На острие (СИ) - Кутузова Елена - Страница 43

Она помогала не упасть. Не умирать от страха, когда над головой проносились беззвучные тени или жуткие вопли пронзали густой, душный воздух.

— Это звери, — не останавливаясь, пояснил Отани. — И птицы. Не беспокойтесь, здесь нет крупных хищников, а мелкие не опасны.

Зачем он мне все это говорит? Смертников не успокаивают. Значит…

Надежда на будущее заставила поднять голову. Кто знает, что произойдет в следующий момент? Главное — я выжила. Вот только… откуда этот тип так хорошо знает местность? И о зверях? А дорога откуда? Ровная, словно не остаток древней цивилизации, а проложена недавно. Лес совсем ее не тронул.

Вопросов стало еще больше, когда деревья расступились и мы вышли на поляну. В центе, лениво помахивая лопастями, ждал вертолет.

Co связанными руками не побегаешь, поэтому я послушно залезла внутрь. Мягкое кресло спружинило, подстраиваясь под тело, щелкнули наручники. Их тут же сменили ремни безопасности, практически обездвижив.

— Летали раньше? — Отани был сама вежливость. — Простите…

Голову обхватил шлем. Звуки исчезли, перед глазами распустилась темнота, но в руку тут же лег продолговатый предмет — пульт. Спасибо и на этом!

Фильмов оказалось достаточно, я выбрала комедию, хотя было не смешно. Но до прилета время скоротала.

Когда кресло перестало трястись, на запястьях вновь щелкнули наручники. Но идти самой мне не позволил — подхватили на руки и куда-то понесли. Шлем тоже не сняли, так что из реальности мне остались только запахи.

Вонь нагретого металла и смазки сменился ароматом раздавленной травы. Ветер коснулся губ, но тут же исчез, когда меня внесли в помещение.

Когда сняли шлем, пришлось зажмуриться и открывать глаза постепенно — с потолка и стен бил яркий свет.

— Позвольте, — Отани расстегнул наручники и спрятал в карман, а я с трудом сдержалась, чтобы не кинуться на него с кулаками.

Остановила ставшая привычной осторожность.

Мужчина спокойно стоял, пока я осматривалась. Просторная комната, занавешенные окна, шкаф и настоящими бумажными книгами. На стене напротив кровати — большой телевизор. Взгляд выцепил и несколько дверей, и еще одного саро. Тот стоял в сторонке, поудобнее перехватив меч.

Бунт придется отложить.

— И что дальше?

Отани вдруг опустился на колени, почти касаясь любом ковра:

— Позвольте приветствовать вас, наследница!

Второй охранник повторил ритуальный поклон.

А я сорвалась с места.

О чем думала? Да ни о чем, просто поддалась инстинктам. Да и двигаться в джинсах куда удобнее, чем в кимоно. Поэтому легко перескочила одну согнутую спину, вторую… Ринулась к окну и замерла.

Вмурованный в раму экран послушно транслировал безмятежный пейзаж: лужайку и ручеек в русле из гладких камешков. Только звуков не хватало. Но, думаю, их тоже можно включить, если поискать пульт.

— Госпожа… — Остани уже поднялся.

Я смотрела на него, его меч и мечтала, чтобы все это скорее закончилось. Вспомнился больничный убийца. Как он ловко полоснул по горлу! Жаль, что нож отобрали. А катану мне не отнять. Разве что разозлить эту бесстрастную тварь так, чтобы он сам снес мне голову!

— Госпожа, разрешите…

— Ты… — в горле стоял ком, говорить было тяжело, я давилась словами, — тварь. Мало тебе всего? Что там еще приказал мой дедуля? Ну? Отвечай!

Отани от напора даже отступил. Оглянулся на товарища: — Да ничего, а… Госпожа, я…

— Для чего меня сюда притащили? Просто убить уже мало? Помучить решили?

Хотелось заплакать, но слез не было. Их выжгла злая ярость.

— Все вам мало. Знаешь, какого это — прийти домой и увидеть, что твои родители убиты? Винить себя в их смерти? Скрываться, прятаться… Выставлять на торги собственное тело, терпеть липкие взгляды, после которых хочется содрать и выкинуть кожу?

— Госпо…

Отани пытался что-то сказать, как-то оправдаться, но я наступала. Сейчас хотелось одного: взмаха клинка. Быстрого. Плавного. Последнего.

— Дня не прошло, чтобы я не представила тебя на своем месте! Каждый час, каждый миг придумывала пытки… И если ты сейчас же, немедленно меня не убьешь, клянусь, я воплощу их в жизнь! Я извернусь, я перестану быть собой, но я это сделаю!

— Согласен!

— Я… Что?

Получилось?

Я ушам своим не верила. Я… победила?

— Госпожа, вы хотите умереть. И жаждете мести. Но наследница Первого Клана должна выжить несмотря ни на что. Поэтому… Кен Отани подчинится любым вашим прихотям, позволит делать с собой все что угодно. А взамен вы перестанете искать смерти.

Саро стоял посреди комнаты, уронив руки, какой-то беззащитный, и перед глазами встала картинка: он же, на коленях, а во рту член Мастера. Тело тут же вспомнило все.

— Думаешь, легко отделался? — прошипела я, понимая, что проиграла.

— Напротив. Надеюсь прожить достаточно долго, чтобы вы воплотили все свои мечты.

От неожиданности я застыла: он что, рехнулся?

И обрадовалась: у меня есть время. И не просто время, а и… О том, что будет после, лучше не думать. Есть только сейчас. Я. Мой враг. И полная свобода действий.

Не раздумывая больше ни о чем, шагнула вперед, занося руку. И отступила, не смея ударить.

— Так что же вы, госпожа?

В его голосе не было насмешки. Только сочувствие. И оно разозлило и оскорбило куда больше издевательств.

— Тварь!

Его голова дернулась, а руку обожгло, такой сильной оказалась пощечина. Я подула на ладонь, а потом подняла взгляд.

По смуглой щеке расползалась краснота. Как знак опасности. Как пламя. Как очищающий огонь, как…

Как бушующая в жилах кровь. И моя ярость.

Еще один удар, и еще… Я не жалела руки, она уже полыхала, но куда ярче пылало лицо моего недруга. Следы от ладони казались красивыми. И куда более возбуждающими, чем картины, что рисовали в Клубе Эстетствующих Художников.

И все-таки этого было мало.

— На колени!

Саро бросил взгляд на товарища и выполнил приказ, только когда тот исчез за дверью.

Я едва не задохнулась. Вот как это у него получается? Не бухнулся на пол, не опустился, в просто перетек из положения в положение. Вот только что стоял, а теперь застыл на полу, наблюдая снизу вверх.

В глазах — ни капли покорности. Скорее — огонь, что вот-вот вырвется наружу, обожжет, спалит, не оставив и пепла.

От этого внизу живота еще горячее. Опасность обостряет эмоции, затачивает их почище клинка. И придает жизни новый вкус.

Пряный, с легкой остринкой, покалывающий губы.

Теперь я целовалась с Кеном наяву. И чувствовала его настоящее дыхание, а не то, что подсовывало воображение. Никаких роз или жасмина. Никакого цветника. Имбирь. Освежающий, бьющий в голову, заставляющий задыхаться от жара.

Я. Целуюсь. С врагом!

А и плевать! Он в моей власти, делаю что хочу. А хочу я многого!

Пальцы путаются в пуговицах рубашки. Теряю терпение, и не сразу вспоминаю, что могу приказать:

— Раздевайся! — отстраняюсь, чтобы видеть.

Пуговицы расстегиваются одна за другой, открывая смуглую полоску. Щеки пылают, словно это меня хлестали без жалости.

Пальцы двигаются так медленно! Шиплю от нетерпения и тут же смиряю сама себя: у меня будет время.

А пока нужно успокоиться. И придумать, что дальше. Страсть прекрасна, но месть никто не отменял!

Обхожу Кена сзади. Касаюсь шеи. Он чуть замирает, видно, что борется с желанием обернуться. Но не решается.

Хорошо. Отлично!

Сминаю ворот кожаной куртки, дергаю вниз. Кен замирает. Теперь его руки связаны его же одеждой. А я, наконец-то, добралась до татуировки.

Прочь, сны! Теперь все по-настоящему.

В голову приходит шальная мысль. Оглядываюсь, выхватываю из канделябра свечу, ищу зажигалку…

— В столе, — подсказывает Кен. Пламя перепрыгивает на фитиль, но оно слишком тусклое.

Постепенно свет гаснет, и только живой огонек рассеивает темноту. В предвкушении облизываюсь: не думала я, что месть так сладка.