На острие (СИ) - Кутузова Елена - Страница 7

Ларс не проснулся, когда я приоткрыла дверь. Пели тщательно смазывались, так что она не скрипела, а ходить бесшумно я научилась давным-давно: если не умеешь владеть телом, в паркуре делать нечего!

Как и сумасшедшие, решившим бегать ночью.

Но мне терять было нечего, а горе требовало выхода в движении. Я чувствовала, что рехнусь, если не подчинюсь безумному желанию и не видела ничего, только тропу, ведущую к луне.

Железная балка, перекинутая от стены к стене. Где-то внизу, невидимые в темноте, торчат пруты арматуры, острые и ржавые, как и почти все вокруг.

Бетонное перекрытие, достаточно широкое для разбега. Крыша другого дома ударяет в плечо, когда я приземляюсь перекатом. Вскочить и мчаться дальше, выше, быстрее. Так, словно от этого зависит моя жизнь.

Перемахиваю покосившиеся перила какого-то балкона, перескакиваю на другой, пониже, карабкаюсь, чтобы тут же скользнуть по наклонной доске… А потом снова вверх, на надрыве, до боли в ногах и легких, до ощущения, что сердце вот-вот вырвется из груди…

Я не видела, куда наступаю. Не замечала, что перепрыгиваю. Смотрела только на цель — самое высокое здание в запретке. Оно торчало осколком гнилого зуба, щерилось металлическими каркасами и перемалывало смельчаков бетонными краями крошащихся плит.

Я не видела этот оскал. Не сегодня. Не сейчас. Главное — луна! И плевать, что сорваны ногти, что одежда в грязи и порвана, что кровоточат руки. Главное — вперед!

Я смогла отдышаться, только стоя на самом верху. Прозрачно-серые пятна на Луне ничуть не уменьшали ее сияния. А вот звезды блекли перед величием ночной госпожи, и даже далекие огни Города казались тусклыми.

Они мерцали вдали и напоминали планктон на поверхности океана. Я никогда не видела, как светится море, но давно умершие авторы любили описывать это явление в своих романах.

Красиво до боли. И также холодно.

И одиноко.

Меня обступала темнота. Свет — он был далеко, слишком далеко, чтобы дотянуться, чтобы стать его частью. А вот мрак казался глубоким и вечным. Он манил не меньше далеких огней, переливающийся, словно драгоценности, которыми высшие саро украшают своих женщин.

Несмотря на теплую ночь, ветерок уже успел нахвататься сырости в заброшенных домах и теперь остужал разгоряченное бегом тело. Меня знобило, но уходить не хотелось, так прекрасен был ночной Город.

И Луна.

Она вставала над ним огромной жемчужиной, светящимся шаром, напоминая о вечности.

Пройдет время и разруха раковой опухолью расползется от запреток к новым пока домам. Разрушит здания, погасит огни. Успокоит вечный шум, не будет ни рева двигателей, ни музыки, ни смеха.

Не останется ничего.

Меня тоже не останется. А главное — утихнет эта ноющая боль! Так, может, и не стоит ждать так долго? Раскинуть руки и сделать один шаг. Оттолкнуться и прыгнуть как можно выше и как можно дальше?

— Стой! — меня откинуло от края. — С дуба рухнула? Идиотка!

Растрепанный Ларс не стеснялся в выражениях. Даже замахнулся пару раз, но ударить не посмел.

А я смотрела на него, лежа на жестком бетоне и чуть не плакала от досады. Не успела! Всего один шаг — и не успела!

— Ты хот понимаешь, что чуть не натворил?

Ларс присел на корточки и наклонился. Его лицо оказалось близко-близко и щеки блестели, словно мокрые.

— Ты… плакал? Почему?

— Ну точно идиотка! — меня рывком подняли на ноги и оттолкнули подальше от края. — Сама не догадываешься?

Я огляделась.

Город все так же мерцал вдалеке мириадами разноцветных огней. Луна по- прежнему висела над головой, а темнота затаилась в углах и между осколками бетона.

Но очарование уже пропало. Это были просто ночь, луна и Город.

На смену восторгу пришла усталость.

— Прости, — наверное, надо было сказать что-то еще, но сил не осталось. — Давай возвращаться.

Движение все так же приносило удовольствие. Но эйфория, которая привела меня на высотку, не вернулась. Оно и к лучшему — безопаснее.

В Логове Ларс толкнул меня на диван и упал сверху. Под спиной жалобно застонали старые пружины.

Ларс приподнялся на руках, так, чтобы оказаться лицом к лицу. Резкие тени искажали реальность и глаза казались бездонными:

— Дура, — меня обдало мятным дыханием. — Какая же ты, Ларка, дура! Разве можно вот так просто отказаться от жизни?

Я не боялась того, что должно было случиться. Лежала на диване, парень — сверху. Между нами только одежда, не мешающая чувствовать.

Будь что будет!

От моего прикосновения Ларс дернулся, как от удара. И тут же скатился на пол.

— Извини! — настала его очередь просить прощения. — Я просто очень сильно испугался.

На языке вертелась колкость, но я сдержалась. Он меня хотел, что чувствовалось даже через джинсы. И почему-то это казалось правильным.

— Ларс, — протянула руку, погладила по голове, взъерошила и без того лохматые волосы.

— Не надо, — он отстранился и потянулся к рюкзаку.

Стало страшно, что он сейчас уйдет, оставит одну в темноте, наедине с луной и городскими огнями и чуть не заскулила от ужаса.

Но Ларс просто достал термос, в который еще вечером налил кипяток.

— Наверное, кофе нам обоим не помешает.

Порошок сублимата растворился мгновенно. Сахара не было, да еще Ларс не отмыл термос после бульона. Так что мы пили пахнущую курицей кисловатую бурду и смотрели в окно.

— Зачем ты это сделала? — прервал Ларс тягостную тишину.

— Не знаю, — сказала честно. — Сама не понимаю, что на меня нашло.

— Наверное, это шок.

Мы снова надолго замолчали.

Да, так и есть. Шок. Я грелась, прижавшись к Ларсу, слушая его дыхание, успокаивалась и думала, что последняя дура, если решилась на такое. Наверное, лучше какое-то время никуда не выходить, чтобы снова не поддаться тоске.

— Почему ты остановился?

Он отпил кофе и повернул голову. Лена на миг отразилась в темных глазах и исчезла.

— Потому что это неправильно. Совсем неправильно. Здесь все не так: не пойми где, на старом диване… Ну и не хочу, чтобы ты потом говорила, что я воспользовался ситуацией.

— Знаешь ведь, что не скажу.

— Знаю, — улыбнулся он. — И все-таки… давай подождем.

— Квартиры, хорошей кровати и свежих простыней?

— Хотя бы твоего совершеннолетия! — легкий щелчок пальцем по носу заставил поморщиться. — Я так понимаю, что спать мы сегодня больше не будем? Тогда, может, попозируешь?

— Если только покажешь, что получилось!

Темнота скрыла грязь на одежде и опухшее лицо. Ларс поставил меня к окну и луна с городом превратились в фон.

— Вытянись, как будто пытаешься взлететь!

— Раскинь руки. Шире! Ты хочешь обнять весь мир!

И я послушно тянулась, обнимала, садилась на пол или приподнималась на цыпочки. А потом, когда Ларс разрешил передохнуть, вцепилась в его планшет.

И снова себя не узнала.

Эта девушка на рисунках была кто угодно, но только не я! Тонкая, стремительная, прекрасная…

— Нравится?

— У тебя настоящий талант! Ты будешь знаменитым художником, вот увидишь!

— Твои слова да Богу в уши… — Ларс вздохнул и принялся исправлять рисунок. Там тень лежала не так, как хотелось бы художнику, а здесь линия показалась нечеткой.

— О чем думаешь? — сейчас он казался очень далеким, этот гений.

— Да так… О разном.

— Например?

Я видела, что ему не хочется говорить. Но любопытство оказалось сильнее такта.

— Ну Ла-а-а-арс!

— Ты несовершеннолетняя! — отрезал сердито.

Так вот в чем дело!

Я отскочила к окну, встала так, чтобы луна освещала целиком, как учил Ларс. И одним движением сбросила сначала толстовку, потом футболку.

— Прекрати! — Ларс оказался рядом, схватил за руки, не давая продолжить. — Что ты творишь?

— Сегодня такая безумная ночь… — я понимала, что он прав, но остановиться не могла. — Так дай же побезумствовать!

— Только белье не снимай, — попросил Ларс осипшим голосом. И отступил.