Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья - Страница 34

Записная книжка наконец нашлась, и я быстро набрала номер домашнего телефона. Да, поздновато. Но до утра я не дотерплю.

— Алло? — приятный женский голос.

— Маргарита Степановна, здравствуйте, это Вася! — протараторила я. — Извините, что так поздно, но Валик дома?

Тяжелая минутная пауза, и тихое:

— Вася? А кто это?

— То есть, как кто? — изумилась я. — Мы с вашим сыном и работаем вместе, и…

— Мой сын Валентин умер тринадцать лет назад, — еле слышный и очень спокойный голос. — Утонул в реке. А вас, девушка, я не знаю. Доброй ночи.

Короткие гудки в ночной тишине оглушали. Я тупо смотрела на сотовый, а в груди бешено заходилось сердце. Умер тринадцать лет назад, утонув в реке… Это как раз тот самый случай, когда… В июне, едва нам исполнилось пятнадцать лет, мы с Валиком отпросились в пионерский лагерь. Алька уехала с группой на пленэр, и мне стало завидно. Я же уговорила родителей достать нам путевки, о чем после долго жалела, но…

В тот вечер Валик поспорил с пацанами, что пойдет купаться ночью на реку. А я витала в облаках с новой идеей, и про спор узнала только утром. Когда он не вернулся. Два дня лагерь стоял на ушах. А на третий день поисково-спасательная группа нашла Валика на берегу реки, в пяти километрах от лагеря. С черепно-мозговой травмой, несовместимой с жизнью, одним лопнувшим легким и вторым, полным воды. По мнению спасателей, мы искали труп. А он выжил. И даже врачи не смогли объяснить, каким чудом.

Валика вертолетом отправили в больницу и положили в реанимацию, а я два дня жила на вахте и устраивала родителям скандалы, требуя забрать меня в город, не то сбегу. Сотовых тогда еще было, а в больнице про Валика ничего не говорили — мол, не родственница. И на четвертый день я наконец доехала до больницы. И нашла друга в парке, под кустом сирени. С парой ссадин и синяков на физиономии, совершенно здорового и втайне от медиков курящего.

Я нахмурилась. Тринадцать лет назад… Может быть, тогда… Тогда он и подцепил эту… сущность? Он ведь так и не рассказал, что случилось той ночью на реке. Только отшучивался и таинственно улыбался. И за ум взялся, изменившись кардинально, став спокойным и уравновешенным. Нет, рисковать не бросил. Но лезть в бутылку перестал, закончил и школу, в чем все сомневались, и вуз. В армию тоже хотел пойти, но Маргарита Степановна побоялась, что там он опять слетит с катушек, и отговорила. И с кем надо договорилась.

Встав, я подошла к окну. Пепел устилал замерзшую дорогу рваным серым покрывалом. И если бы я знала, если бы представляла, если бы догадывалась о существовании потустороннего… Теперь, оглядываясь назад, я ясно видела те детали, которые могли бы насторожить. Повышенная живучесть и безотказное здоровье. Отсутствие фобий, особенно страха воды. И… интереса ко мне. Ведь сказал же, что… Может, и «дружил», потому что предполагал, что я окажусь писцом? Чтобы подкараулить момент… А я сама себя сдала с потрохами, доверяя. Рассказав про Муза и книгу. И он понял. И вот…

— Васют?

Я вздрогнула, очнувшись от воспоминаний. Лицо заливали слезы, горло сжимало сухими спазмами, в груди, надрывно клокоча, бушевало пламя.

— Успокойся! — Сайел обхватил мое лицо ладонями. — Посмотри на меня! На меня, говорю!..

Между нами протянулись длинные золотистые нити, и я отстраненно смотрела, как по ним, капля за каплей, утекают от меня к нему яркие бусины. И эмоции уходили, оставляя пустоту. Тяжелую, душную, горькую и болезненную до дрожи. И понимание. Острое понимание того, что…

— Завтра тебе снова станет плохо, — хрипло сказал саламандр, — и очень больно. Но сегодня ты должна все осознать. И принять то, что случилось. Прочь эмоции. Включай голову. Сегодня — сейчас! — ты должна поверить. В то, что было. И понять, чего ждать. Это не конец, Васюта. Это только начало.

— Я не помню… — отозвалась невпопад и отвернулась, устало обняв плечи. — Я не помню ни лица, ни голоса, ни цвета глаз… Ничего. Почему?

А еще у меня нет не одной его фотки. Ни одной. Он терпеть не мог фотографироваться. Я в общем-то тоже, и эту его странность понимала… А теперь жалела. Потому как, оглядываясь назад, видела только высокий силуэт и размытое зеленой тенью лицо. И… не верила. Все равно не верила. Не отпускало ощущение, что он находится где-то рядом. Упрямо не отпускало. До совместной работы мы порой не виделись по полгода, но я твердо знала, что он… существует. И этого хватало. Ведь дорог человек, а не его присутствие здесь и сейчас. И теперь… все по-прежнему. Несмотря на происки сотовых операторов и слова Маргариты Степановны. Он… где-то рядом. Он… существует.

— Таким, как мы, нет места в этом мире. Мы чужаки, — негромко пояснил Сайел, — и оставляем мало следов в памяти смертных. Сейчас ты меня видишь, но уйду — лица не вспомнишь. Только некоторые слова и поступки. И ощущение. И все.

Значит, тринадцать лет назад Валик действительно умер, только никто из нас этого не заметил…

— Ты такой же? — я обернулась, перекинув через плечо взъерошенную косу. — Но у тебя нет тела, а у него было. Почему?

— Он слабее, — Сайел пожал плечами. — Серединная сущность. Занимает чужое тело, вытесняя «родную» душу, заимствует ее память, привычки, модель поведения. Но пока серединный силу не использует — его не распознать. Еще есть низшие — это птичка в твоей ванной. Они могут жить только паразитами, соседствуя с чужим духом. А я высший. Я… В общем, местные тела мне… не подходят, — признался уныло.

Я вспомнила белый костер и мощь пламени. И поняла — сгорают.

— Значит, ты все-таки дух?

— Да, дух, — буркнул сварливо. И покосился на Муза, который сидел на краю стола и неодобрительно изучал учиненный мною бардак. — А он — как я. Тоже высший.

— Он знал о тебе, — я повернулась и в упор посмотрела на саламандра. — Назвал тебя пепельной ящерицей и… И пожалел, что именно я оказалась писцом. А еще этот «парень с собакой» и нападение… И тоже — потому что писец… Ты все знаешь, Сай. Объясни.

— Может, тебе…

— Объясняй, не то без свечей останешься! Хотя бы в общих чертах! — и понизила тон, заметив, как напряженно он сощурился: — Пожалуйста, Сай. Я не успокоюсь и не усну, пока… Пока не пойму.

Баюн вспрыгнул на подоконник, заурчал и потерся носом о мою ладонь. Я молча взяла кота на руки и взобралась на подоконник.

Сайел, помешкав, сел рядом, поболтал ногами и начал:

— Дар писца наследный. Если писец живет долго, счастливо и умирает своей смертью, то может дар завещать. Как квартиру. Если же умирает внезапно, дар наследует тот… кто наследует. Случайно. Писцом была твоя бабушка, Евдокия Матвеевна. Да-да, не смотри так удивленно. Тебя ее характеристики от родственников не настораживали? Ничего общего не замечала?

Я мудро промолчала. И терпеливо ждала продолжения рассказа, почесывая кота за ухом. Баюн щурил желтые глаза и урчал. Муз по-прежнему сидел на краю стола и отрешенно шевелил крылышками.

И саламандр добавил:

— Евдокия Матвеевна была тем… В общем, это она меня сюда вытащила. И я точно знаю, что дар она завещать не успела. А вас, наследников, много. Завещанный дар ставит метку инициации на писце, но на тебе ее пока нет. Значит, дар нашел тебя сам. Но раз квартиру она завещать успела… Она угадала с тобой, непостижимо, как, но… — Сайел вздохнул и замолчал.

Детали пазла начали складываться. «Жаль, что именно ты…». Да, нас много. У бабушки было пятеро детей и три младших брата. И я являюсь счастливой обладательницей безумной толпы кузенов-кузин и прочих племянников, большинство которых не знаю даже в лицо и по именам. Попробуй, угадай, кто из них с Музом. А я сама спалилась, рассказав. Он следил, выжидал, наблюдал — как за одним из претендентов. А если был в курсе, то сложил два плюс два. Только почему сейчас, ведь в горы же собирался увезти на каникулах… Кто бы мне там помог?.. И за что?..

— Почему меня хотят убить?.. Чем писцы мешают? — от неожиданной мысли стало больно. — А если из-за меня — и семью?.. Неужели нет тех, кто…