Пробуждение цикады (СИ) - Кутузова Елена - Страница 17

— Но ты сказал, что Присяга — тоже испытание.

— Можно и так сказать.

— Так в чем оно заключается?

— Нужно принести своему господину глаза жверинды. Одно будет вставлено в камень и вернется на руку рорага, второе — принято Королем или Наири в знак принятия клятвы.

Анна замолчала. Она хорошо помнила, с каким трепетом рораги относились к маленькой, невзрачной рыбке, которую выловили для неё возле охотничьего домика. Убивший её в течение нескольких лет терял всех своих родных, а значит, присяга требовала на самом деле полного отречения от прошлого. От родных. От близких. От всего, что дорого или любимо. И это казалось страшным и неправильным.

И, боясь помешать подготовке, Анна подавила в себе желание увидеться с Хоном.

Он пришел сам.

Внимание Анны привлекли шепотки и смешки в соседней комнате. Но стоило ей выглянуть из-за двери, служанки посерьезнели и чинно присели в легком поклоне.

— Что случилось?

Несмотря на молчание взгляды, украдкой кидаемые в сторону окна, выдал девушек с головой. Анна отдернула штору.

У крыльца, приминая коленями траву, ждал Хон. Стало понятно всеобщее возбуждение — красивый даже по меркам инкубов юноша привлек внимание суккубов.

— Позовите его! И подайте, пожалуйста, чай.

Юноша переступил порог и, отвесив предписанный поклон, остался стоять на коленях, низко опустив голову.

— Раньше ты вел себя раскованнее! — раздосадованно посетовала Анна, — Тебя что-то смущает?

Яркий румянец и быстрый взгляд в сторону девушек подсказали, что именно.

— Понятно. Можете оставить нас одних? Тайкан, ты тоже, пожалуйста.

Служанки принесли свежезаваренный чай, медовые пирожные и поспешили выполнить приказ. Тайкан молча вышел следом. Когда он проходил мимо Хона, на лице курсанта мелькнуло странное выражение: то ли презрения, то ли разочарования. Анна нахмурилась, но неожиданно хорошее настроение служанок отвлекло от разбирательств:

— И чего они хихикают? — Анна не могла понять, отчего её невинная просьба вызвала такой ажиотаж.

— Они надеются, что я нравлюсь вам настолько, что вы одарите меня и Эстрайю своей милостью, — прошептал Хон, но с колен не встал.

— А ты? Надеешься?

Щеки из алых сделались малиновыми.

— Извини, — улыбнулась Анна, — Чай будешь?

— Благодарю, Наири. Не стоит быть со мной столь вежливой.

Анна внимательно оглядела гостя:

— Ну, и что ты мнешься, как невеста в первую брачную ночь? Что-то случилось?

— Нет-нет, госпожа…

— Обиделся, что не позвала? Я просто побоялась тебя отвлечь, экзамены на носу. Думала, ты готовишься.

— Ну, так и есть. — Хон набрал в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду. — Я… могу попросить?

— О чем?

В голове Анны мысли начали свистопляску. Хон выглядел растерянным и несчастным, так что в первый момент показалось, что речь будет идти о помощи на экзамене. Но Анна тут же отмахнулась от этого предположения: не тот у парня характер, чтобы просить о блате.

— Я молю Наири о благословении. Тогда я точно все сдам!

— Всего-то?

Анна рассмеялась, но тут же, состроив серьезную мину, протянула руки над упавшим на колени юношей:

— Мое благословение с тобой! Отныне все беды и печали обойдут тебя стороной!

— Благодарю, Наири! — Хон протянул вверх сложенные лодочкой ладони, — После экзаменов я принесу достойную жертву на ваш алтарь!

Анна больше не смогла сдерживаться. Расхохоталась и запустила руки в темную шевелюру юноши:

— Вот! Таким ты мне больше нравишься! — она одним движением растрепала идеальную прическу, разрушая образ примерного ученика.

— Благодарю! — снова поклонился Хон и… умчался.

Анна растерялась. Она не питала надежд, что интересна двадцатилетнему юнцу, как женщина, да и его как мужчину не воспринимала. Но собеседником Хон был интересным, и она тешила себя мыслью, что и для курсанта их беседы не лишены очарования. Но грезы разбились о подводные рифы реальности — Хон считал Анну лишь живым Воплощением Лилит.

От грустных мыслей спас секретарь. Кипа документов, которую он ежедневно приносил на рассмотрение, не стала меньше от того, что Храм остался далеко-далеко. Впрочем, Анна не жаловалась — с каждым просмотренным прошением её язык становился лучше. Она уже могла немного читать, так, отдельные слова в один-два слога. А вот понимать разговорную речь не получалось. И удержаться от шпильки в адрес секретаря Анна не смогла:

— Если все Наири лично этим занимались, то когда они успевали прану вам давать?

Ответ слушать не стала, тут же загрузив инкуба работой.

После разбора бумаг Анна привычно открыла свой самодельный словарь. Даже в дороге она не переставала заниматься, несмотря на недовольство окружающих. Но старания помогали мало. Разозлившись, она захлопнула блокнот и кинула его на стол. Переплетенная в кожу книжечка с шорохом проехалась по полированному дереву и упала на пол. Анна не стала поднимать.

Ей очень хотелось подышать свежим воздухом, прогуляться к полюбившемуся роднику. Но королевскому двору удалось полностью уничтожить очарование Академии. Послонявшись по комнатам и до боли в боках належавшись на кушетке, Анна решилась выйти, в надежде возродить хоть малую толику того ощущения спокойствия и защищенности, что вернули её к жизни в прошлый раз.

Ускользнуть от телохранителей не получилось — все они когда-то провели в Академии не один год, и знали окрестности гораздо лучше неё. Но уменьшить количество сопровождения до двух рорагов и одной фрейлины удалось — никто не хотел прогневать Наири, и тем самым поставить под угрозу весь выпуск. Кто знает, к чему приведет ярость Богини?

— Не вмешивайтесь, я хочу развлечься, — приказала она прежде, чем свернула на тропинку, ведущую к облюбованной курсантами роще.

Множество кустарников и деревьев превращали её в лабиринт, так что можно было уединиться, находясь рядом с толпой. Анна воспользовалась этой особенностью, чтобы побродить в одиночестве. Свиту она почти перестала воспринимать, да и держались те в отдалении.

Веселые голоса привлекли её внимание. Анна узнала их — однокурсники Хона, с которыми она не раз беседовала, даже учила. И, не сомневаясь, что они будут рады её видеть, направилась к группе расположившихся на траве юношей. Увидеть Наири им помешали кусты, так что разговор Анна слышала прекрасно. И, сама не понимая, как, разобрала большую часть.

— Ну признайся же, Хон! Обещала Наири помочь?

— Я уже говорил — благословила она меня, и все.

— И все? Да лааадно! — недоверчиво протянул один из парней, — Ты же всегда в любимчиках ходил!

— Меня сейчас оскорбили? — в голосе Хона сквозил арктический ветер.

Гвалт тут же прекратился. Ребята поняли, что едва не перешли черту.

— Ну, извини. Слушай, а продай свое благословение, а? Тебе оно без надобности, все равно ты в верхней части списка…

— Ищи дурака в другом месте, — голос Хона оставался холодным, — мне такое сокровище самому пригодится. Дальние гарнизоны что-то не манят.

— В личную гвардию рвешься? А к кому? К королю, или Наири?

— К Наири, конечно, — послышался смешок, — Под теплое крылышко. А, Хон? Да хватит дуться! Шутим мы! Глянулся ты госпоже, так радоваться должен! Говорят, добрая она, даже слишком. Вон, и Тайкана помиловала.

— Этого преступника? Вряд ли. Позабавится, а как надоест, так обратно на столб вернет. Хон, что думаешь?

— Над жизнью и смертью Тайкана — воля Наири. И не нам обсуждать это.

— Так-то да… Но все же… предателя со столба сняла. И не боится же!

— Одно слово — Воплощение Богини!

Стараясь не шуметь, Анна отступила. Она уже жалела, что решилась на прогулку. Все-таки эти курсанты, искрящиеся юношеским задором, оставались инкубами. А она позволила себе об этом забыть.