Некоторое время Габриэль смотрел по сторонам и не мог ни пошевелиться, ни что-то сказать. Нарциссовое поле из его снов было настоящим, и Габриэль никак не мог в это поверить. Что-то в его душе дрожало и звенело, словно силилось вырваться наружу и остаться здесь навсегда.

— Это мой мир, — смог, наконец, сказать Габриэль. — Я часто видел… вижу его во сне.

Бен окинул взглядом нарциссовое поле и покачал головой.

— Да уж. Не хотел бы я носить такое в себе.

— Я тоже не хочу, — признался Габриэль. — Я пришел сюда ради Эльзы, чтоб избавиться от всего этого…

Он обвел рукой нарциссовое поле, и цветы качнули колокольцами. Габриэлю показалось, что над нарциссами прокатился дружный вздох.

— Ради Эльзы… — повторил Бен и снова огляделся. Габриэлю показалось, что цветы тянутся к нему, будто хотят, чтоб Бен дотронулся до них.

— Да, — с прежней твердостью сказал Габриэль. — Я хочу вернуть в этот мир то, что когда-то стало моей сутью. И жить дальше обычной человеческой жизнью с любимой женщиной.

Простые слова вдруг показались ему единственно правильными. И мир под багровым небом почувствовал эту правоту, потому что земля дрогнула у Габриэля под ногами, и он почувствовал, как в груди начинает печь.

На какой-то миг он перестал дышать — настолько резкой и жгучей стала боль. «Все не так, — подумал Габриэль, глядя на идущего к нему Бена. — Все совсем не так. Я не оставлю здесь то, что делает меня Привратником Смерти. И не передам свою суть Бену. Я просто умру».

Почему-то сейчас, когда смерть была совсем рядом, Габриэлю не было страшно. Цветы вдруг исчезли, и он увидел небо. Низкие багровые тучи разошлись, выпуская сонную синеву, и Габриэль понял, что падает. Бен успел его подхватить, и Габриэль краем глаза заметил его встревоженное лицо — но это уже не имело значения.

Он видел только небо.

Тучи уходили, освобождая насыщенную синюю чистоту. Боль в груди помрачала взгляд и останавливала дыхание, но Габриэль все смотрел и смотрел. Он знал, что Бен рядом, и Бену тоже больно — но это знание никак не влияло на него и ничего не давало. Главным все равно было небо — и Габриэль понимал, что видит его только потому, что Бен тоже сделал очень важный выбор.