Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья - Страница 79

Меня пробрало, да. А сидит — простой, как три копейки. Только кто-нибудь когда-нибудь видел монету достоинством в три копейки? Я вот не видела. Вроде, они в обиходе были раньше — алтыном назывались. А теперь — редкость неимоверная. «Редкость» честно грела, обнимала и очень хотела быть прощенной за все прегрешения. Или, для начала, понятой. Зачем? А кто у него еще есть, кроме меня и мамы, кому пофиг на способности и природу сущности? Последнее меня смущает немного, но… карма.

— Пошли домой, — решила, вставая. — Проверим тебя для чистоты эксперимента.

— А если враждебное осталось?

— Перепишу, — я насупилась.

Валик, кажется, очканул. Опять подпадать под изменения он явно не хотел. Сущность косилась на меня подозрительно и определенно хотела тяпнуть. Но, раз получив по клюву, не решалась. Я бы, кстати, тоже… тяпнула. Чего-нибудь горячего. Супа хотя бы.

— «Ни сы», Вальк, — я вцепилась в его руку, чтобы не удрал. Наверно, больше него боюсь, что враждебное осталось… — Смысл нервничать? Проверим и… подумаем. Осталось — дождемся Владлена Матвеевича и будем изымать. Нет — сядем ужинать и поговорим о вечном.

— О литературе?

— О том, как жить дальше со всеми этими… переменами.

Дома было темно и тихо. Муза я не видела уже неделю — он где-то накидывался, снимая стресс и собираясь на инициацию. Саламандры готовились «распуститься» — вьющиеся лепестки бутонов, напоминающих пушистые клубки, почти распутались, и редкие разноцветные плети робко расползались по столу. А живности… нет.

Я быстро разулась, сняла шубу и побежала проверять своих «постояльцев» — смущать Валика наблюдением и изучением не решилась. Хотя хотелось. Но он, бедный, давно сам не свой, а если еще и я буду на него как на лабораторную мышь смотреть… Свечи горели, бутоны мерцали, щупальца лепестков изучали пол. Я осторожно дотронулась до белого цветка, и светлые искры дружелюбно пощекотали ладонь. А прежде он цвел желтым… И, конечно, не одна неделя пройдет, прежде чем…

— Вальк, не стой на пороге! Закрой дверь, заходи и раздевайся!

— Совсем?

Звучит заманчиво… И саламандры пока не оккупировали жилплощадь…

— А враждебное есть? — я выглянула в коридор.

Он… побелел, от сущности до цвета глаз. Но держался бодро.

— Пока вроде нет, — и потопал в ванную.

Интересно, а он цвета различает и чувствует, что… меняется?

— Кофе, чай или?..

— Тебя, — отозвался весело, — в красном платье и на подоконнике.

Мужики… Запомнил же.

— Цветы для начала подари! — фыркнула, включая чайник.

— Насчет «цветов» — не уверен, сил маловато, — Валик нарисовался на кухне. — Но на один должно хватить.

Я не сразу поняла, о чем речь. А он прислонился спиной к стеллажу и начал… творить. Между его ладоней замелькали белые разряды крошечных молний, переплетаясь и срастаясь. Сначала — в бесформенный клубок, потом — в глубокую чашу. В которую с краев стекали искры, образуя выпуклую сердцевину и «вырезая» треугольные лепестки. Кривые, косые, неровные… зато с душой. А потом дошла очередь и до длинного стебля.

За напряженной работой Валик побелел еще больше, и я несколько раз хотела сказать «хватит!», но не решалась. Да, хочешь помочь мужчине — не мешай, раз уж взялся. Наблюдала молча и понимала. Не хочу отпускать. Опять же утром проснусь и решу, что все придумала, и опять будет плохо. Но не привязывать же… И не знаю, как, и нельзя мне, и… Пол дрогнул, и реальность на мгновение пошла рябью. Открывая спрятанные в стенах стеллажи с бумагами, исписанный пол, надписи на мебели — такие же, как в подвале и под кроватью, — «шпоры» по бабушкиным историям и ключи к ним. И по комнатам, от стены к стене, протянулись красные нити.

Я сначала подумала, что саламандры решили «распуститься», но… Нити темнели, наливаясь густой синевой, и вместе с ними… «синел» и Валик. И сущность, набираясь сил, расползалась по телу. И это… не подселение. А слияние. Сущность обретала форму человеческого тела и становилась одним с ним целым. Смотрелось неаппетитно… но я посмотрела. Все. Чтобы убедиться: это лишь одна оболочка из. И сколько таких в нем будет «обитать», когда сил наберется?.. Это не просто хамелеон. Это Горыныч. О нескольких головах, личностях и лицах. Многослойный, многомерный и изменчивый. Эх, грабли, родные и любимые, вы где? Постойте-ка на виду. Напоминанием. Наступить-то наступлю, теперь деваться некуда, но… Забывать не стоит.

— Вот! — Валик, довольный и, кажется, не шибко перемены заметивший, придирчиво изучил свое творение. — Сойдет для начала?

— Кхм… — я кашлянула, не зная, как сказать, что он… И попался, и попал. Да, сущность не может без привязки. Если не к человеку, так к квартире. И квартира его… приняла. И под меня заодно мимикрировала. Неожиданно.

— Вась, — он недовольно насупился, — на букет… — и замолчал. Закрыл глаза, выпал в астрал и сообразил. Что сущность… уже не огрызок. И…

— Это не я! — заявила сразу и торопливо заверила: — Я и не собиралась! Я только подумала… — и покраснела почему-то.

Валик выглядел взъерошенным и сердитым. Синие глаза смотрели укоризненно и угрюмо. И цветок тоже изменился, да. Став полночно-синим, он излучал легкое мерцание и пах луговыми травами. И летней ночью. Но Валик… кажется, сейчас психанет. Я, конечно, понимаю его неприязнь к писцам и поводкам, но… Присмотрелась внимательно. Ведь придуривается же, зараза. Опять. В глазах, помимо прочего… ожидание. Провокатор. И шантажист. Я что, еще не все сказала?

— Бедный мой несчастный мальчик! — посочувствовала фальшиво. — Тебя пожалеть или пендюлем обойдемся? — забрала цветок, понюхала с удовольствием и встала на проходе: — Куда собрался? И чем плоха я или моя квартира? Вальк, сущности без привязки нельзя. А ты, уж прости за напоминание, сущность. Хочешь до скончания веков ходить с оглядкой и бегать от ушлых умельцев вроде Игната Матвеевича? А если зазеваешься? А если…

Он молча попытался просочиться мимо, но я встала насмерть. Вцепилась в него клещом, уронив цветок, и внушительно закончила:

— Вальк, мы, люди, все повязанные. С рождения. Семьей, друг другом, и эти связи куда крепче. Мы даем им романтические названия — любовь, дружба, забота, но, по сути, это те же поводки. Которые нами управляют. Которые на нас влияют. И… защищают. Нет одного без другого, у медали — две стороны. Короче. Ничего страшного. Зато теперь ты под защитой. И никто не позарится, и никто не поймает, — встала на цыпочки и чмокнула его в щеку, посоветовав: — Расслабься и получай удовольствие. А цветок… супер. Спасибо.

Не помогло. Его взгляд опять стал… страшным. Но пятиться я себе запретила. Вот покажу, что боюсь… И лови потом. Его. Вернее, меня.

— Между прочим, — добавила осторожно, — я пытаюсь понять, что ты все сделал… правильно. И ты тоже… попытайся понять. Для начала.

— Попытаться, говоришь? — из его глаз выплеснулись сгустки тьмы. Темно-синими чернильными кляксами растеклись по смазанному лицу и сползли по шее. Спустились на плечи и липкими щупальцами обвили мои руки.

У меня сдали нервы. Я испуганно икнула и шарахнулась в сторону. Попробовала, вернее. Ненавижу этот их… флешмоб… Ладони прилипли к его плечам намертво, и Валик опять обхватил меня так, что чуть не раздавил.

— Обещанная страшная месть? — предположил задумчиво.

— А чего еще от меня, бяки-буки, ждать? — огрызнулась. — Конечно, я только гадости делаю… Пусти, раздавишь!

— А как же обещанное удовольствие? — зловеще сощурился.

Вот… не в платье я!.. И вообще не хочу, чтобы… так… Я взъерошилась:

— А цветы? — и по дурной голове до кучи… — А траурный венок из этой гадости изобразишь — с ним на шее и уйдешь! — у меня опять перемкнуло все инстинкты. — Далеко и навсегда! Давай, рискни здоровьем!

Он почему-то заулыбался. Ослабил хватку, и тень развеялась, как дым на ветру. Открывая обычное человеческое лицо, без привычной мазни. Черт, как все-таки на мать похож… Только рожа больно серьезная. Сейчас точно пафосное ляпнет. А у меня руки свободные…