Возвращение (СИ) - Штиль Жанна - Страница 33

Когда увидел её и дознавателя в коридоре таверны, он всё ещё не верил ей. То, как она отшатнулась от него, её страх, так хорошо осязаемый им, её мятущийся взор, поведение араба, выдали, что всё гораздо запутаннее и сложнее. Добровольно пустившаяся в подобное путешествие женщина так себя не ведёт. Куда исчезла та низкая дрянь, которая опозорила его мужскую честь в глазах гехаймрата? Где её решимость и уверенность? Она даже не сообразила спрятаться за спину покровителя, а убежала в камору. От всех. Показав свою растерянность, беззащитность… Она всегда убегала в подобных случаях, когда боялась выдать себя взглядом или жестом. А он осёл. Он струсил, не потребовав встречи с ней тотчас. Он решил, что между ней и эксиленцем всё договорено и слажено.

Не желая стать свидетелем их пребывания в одном покое, он уехал в соседнюю корчму, чтобы утром отбыть в свой замок. Да, он напился. До беспамятства. И только утром, прозрев и поняв, что недоговоренность между ними будет ему мешать жить дальше, вернулся. Как оказалось — опоздал. Таша пропала. Он не поверил словам Шамси, что она ушла в свой мир. Она умела быть невидимой, умела прятаться.

Тогда он твёрдо решил, что найдёт её, достанет из-под земли. Где бы она ни была и кем, она только его! Всегда ею была. Тогда, когда её вытащили из-под тела бандита. Тогда, когда отбивалась от него, приняв решение пойти в подвал, а не лечь на его ложе. Тогда, когда ждала его из похода, когда помогла ему раскрыть заговор, спасая от смерти сына и его самого. Она была только его даже тогда, когда он счёл её погибшей и не смог смириться с потерей. Она — его женщина. Его жена перед совестью и Богом.

И вот сейчас она была здесь, а он ничего не смог сделать.

Когда скрипнула входная дверь, и он услышал такой родной голос, кровь ударила в голову.

Таша… Его Птаха. Живая… Ей удалось ускользнуть из-под опеки тайного советника.

Он не видел её лица и всё же узнал: своим замершим сердцем, рванувшейся к ней душой.

Присмотрелся. Хворь на её лике распознал сразу. Помнил, как мать отдала не один месяц труда, чтобы после завершения строительства замка избавиться от докучливых насекомых. Кровососы способны надолго лишить покоя и радости всех обладателей недвижимости, будь то хоромы вельможи или хижина бедняка.

Он слышал её шаги. Радовался её присутствию. Терпеливо ждал, следил за её действиями, с тоской смотрел на неё, не обращая внимания на путы. Злился на себя за свою беспомощность. Не араб, а он лежит связанный. Гехаймрат оказался хитрее и проворнее.

Нетерпеливо задвигался, подался к ней, повёл плечами с впившейся в них верёвкой, пытаясь освободиться.

Его кинжал в её руках. Медленно тянущееся время. Её раздумье.

Он видел, как она поднялась. Не глядя на него, собирала вещи.

Он понял всё.

Беззвучно взвыв, сжал до боли челюсти. Как всё нелепо и глупо!

Она вернулась и он, перестав дышать, молил об одном: «Развяжи или хотя бы ослабь тугой узел пут, дай сказать!»

Ждал её слов.

Ждал прикосновения. Так жаждет иссохшая земля живительной влаги капель дождя. Но услышал её глухой бесцветный голос:

— Я хотела любить и быть любимой…

Её близость, её нежное прикосновение к его лику… Жадно пожирал её слезящимися глазами.

Нет! — кричали и молили они, не в силах смотреть на неё.

Его Леди уходила. Навсегда. Налившиеся тяжестью веки опустились. Сердце замерло.

Лёгкий ветерок качнул воздух у обескровленного лица.

Грубая пощёчина отбросила голову в сторону. Он не открыл глаза.

— Вы знаете, за что, — услышал рядом её прерывистое обжигающее дыхание.

Лицо горело. По подбородку стекала струйка крови. Он не чувствовал боли. Сквозь нарастающий гул в ушах услышал звон падающих монет.

— Теперь я вам ничего не должна.

Не должна…

Теперь должен он.

Должен забыть аромат её кожи, волос, её голос, её смех, тепло податливого тела.

Забыть, как она принимала его в себя. Как стонала под ним. Как ласкала, счастливо заглядывая в его глаза.

Таша, не делай этого! — холодела обречённая на муки душа.

Не уходи… — разрывалось на части скованное путами пульсирующее болью тело.

Вернись! — обливалось кровью истерзанное сердце.

Я люблю тебя… — шептали онемевшие губы.

Закрыв створку двери, пфальцграфиня оглянулась по сторонам, прислушалась. Белёсый смог, пропитанный запахом пригоревшей еды, наполнил полутёмный коридор. Снизу нёсся гул голосов. Завязанная вокруг круглой ручки узкая лента полотна цвета бордо очень походила на своеобразную табличку «Не беспокоить» на дверной ручке гостиничного номера в современном мире.

Постучав и приоткрыв дверь в камору барона фон Фестера, уперлась в вопросительный взор Гоблина. Кивнула ему, чтобы вышел.

— Я согласна, — с тревогой смотрела на него, сдерживая порыв вернуться в соседний покой.

— Превосходно, — улыбнулся он краем рта. — Ты не пожалеешь.

Перехватив из рук Наташи короб с одеянием, тряхнул его, взвешивая, и подхватив её под локоть, втащил в помещение, поспешно прикрыв створку.

В лёгком замешательстве она присела на стул у двери. Знать бы, о чём не пожалеет. Ноги дрожали. Неизвестность угнетала. Она не только потерялась для всех, но и потеряла что-то более важное и значимое, чем статус и связанные с ним блага. Мысленно металась в комнате за стеной, где на полу лежал связанный мужчина с покорной обречённостью в глазах. «Ничего, — вздохнула, отгоняя видение, — придут убирать номер — освободят». Она в это время будет уже далеко.

У ложа слышались приглушенные голоса господ и их верного слуги. По тому, как часто и ненавязчиво вставлял замечания прислужник и к нему прислушивались, стало понятно, что этот человек играет не последнюю роль в жизни семьи барона фон Фестера.

За опущенным пологом Вилда шептала слова молитвы. Повитуха ещё не вернулась.

Вот так просто пфальцграфиня стала свободной? Радости не ощутила. Свобода в данном случае ассоциировалась с понятием «ни с чем». Бомжиха! Ни дома, ни золота, ни любимого. Ничего! В кармане по паре медных, золотых да серебряных монет. Вернуться в поместье нельзя. Там её будут ждать в первую очередь. Чтобы пленить и… О дальнейшей участи думать было страшно.

Из задумчивости её вывел слабый голос баронессы:

— Эуген, эта женщина очень помогла мне при рождении наших сыновей. Пожалуйста, любимый…

Барон шагнул к Наташе. Из-за его спины показался Корбл, не спуская с неё немигающих пронзительных глаз. Сейчас он не казался таким отталкивающим, как прежде. И всё же его пристальное внимание настораживало.

— Она ничего не напутает и передаст Ребекке всё, что вы пожелаете, — уверенно вещал он, заглядывая в лицо хозяина.

— Мне бы хотелось обговорить условия сделки. — Поднялась девушка, сокрушённо вздыхая и зная, что согласится на любые условия. Но поторговаться — это святое.

В Хаденхайме, раз уж попадёт туда бесплатно — не знала, насколько велик городок, — она попробует найти работу, чтобы оплатить возвращение в Страсбург, а там свяжется с Руди и Фионой. Они помогут забрать золото из тайника. Что она предпримет дальше, загадывать не имело смысла. Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах.

Пока отец семейства, озадачившись вопросом замарашки, уставился на неё, из-за его плеча прошуршало:

— Я же говорил, не обидим.

— Понимаю, — кивнула пфальцграфиня, — но нельзя ли конкретнее узнать цену вашего «не обидим». Видите ли, я направляюсь в Алем. Хаденхайм совсем в другой стороне. — Она помнила, как Шамси показывал, где какой город находится.

— Тебя там ждут? — заинтересовался фон Фестер.

— Я рассчитываю найти в Алеме хорошую работу.

— Хорошую, говоришь? — не спускал глаз с её багрового лица.

Гоблин уставился в пол, где из-под платья Умертвия выглядывали носки новеньких сапожек.

Её же беспокоило, как он присматривался к ней. Да и барон сомневался в чём-то.