Нигредо (СИ) - Ершова Елена - Страница 34

— Маргарита!

Оклик заставил ее обернуться.

Отделившись от оцепления, к ней спешил инспектор Вебер. Его вечную сдержанность смягчала полуулыбка, к груди он прижимал розу.

— Маргарита, — повторил, поравнявшись с баронессой и, подхватив ее расслабленную руку, коснулся губами. — Я ждал вас и рад, что вы пришли!

— Я обещала, — в замешательстве ответила Марго и тут же подумала, что обещала не ему. — Как вы меня нашли в такой толпе, Отто?

— Загадка, — серьезно ответил Вебер. — На самом деле, вас наблюдали от самого дома.

— Конечно, — Марго поджала губы и, сощурившись глянула поверх плеча инспектора: за его спиной, увязая в безветрии, виднелись черно-золотые штандарты, а над ними — шпиль кафедрального собора. — Шпики тайной полиции назойливы, но безвредны, верно?

Точно в подтверждении слов ее нечаянно пихнули локтем.

— Простите, фрау, — человек среднего роста двумя пальцами коснулся козырька потрепанной кепки и сейчас же ловко ввинтился в толпу. Но прилипчивая память Марго запечатлела его лицо — встревоженное, подергивающееся, как у невротика. И пустые рыбьи глаза.

— Всего лишь временная необходимость, — поклонился инспектор, возвращая Марго в реальность. Солнце без устали полировало пуговицы его парадного кителя. Прижатый к груди бутон, некогда свежий и нежно-розовый, чах на глазах.

— Бедная роза, — Марго дотронулась до сморщенных лепестков. — Зачем вы ее таскаете по жаре?

Инспектор смутился и, покрутив стебель, протянул ей.

— Это вам, Маргарита. Должно быть, я упросил срезать ее слишком рано?

— Все хорошо, — улыбнулась Марго, принимая цветок, и вздрогнула, уколовшись о шип. — Это очень мило с вашей стороны, Отто. Вы делаете для меня слишком много.

— Я делаю то, что велит сердце. Идемте же!

Он подхватил Марго под локоть.

— Куда?

— Туда, где мы без лишней суеты увидим всю церемонию.

Оцепление разошлось, пропуская инспектора в образовавшуюся брешь. Марго еще не была уверена, что хочет увидеть церемонию вблизи, но сзади напирали любопытствующие. Резкие голоса взрезали плотный воздух:

— Куда прешь? Тут я стоял!

— Докажи! Место не подписано!

— Уже начали разливать шнапс?

— Держи карман шире! Господа прежде тебя, дурака, все выпили!

— Ребята! — встревоженно взвыл кто-то. — Слышали? Шнапса не осталось почти! Айда!

Толпа загудела, уплотнилась, поперла вперед.

— Наза-ад! — гвардейцы ощетинились штыками. Зычно взрычал командир: — Назад, кому говорю! Всем хватит!

Марго нырнула за оцепление. И без того потрепанная роза роняла лепестки на подол. Оторванная от корней, она доживала последние часы и, наверное, была потерянной не меньше самой Марго.

Что делает она здесь, в сердце Авьена, среди вспотевших и возбужденных горожан, среди гвардейцев с красными лицами, пожарных в горячих медных касках, под небом, испещренным флагами? Он все равно не увидит ее — одну из тысячи — с высоты каменных ступеней собора, а ей нет нужды глазеть на чужое венчание и вспоминать собственное — скромное, поспешное, после которого была страшная и полная боли ночь… Зачем терзаться воспоминаниями?

— Зачем? — вслух спросила Марго.

— Вы что-то сказали? — отозвался Вебер.

— Я хотела спросить, как мой Родион?

Они остановились справа от ступеней, позади пожарных. Забавно: гвардейцы защищали Спасителя от его народа, а пожарные — народ от самого Спасителя.

…Его поцелуй был жарким. Действительно, жарким, таким, что перехватывало дыхание, и сердце едва не обращалось в золу. Каким может быть его прикосновение, если даже сквозь перчатки он способен обуглить ткань?..

«Тебе бы следовало завести любовника, ненасытная женушка», — возник в голове скрипучий голос барона.

Марго ущипнула себя за запястье, и голос тотчас пропал.

— Герр Нойманн советовал схитрить, — тем временем, говорил Вебер. — Присяжные окажутся более лояльными, если герр Зорев прикинется больным. Предлагаем перевести его в госпиталь, нужно лишь ваше разрешение. О, не волнуйтесь! — воскликнул инспектор, перехватив задумчивый взгляд Марго. — Это лучший госпиталь в столице. За вашим братом будет установлен круглосуточный надзор, — при слове «надзор» Марго поежилась, — и он будет в полной безопасности. К тому же, белье там чище, а пища сытнее, чем в тюрьме.

— Если вы полагаете, что так будет лучше…

Марго выдохнула и задержала дыхание, когда ее ладони Вебер взял в свои. Его глаза — внимательные, серые, — блуждали по ее лицу.

— Доверьтесь мне, Маргарита, — тихо произнес инспектор, поглаживая ее пальцы, крепко сжимающие розу. — Ведь вы знаете меня не первый год.

— Три года, — машинально ответила она, не пытаясь вырваться.

— Три, — повторил Вебер. — Еще когда был жив ваш муж. Еще тогда я хотел сказать вам…

Он стушевался и умолк. Марго молчала тоже, заглядывая в его лицо — прежде всегда выдержанное, а теперь побелевшее от внутреннего волнения.

— Наверное, сегодня не лучший день, — пробормотал инспектор, дернув в улыбке ртом. — Но раз уж вся империя смеется от счастья, я подумал, что и мне… и нам…

Снова не нашел слов, выдохнул. Кадык прыгнул над тугим воротником, между крепко сведенными бровями блеснула влага.

— Продолжайте, инспектор, — подбодрила Марго, а сама напряженной спиной ловила жадные взгляды тех, кто остался за оцеплением, их сбивчивые голоса и выкрики, ругань и смех, хаотичные движенья тех, кто пришел пожелать счастья его высочеству.

Должна пожелать и она.

За этим ведь и пришла, глупая! По детской привычке исполнять обещания…

— Я хотел предложить, — начал Вебер, заглядывая в ее лицо, точно ища ответа на еще невысказанный вопрос. — Маргарита, вы, может, согласитесь…

Окончание фразы поглотили колокола.

Зародившись где-то под башней собора, густой звон поплыл над головами. Марго обернулась и увидела, как в чисто синее небо порхнула стая белых голубей.

— Вива! — закричали где-то за оцеплением.

И тысячи ртов повторили:

— Вива! Императору вива! Спасителю вива! Славься, Авьен!

Запестрели подброшенные вверх котелки и шляпы. Кто-то из дам ахнул и повалился в обморок, кто-то зарыдал, повторяя надрывное:

— Как вы могли, Генрих! Я ведь так любила вас!

— И я! И я! — со стоном вторила экзальтированная фройлен, заводя к небу блестящие от белладонны глаза.

Марго окатила волной стыда.

Словно она была причастна к этой фанатичной и глупой любви. Словно и ее неудачливое нападение, и последующая встреча — лишь ничего не значащие случайности на пути огромного механизма, движимого любовью.

И, устыдившись, Марго вскинула руки в ребяческом жесте: не слышать, не видеть, не проронить и вздоха.

Роза выпала и покатилась под ноги, но Марго не видела ничего, кроме массивных ступеней собора, убегающих куда-то вверх, к небесам, где, будто в отражении кривого зеркала, она разглядела кронпринца — его белоснежный силуэт дрожал и рассыпался мозаикой, потом собирался снова, и рядом — сотканная из белых кружев и драгоценностей, — стояла принцесса равийская. Высокая, вровень с супругом, она цеплялась за его локоть, и некрасивое лицо выражало испуг.

«Вы будете единственной, кто искренне пожелает мне счастья», — сказал тогда Спаситель.

Марго обещала. И не могла.

Следом за новобрачными выступила императорская чета. Колокольный трезвон сменился гимном. Толпа пружинила, напирала на оцепление, гремела во всю мощь:

— Вива!

И кто-то в просторных белых одеждах — его преосвященство? дворцовый церемониймейстер? — обеими руками протянул Спасителю чашу.

— Неугасимый огонь, — послышался над ухом приглушенный голос инспектора Вебера. — Он будет гореть, пока не родится новый Спаситель.

Марго не заметила, когда его высочество стянул перчатку и коснулся чаши. Но увидела, как по ее ободку побежали искры, как промасленный фитиль вспыхнул и занялся пламенем, на миг выжелтившим лицо Спасителя — неподвижное и точно неживое.