Нигредо (СИ) - Ершова Елена - Страница 41

— Не нужно… брома, — Марго открыла глаза.

По комнате гуляли сквозняки. Лампы тревожно помаргивали. Клонились вниз потемневшие розы, распространяя едва уловимый аромат увядания и смерти.

Марго натянула одеяло до подбородка.

— Меня спрашивал кто-нибудь? — осведомилась она.

— Графиня фон Остхофф, — ответила служанка. — Но я передала, что вы больны, и она пожелала вам выздоровления. А еще заходил — дважды, — герр инспектор. Он велел передать вам это.

Дрожа, Марго развернула письмо и пробежалась по диагонали:

«Дорогая Маргарита! Упрекаю себя бессчетное количество раз, что позволил свершиться столь гнусному преступлению, и за это уже понес наказание. Но нет наказания большего, чем Ваша болезнь! За то позвольте мне оплатить счет по медицинским услугам, и в качестве прощения примите эти нежнейшие хризантемы — пусть их благоухание наполняет Ваш дом и способствует скорейшему выздоровлению. Ваш друг, Отто».

— Так где же хризантемы, Фрида? — сипло спросила Марго, уронив письмо и приподнимаясь на подушках.

— Вы приказали вынести, фрау, — испуганно откликнулась служанка, подавая воду. — Я оставила их в гостиной.

— А эти розы? Они ведь совсем увяли!

— А их велели оставить. Прикажете вынести и их?

— Нет, нет, пускай, — Марго приняла стакан и пила долго, жадно, напитывая влагой опаленное — огнем или болезнью, — нутро. — Долго ли я болела?

— Два дня, — Фрида забрала стакан и помогла баронессе удобнее устроиться на подушках.

— Принеси мне последние газеты. Наверное, там вовсю пишут о покушении.

— Вы правы, но, благодаря Спасителю и воле Божьей, его императорское величество в порядке, — выдохнула Фрида и перекрестилась на серебряное распятие. Портьеры колыхались от сквозняка, точно подол сутаны, и Марго отвела глаза.

— А что же эрцгерцог? — спросила рассеянно.

— Как водится, фрау, прославлен авьенцами, оплакан дамами, обвенчан и счастлив.

— Так уж и счастлив! — фыркнула Марго и снова вдохнула сладкий аромат увядания, почему-то смешавшийся с отступающим, призрачным запахом гари.

Лишь отголосок болезни, лишь всколыхнувшаяся память. Не думай об этом, маленькая Марго, ты просто слаба и уязвима, как эти увядшие цветы.

Кстати, она так и не ответила его высочеству на извинения. Ждет ли он ответа вообще? Да и прилично ли даме отвечать?

«Поздно вспоминать о приличиях, — ехидно заметил барон. — Не после того, как видела кронпринца без штанов и целовалась с ним в подворотне».

Марго вспыхнула, досадливо отмахнулась, и письмо Вебера порхнуло с постели. Фрида поймала его на лету и аккуратно положила на столик.

— Желаете чего-то еще?

— Да, — ответила Марго, не глядя на нее, а только на Спасителя — нарисованное лицо казалось раздражающе красивым, а улыбка — поддельной. — Помоги мне одеться, Фрида, потом неси бумаги и чернила. И сними, наконец, этот портрет! Видеть его не могу!

— Ах, что вы такое говорите?.. — начала было она, но, поймав взгляд баронессы, покорилась и пугливо ответила: — Как пожелаете.

Газеты пестрели подробностями покушения.

Марго скользила по строчкам: «Столь значимый и счастливый для Авьена день омрачился вопиющим событием! Неизвестный равийский анархист…», «…покушение не только на монарха, но и на целостность империи…», «…лишь благодаря самоотверженности его высочества, Спасителя Священной империи, проявившего высший долг перед страной и правителем…», «…здоровью его императорского величества и его семьи ничего не угрожает…», «…под эгидой столь благородного защитника Авьен будет стоять вечно!»

Марго закрыла газету. Сердце колотилось почти у горла, мысли бродили шальные и жгучие.

Не задумываясь раньше, сколько правды или лжи скрывает легенда о Спасителе, теперь Марго своими глазами видела, насколько опасна его сила. Так, может, правы те, кто приставил к кронпринцу шпиков? Огонь — неконтролируемая стихия. Можно наивно верить, будто приручил его, накрыл стеклянным колпаком, отгородил печными заслонками и заставил служить во благо человека. Но огонь своенравен и свободолюбив. Однажды прорвавшись, из доброго друга становится опаснейшим врагом, обращая имущество в пепел, а чужие жизни — в прах.

Надо держаться от его высочества подальше.

Надо вызволить Родиона и бежать в Славию, или еще дальше, на восток.

Может, за океан…

«Забудьте обо мне!» — хотела написать Марго, уже окуная перо в чернила и дрожа от нервного напряжения. Но в жуткой игре теней увидела саркастично перекошенное лицо фон Штейгера, его презрительный взгляд, опущенный угол рта и глаз, наполовину прикрытый веком.

«Тебе не удастся уйти, маленькая чертовка, — язвительно сказал барон. — Помнишь, что говорил Дьюла? Ты должна оплатить долги, иначе «Рубедо» найдет тебя, куда бы ни спряталась. А знаешь, на что они способны? Знаешь… знаешь?»

— Замолчи! — Марго зажала ладонями уши. Чернильная капля по-осьминожьи расплылась на бумаге.

«Они сожгли его, Маргарита. А потом взяли его прах и…»

— Это только сказки!

«Ты видела сама, насколько они правдивы. К тому же, с Родиона еще не снято обвинение».

— Но оно будет!

Конечно, его высочество обещал. Он ведь тоже побывал в ее шкуре и, защищая отца-императора, поступил не как Спаситель, как сын…

… и понял, насколько это страшно — терять своих близких.

Он защитит и ее.

Марго сцепила зубы и, стараясь унять дрожь, опустила перо на бумагу.

Слова нашлись на удивление легко.

«Я Вас простила, — написала она. — И выполнила обещание. Ваш благородный поступок позволил мне увидеть в Вас не только будущего Спасителя империи, но и защитника тех, кто близок и дорог Вам. А потому я принимаю Ваше предложение и выражаю свое согласие, а также надежду на скорую встречу. Маргарита»

— Фрида! — позвала она, срывая голос. — Скажи, ты уверена, что больше никто меня не спрашивал?

— Совершенно, фрау, — испуганно пуча глаза, ответила служанка. — А кто-то должен был?

— Да, — криво усмехнулась Марго. — Мальчики из церковного хора… Впрочем, неважно! Отнеси к воротам Ротбурга, — она вручила Фриде конверт. — Вели передать его высочеству лично. А через кого? — она махнула рукой. — Да все равно! Я никогда не верила в судьбу, но только на нее теперь и полагаюсь. Как глупо, да? — И, не дожидаясь ответа, добавила: — В отчаянии мы совершаем нелепые поступки. Но поспеши!

Фриду как ветром сдуло. Какое-то время Марго сидела недвижно, прислушиваясь к поспешным шагам служанки. Дождалась, когда хлопнет дверь, вздохнула и снова окунула в чернила перо. Рука не дрогнула, бросая на бумагу решительные слова:

«Ваше преосвященство! Пишу Вам срочное донесение! Дело в том, что…»

Она не запнулась ни разу, скрепила бумагу печатью фон Штейгеров и стала поспешно собираться.

Собор Святого Петера, Петерсплатц

Кафедральный собор святого Петера виден практически из любой части Авьена. Над сферой с Холь-птицей, венчающей шпиль южной башни, пылало августовское солнце. Молчал гигантский Пуммерин: его звон ежегодно разносился над Авьеном в канун Рождества, и раз в столетие глубокий и звучный голос колокола вещал о свершении великого ритуала рубедо. Марго хотелось надеяться, что никогда не услышит его.

Она успела к Sursum corda[1] и, пряча лицо под шляпкой, присела на крайний ряд.

— Dominus vobiscum! — зычный голос епископа дрожал и перекатывался под сводами, и прихожане вторили:

— Et cum spiritu tuo.

— Sursum corda!

— Habemus ad Dominum.

— Gratias agamus Domino Deo nostro!

— Dignum et iustum est![2]

Вознесем сердца и возблагодарим Господа достойно и справедливо…

А у Марго сердце едва не выпрыгивало из груди, сквозь корсетную броню и письмо, зажатое в ладони. Было темно и душно. Над головами сгущался пропитанный ладаном туман. И силуэт епископа — темный, стремящийся вверх, точно свечной дым, — казался принадлежащим какому-то иному, нечеловеческому миру. От этого вся решимость Марго таяла и растворялась в песнопении Sanctus.