Нигредо (СИ) - Ершова Елена - Страница 13

«Салон фрау Хаузер — приличное место отдыха для приличных господ», — так сказал он тогда. Марго хорошо запомнила чеканный профиль с породистым, слегка вытянутым эттингенским подбородком, не раз виденный ею на монетах и иконах.

— Мы встречались, — сказала она. — Этой ночью в полицейском участке на Бундесштрассе. И вы могли бы вспомнить Родиона, когда были в салоне фрау Хаузер.

— Был где?

Его рука замерла на весу, так и не поднеся бокал к губам. Бросило в жар, и Марго заторопилась, сыпля словами, как горохом:

— О, не волнуйтесь, ваше высочество! Я ни в коей мере не пытаюсь уличить вас в чем-то порочном! В конце концов, вы взрослый мужчина, и нет ничего дурного в том, чтобы время от времени отвлечься от государственных дел! Но речь идет о свободе и добром имени моего брата, а вы, как свидетель, могли бы дать показания, и поэтому…

— Баронесса! — звук его голоса заставил Марго вздрогнуть. Взгляд Спасителя теперь прожигал насквозь, из-под убранных под шляпку волос покатились крупные градины пота, а под ребра толкнулась первая паническая волна. — Вы понимаете, кому и что говорите?

«Проболталась, безродная свинка, — голос барона фон Штейгера поднялся из глубин головы, как ядовитый туман. — Твой грязный язык отправит тебя на виселицу».

Паника скрутила живот, и Марго сипло выдохнула сквозь плотно стиснутые зубы. Комната дрогнула, распадаясь мозаичными пятнами, и не было стилета — его Марго оставила в особняке, — чтобы бросить якорь в ускользающую реальность.

— Хочу напомнить, — донесся звенящий от нервного напряжения голос его высочества, — что я — наследник Авьенского престола, Спаситель Империи и носитель воли Бога на земле. А вы обвиняете меня в посещении сомнительных заведений вроде публичного дома? С вашей стороны это или дерзость, или глупость!

— Я видела вас этой ночью в полицейском участке на Бундесштрассе, — слабо ответила Марго и не узнала собственного голоса. Алые и белые пятна вращались, как в зоотропе, и из них выплывало только одно — нервно подергивающееся лицо Спасителя

— Я не был в полицейском участке на Бундерштрассе. Ни этой ночью, ни когда-либо еще.

— Но…

— Вздор! — кронпринц поднялся из-за стола.

Марго вдруг подумала, что и она сама, и все просители там, за дверью — только ничего не значащие деления на циферблате его часов. Секунда пройдет за секундой, кто-то получит удовлетворение своего прошения, кто-то отсрочку, а кто-то

— отказ, у кого-то прервется жизнь, но в ровном и выверенном течении жизни его высочества не изменится ничего. И будет новый день, и новые просители, и так же, нетерпеливо поглядывая на часы, Спаситель будет казнить и миловать, а потом удалится на обед, болтая о грядущей помолвке герцога Н.

— Прошу, ваше высочество, позвольте мне объяснить! — она еще пыталась, цепляясь за острые осколки распадающегося мира. — Клянусь, это останется между нами! Но если вы были в участке… если были в салоне на Шмерценгассе… вы могли видеть там моего брата! Вспомните его! Возможно, вы видели, как кто-то передавал ему бумаги! Ваши показания будут очень ценными! Я видела эти гнусные стишки, и уверяю, что…

— Откуда?

Марго запнулась. Сердце теперь стучало где-то у горла, стесненная корсетом грудь вздымалась и опадала, щеки горели огнем.

— Кто показал вам эти скандальные статьи? — повторил кронпринц. — Договаривайте, баронесса! Я должен знать все!

Марго внутренне застонала. Будь проклят ее длинный язык! Отхватить бы его стилетом, чтобы не выбалтывать лишнее! Бедный, бедный шеф-инспектор Вебер… Жаль, если его разжалуют.

Но еще жальче маленького Родиона.

Не будет больше лошадки-качалки, ни книг по естествознанию, ни любовных стишков, которые он прятал в столе, наивно полагая, что Марго не найдет их и не прочитает. Все это поглотит темная и злая сила, из смертельных объятий которой Марго однажды вырвала брата — воспоминания о пожаре нет-нет, да и вторгались в кошмары, а детский страх мешал Марго жечь лампы и подолгу сидеть у камина, — но все же не уберегла.

Сможет ли спасти снова?

— У меня есть связи в полиции, — наконец, сквозь силу проговорила она.

— Чудесно, — без радости ответил кронпринц. Напряжение ходило в нем волнами, рот подергивался, пальцы выстукивали по столу дробь. — Эти связи помогли вам пробиться на аудиенцию ко мне этим же утром?

— Я получила протекцию от его преосвященства.

Глаза Спасителя полыхнули, словно кто-то внутри его головы зажег маленькую лампу. Послышался тихий треск — так потрескивает молния прежде, чем ударить в громоотвод, так трещит, занимаясь, пламя, — но над Авьеном ни облачка.

— Значит, вас послал епископ Дьюла, — подытожил кронпринц. Он говорил ровно, но Марго уловила в голосе нотки приближающейся истерики. — Мало того, что дворец напичкан шпионами, — продолжил он, кривя в отвращении рот, точно каждое слово давалось через боль. — Подглядывают. Подслушивают. Вынюхивают. Докладывают о каждом шаге. А теперь проникли в мой собственный кабинет!

— Ваше высочество, вы должны помочь!

Марго подалась вперед. Рука дрогнула, и бокал выпал из разжавшихся пальцев. Под ногой хрупнули осколки.

— Подите прочь, — дрожа, ответил кронпринц, откидывая голову и становясь разительно похожим на императрицу — ее глаза, полные огня и жизни, взирали на Марго с портрета. Не дева и не святая, но тоже Мария, и тоже мать Спасителя. В истории все повторяется бессчетное количество раз. И снова, и снова, и снова…

— Я не шпион, — сбивчиво заговорила Марго. — Совсем не шпион, лишь несчастная и отчаявшаяся женщина! Умоляю! Вы ведь были там! К чему отрицания?!

— Томаш, проводите баронессу! — повысил голос кронпринц. — Она уже уходит!

Черный силуэт слуги качнулся, солнечный свет померк. Сзади распахнулась дверь, и кто-то за спиной Марго доложил:

— Ваше высочество, лейб-медик прибыл и ожидает.

— Признайте, вы были там! — простонала она и рухнула на колени. — Дайте показания! Спасите моего Родиона!

Слова катились, как пустые желуди — все мимо, мимо… Спаситель столь же недосягаем, как солнце: лишь только поманил надеждой, и тут же скрылся в тучах.

— Томаш! Передайте просителям, что приема сегодня не будет!

Ее подхватили под руки, поволокли к дверям.

— Какой же вы Спаситель! — кричала Марго. — Какой Спаситель, если не можете спасти даже одну жизнь?!

Алые и белые пятна, наконец, слились в грязевую кашу. Ужасно проигрывать. Ужасно осознавать, как все в этом мире несется по кругу: не отвести беду, не обмануть смерть — они все равно взыщут долги, и запросят вдесятеро больше.

2.4

Ротбург, зимняя резиденция кайзера

— Вы слишком много работаете, ваше высочество. Отсюда неврастения.

Взгляд лейб-медика плавал за стеклами пенсне: овальными, в коричневой оправе, походившими на крылья стеклянной бабочки (Зге1а о!о. Четыреста двадцать пятой в коллекции.

Они хорошо видны с кушетки: аккуратно нанизанные на булавки, помещенные под стекло, рассортированные по семействам — под каждым экземпляром — бумажка, подписанная от руки, — и неподвижно-мертвые.

— Много работаю? Вздор! — Генрих дернул плечом. — Я изнываю от безделья, герр доктор!

— У вас очень плотный график, — лейб-медик говорил негромко и доверительно. Так, наверное, разговаривают с детьми или умалишенными. — Приемы, званые ужины, верховая езда, охота, а впереди театральный сезон…

— Где я снова буду красоваться в императорской ложе как разряженная кукла, — раздраженно отозвался Генрих. Боль пульсировала в затылке, сдавливала, точно тяжелым шлемом, и не шли из головы слова с отчетливым славийским акцентом: «Какой же вы Спаситель, если не можете спасти даже одну жизнь?!»

Мальчишка сам виноват: попался так легко и глупо! А, может, и сам работал на тайную полицию Штреймайра, не зря настырная баронесса — слишком юная для вдовы и слишком смазливая дли шпикессы, — так настаивала на знакомстве с ним. Играла на жалости, на совести, Бог знает, на чем еще! Все ради того, чтобы вытряхнуть из Генриха признание, поймать на слове, на обмолвке или неверном жесте, запротоколировать, направить донос в канцелярию или самому епископу — хватило же наглости признать, что от него! — и, наконец, пришпилить обвинением, как булавкой.