Танцы минус (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 10

Встаю. Опа! Меня даже как-то покачивает. Ну да ничего. В дом захожу через ту же дверь, в которой скрылся некоторое время назад Егор. Ту, что ведет с террасы прямо в гостиную. И, естественно, произвожу фурор. Юная итальянка взвизгивает. Ксения, прикрывает ладонью рот, чтобы не уподобиться Марии-Терезе. Приходченко и Федор одновременно вскакивают на ноги. Сергей, который в этот момент возится на кухне, роняет стакан. Все. Зрителей больше нет. Егор куда-то пропал…

— Ксень, теперь мне надо бинтику. И перекиси, наверно.

— Ты?.. С тобой что?..

— Травма на производстве.

Улыбаюсь криво. Губы вновь начинают дрожать, и я кидаюсь бежать в сторону туалета. Ксюха за мной.

— Машка!.. Вы же вроде с Егором ушли… Это что? Он тебя?!!

— Случайно…

— Маш! Ты серьезно? Егор? Я не верю. Как это вышло?

— Сказала, что ухожу… Он разозлится, телефоном в меня кинул. Ну и вот… Попал неудачно… Ерунда, конечно. Просто бровь всегда очень сильно кровит.

— Да какая ерунда! Тут зашивать придется.

— Не придется, Ксень. На мне заживает, как на собаке. Точно говорю — ерунда. Сейчас просто кровь бы остановить, а то я и так уже вся перепачкалась.

Дверь за нашими спинами распахивается с треском. Приходченко как котенка за шкирку волочет моего мужа.

— А это что по-твоему, твою мать?!

Обозленный до крайности Егор только косит дурным глазом. Никакого сочувствия ко мне он сейчас не испытывает и испытывать не собирается. Зря полковник его приволок. Да и я видеть его сейчас не могу совсем. Просто не могу и все тут! Егор что-то возмущенно ревет и вырывается, Приходченко матерится так, что уши вянут, Ксения пытается их успокоить… Шум, гвалт. Не могу. Не могу!

— Заткнитесь все!

Ору так, что даже уши у самой закладывает. Повисает мгновенная и оттого совершенно оглушительная тишина.

— И убирайтесь! Убирайтесь, слышите? Оставьте меня в покое, Христа ради!

Приходченко выпускает ворот одежды Егора, тот с независимым видом поправляет его. Затем оба наконец-то уходят. Отворачиваюсь и стою, упершись руками в край раковины. Красные тяжелые капли падают в нее одна за другой. Кап… Кап… Кап… Смотрю на них и мне все больше хочется совершить что-нибудь буйное. Что-нибудь, о чем потом будет стыдно вспоминать. То, что в подростковом возрасте у меня неизменно заканчивалось приводом в милицию. Меня аж трясет от переполняющих эмоций. Будь я у себя дома, хоть посуду бы побила, а так… Зажмуриваюсь и тихо рычу сквозь стиснутые зубы.

Дрожащая рука Ксюхи ложится мне на плечо. Не ушла…

— Маш! Маш, давай хоть перекисью действительно… А еще лучше пойдем в тот дом. Там никто мешаться не будет.

Киваю, сдерживая себя из последних сил. Она дает мне мокрое полотенце, и я прикладываю его к разбитой брови. Идем. Но на улице сталкиваемся с нашими мужиками, которые, видно, вышли из дома следом за отбывающим Егором. Еще из-за калитки слышу сдержанный голос Серджо.

— Как бы то ни было, Егор, бить жену… Это…

— Да не бил я ее! Не знаю уж, что она вам наплела… Это все ее чертов папаша. Найду эту скотину и так отделаю! Старый пидор! Урод недоделанный!

Все, планка падает. Черное неуправляемое бешенство охватывает меня, словно пожар. Стряхиваю с себя как котенка Ксюху, которая вообще-то выше и здоровее меня, и вырываюсь на стратегически простор. Видок у меня, наверно, еще тот — когда-то белая блузка вся в крови, физиономия — тоже, волосы всклокочены, в глазах безумие. Ему бы бежать без оглядки, но муж мой совершает ту самую основную ошибку, в капкан которой попадают поначалу все: он не воспринимает меня всерьез.

Драться я училась на улице, так что всяких там джентльменских правил боя не знаю. В дворовой драке главное что? Главное постараться вырубить противника как можно скорее, а значит в ход сразу идут самые подлые приемы. Поэтому сначала я двигаю ему по яйцам, а когда он скрючивается, с огромным удовольствием впечатываю колено в его такое совершенное и все еще (черт побери!) такое любимое лицо. Он падает. Но как следует попинать его по ребрам мне не дают. Кто-то захватывает меня локтем за шею и даже немножко придушивает для того, чтобы охладить. Пытаюсь брыкаться, но бесполезно. А потом слышу возле уха голос Федьки. Причем по-моему он изо всех сил сдерживает смех:

— Машуха! Ай! Черт! Уймись! Вот, блин! Все, хватит, хватит, царапучка. Что вот я теперь своей жене-то про такие украшения скажу? Ну все, все. Оставь его в покое. Ему хватит, я думаю. Ты ж вроде разводиться собралась, а не вдовой становиться.

Он еще что-то гудит успокоительно, и я действительно постепенно прихожу в себя. Давненько меня так не накрывало.

— Все, Федь, спасибо. Я… Я в порядке.

Отпускает неуверенно.

— Ну ты псих, Машка!

Бешенство схлынуло, осталась пустота. Теперь уже точно никаких шансов помириться. Ни один мужик не простит такого… Тем более такой, как Егор. Еще бы! Быть избитым на глазах у других мужиков и кем?!! Бабой! Смотрю, как он ковыряется на асфальте. Встает с трудом, оставляя, как и я, кровавые капли на дороге. Только у него разбит нос. Потом ни на кого не глядя, молча садится в машину, заводит ее с каким-то надрывным визгом и срывается с места. Был муж. И не стало…

Соображаю плохо, а потому не понимаю, как получается так, что вместо дома напротив, в который мы шли с Ксюхой, сначала оказываюсь в кабинете хирурга, который, сделав мне предварительно пару уколов, накладывает швы на бровь, а потом в кровати в одной из спален большого дома Сереги и Ксюхи.

Утром меня будит мрачная и заспанная Ксюха в пледе.

— У тебя в сумке телефон надрывается все утро.

— Ой, прости, а я не слышу…

— Тебе хорошо. Тебя вчерась в больничке накачали успокоительными и обезболивающими, ты и спала как сурок всю ночь. А я вот глаз так и не сомкнула. Все боялась, что дом не выдержит и перекрытия рухнут.

— Это еще почему? Землетрясений в Москве вроде особо не случается…

— Это — заезжее.

— Ксюх, ты говоришь загадками.

Смотрит, злобно кутаясь в свой плед, потом все-таки поясняет:

— Мария-Тереза всю ночь насиловала полковника Приходченко.

— Что, правда что ли?

— Вот те крест! Отправляясь утром на службу сказал, что надо уходить на пенсию. Я ему — мол, как же СОБР без вас? А он только головой трясет нервно. Говорит: «Да не из спецназа, там-то еще ничего, потяну. Я про большой секс. В моем возрасте такие нагрузки и в гроб загнать могут».

Со смехом пожимаю плечами:

— Вот тебе и нежный юный птенчик! Южный темперамент… И что теперь? Отступил Герой России перед лицом итальянской угрозы?

— Как же! Русские не сдаются. Сказал — вечером приедет проверить все ли у нас так.

— Ты их сразу отправляй в тот дом. Пусть там проверяют.

Теперь смеемся обе.

— Как себя чувствуешь?

— Да нормально, Ксень. На душе погано, а так…

— Глянь, кто звонил-то. А то вдруг Егор с извинениями и объяснениями в вечной любви, а ты тут лежишь и зря изводишься.

Подпихивает мне сумку, которую специально приперла снизу. Смотрю. Нет, не Егор. Глупо было бы рассчитывать на подобное. Номер незнакомый… Кто бы это мог быть? Пока размышляю телефон начинает звонить снова. Тот же абонент. Кто-то очень настойчив. Отвечаю и слышу совершенно незнакомый вежливый козлетончик.

— Здравствуйте. Простите, я правильно звоню? Это Мария Ваго?

У моего отца и, как следствие, у меня довольно редкая фамилия. Когда-то читала, что раньше, в те времена, когда Россия еще называлась Княжеством Московским, была она распространена куда шире и довольно часто встречается в русских летописях, но сейчас практически исчезла. Так что перепутать меня с кем-то или найти однофамильца также трудно, как в случае с итальянскими выкрутасами Серджо. Но раз называют так, то собеседник мой — кто-то из моей прошлой жизни. Теперь-то я Стрельникова…

— Да, это я.

Козлетончик радостно вспискивает и начинает тараторить с удвоенной скоростью.