Град огненный (СИ) - Ершова Елена - Страница 40

Торий усмехается. А мне в ответ отчаянно хочется пальнуть ему между глаз, но я убираю маузер в кобуру и отворачиваюсь. Я могу сколь угодно отрицать его правоту — но от этого более живым не стану.

На телешоу Торий сказал, что не участвовал ни в одном нашем рейде. Он лгал.

Это случается на третью неделю наших странствий.

Лес начинает редеть. Болота остаются позади, а с северо-востока тянет дымом и запахом теплого хлеба.

У молодняка сразу загораются глаза. Солдаты становятся нервознее и с явным неудовольствием слушают приказы командиров — терпеть и ждать. Они похожи на гончих, напавших на след и рвущихся с поводка.

Торий тоже нервничает. Он избегает смотреть в глаза, кусает губы, словно хочет что-то сказать — но не находит нужных слов и поэтому молчит. Я делаю вид, что его не существует. Я тоже терплю и жду, хотя возбуждение уже начинает покалывать изнутри.

Вскоре возвращаются разведчики и приносят неутешительные сведения: деревня небольшая, но хорошо охраняется, на пожарной каланче дежурит дозорный с автоматом, дворы укреплены частоколом. Замечены деревянные постройки — скорее всего, склады. Возле них также выставлена охрана. За складами кое-какая техника. Точное количество машин подсчитать не удалось — дозорный засек движение и пришлось возвращаться в лагерь.

Значит, люди либо предупреждены о близости врага, либо им уже приходилось отбивать атаку. Неизвестно, каким будет их план. То ли выдержать осаду, то ли отбиться и контратаковать. И технику не стоит списывать со счетов. Может, это ржавые, снятые с колес грузовики. А может, проклепанные железом трактора с пулеметом на капоте. Но как бы они ни были хорошо вооружены, количественное превосходство все равно на нашей стороне. И я отдаю приказ — окружать.

Я жду, пока отряды рассредоточатся, и сам подтягиваю солдат к опушке леса. Деревня ниже по склону и видна, как на ладони. Избы здесь — времянки. Из труб тянутся сероватые кольца дыма. Хорошо видны склады — постройки огибают внутренний дворик буквой П.

И тогда ко мне подходит Торий.

— Можно просто попросить, — говорит он.

— Был приказ — раненым оставаться в тылу, — резко бросаю в ответ.

Он мотает головой.

— Можно выйти с белым флагом и попросить помощи, — упрямо продолжает он. — Если сказать, что пришли с миром… что вы не будете никого трогать… если попросить — можно получить лекарства и пищу без кровопролития.

Я смотрю на него, как на умалишенного.

— Я могу пойти первым, — торопливо говорит он. — Как тогда, в Выгжеле. Я человек, они меня послушают. Я возьму еду и лекарства и вернусь…

— Они подстрелят тебя. Едва ты выйдешь из леса, — холодно отвечаю ему. — Может, Рованьский зверь почуял в тебе человека. Но люди не столь проницательны. На тебе мундир васпы. Ты пришел с васпами. И ты выглядишь, как васпа. Тебя убьют.

Краем глаза засекаю, как офицер Рон коротко взмахивает рукой — значит, позиции заняты. Я поднимаю руку и выбрасываю три пальца. Два. Один — атака разрешена.

Сколько себя помню — мне всегда нравилась именно эта вступительная часть. Она похожа на театральное представление, на которое я однажды попал в Дербенде — раздается третий звонок, гаснет свет, раздвигаются кулисы, и наступает тишина — буквально несколько секунд до того, как на сцену выходят актеры. В воздухе витает напряженное ожидание, зрители взволнованы и возбуждены в предвкушении чуда, которое вот-вот развернется перед их глазами. Появляются актеры — и зал рукоплещет.

Ответная канонада — те же аплодисменты. Дробно раскатывается пулеметная очередь. Часовой нагибается и начинает палить в ответ. Может, местным и удавалось отбить атаку васпов ранее — но что значит несколько ополченцев против двух сотен монстров? Мы сминаем их, как буря сминает молодую поросль. Но люди уходят из зоны поражения без стонов и криков. Грамотно, надо сказать, уходят. Пулемет смолкает: патронов не много, чтобы просто по мешкам и бревнам палить. Коротко всхлипывают винтовки снайперов. Наступает волна авангарда: солдаты продвигаются один за другим ближе к частоколу, и редкие выстрелы из деревни не задевают ни одного, зато демонстрируют, что пулемёта, похоже, в деревне нет. Одна за другой за частокол, переворачиваясь, летят ручные гранаты. Хорошие гранаты, противотанковые. Взметаются фонтаны земли, щепок, крови и еще теплых мясных ошметков…

Как хорошие актеры, васпы отыгрывают свою роль с отдачей и любовью — в каком бы состоянии не находились. И всегда прекрасны в своей игре. Их движения выверены. Выстрелы точны. А я — режиссер, наблюдающий из-за кулис, впитывающий запах дыма и гари, наслаждающийся криками боли и гнева, музыкой взрывов. Я жду своего выхода на сцену. И ждать долго не приходится.

В ход идет вторая серия гранат — колбообразных, с рубчатым корпусом. Это — слезоточивые. Не зря планировали атаку по ветру, а не против: теперь газовое облако протащит по всей деревне. А там — пора в лобовую. Я спускаюсь в разгромленную деревню с видом победителя. И это — наша первая маленькая победа после большого поражения.

Но вскоре выстрелы возобновляются — это разворачивается последний акт. Стреляют со стороны складов, и я пригибаюсь, рывками пересекаю расстояние до ржавой, поставленной на попа бочки. Стреляю из-за нее. С нескольких сторон меня прикрывают васпы, и становится понятно, что люди взяты в кольцо.

— Сдавайтесь! — кричу я.

— Будь проклят, падаль! — доносится в ответ.

Прорвать оборону — дело времени. Но оказывается, что его-то у меня и нет. Потому что все мои планы нарушает фигура, бегущая от леса с развевающейся над головой марлей из аптечки Пола.

— Не стреляйте! Прекратите огонь!

Я мысленно чертыхаюсь. Сейчас больше, чем когда-либо, мне хочется пристрелить Тория самому, пока этого не сделали другие.

— Назад! — кричу я. — Куда прешь, болван?

Пули вспарывают землю прямо под его ногами. Он падает, закрывает голову руками. Ветер подхватывает марлю и надувает ее, как белый парус.

— Не стреляйте! — кричит Торий, поднимая голову. — Остановите бойню! Нам нужны только еда и лекарства! Только еда и лекарства — и мы уйдем!

Из своего укрытия мне видно, как лихорадочно сверкают его глаза. Лицо перекошено отчаянием.

— Не стрелять! — кричу и я и машу Торию рукой. — Отползай в сторону! Отползай!

Он будто не слышит. Цепляется за марлю, как за последнюю надежду. Но васпы перестают палить. Затихают и люди. Услышали они его слова? Или их привел в замешательство столь безрассудный поступок? В любом случае, в воздухе повисает тишина. И это играет нам на руку.

Воспользовавшись заминкой, васпы заходят с тыла. Слышится серия коротких выстрелов. Потом — крики, удары, мокрое бульканье и стоны. Я подрываюсь с места, поворачиваю во внутренний дворик между складами, где теперь происходит рукопашная. Краем глаза вижу, как поднимается на трясущиеся ноги Торий. Отчаянье на его лице сменяется растерянностью, марля безжизненно свисает в руках.

Обороняющихся — пятеро. Двое убито. Один — тяжело ранен. Он корчится на земле, булькает кровью и пытается зажать руками рваную рану в горле. Я не смотрю на него. Смотрю на двух других. Они поставлены на колени. Автоматные дула нацелены в головы.

— Вот главарь, — говорит преторианец Рон и хватает за волосы крепкого мужика, запрокидывая его голову и заставляя смотреть на меня. Глаза мужика горят по-волчьи.

— Ты главный? — спрашиваю.

— Я староста, — хрипит мужик и вместе со слюной выплевывает слово:

— Ублюдок!

Бью его по лицу.

— Офицера преторианской гвардии Королевы следует называть "господин преторианец".

Мужик сглатывает, облизывает разбитые губы и отвечает:

— Подохла ваша ублюдочная королева. И вы скоро подохнете.

— Что на складах?

— А ты проверь, — скалится он.

И глаза загораются совсем уж сумасшедшим огнем, от которого мне становится не по себе.

— Рон, проверь, — командую преторианцу.