Танцы минус (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 13

Нет! Я не буду вести себя как последняя дура и отравлять себе существование подобными мыслями! Я женщина свободная, никому ничем не обязанная… И вообще, одноразовый секс наверняка отличная штука!

Когда Яблонский звонит в дверь, я уже полностью готова. Выхожу, запираю дом. Он стоит рядом с машиной, засунув руки в карманы и покачиваясь с мыска на пятку. Осматривается.

— Отличное местечко. Твой домик?

— Нет. Подруга пожить пустила.

— А кто у нас подруга?

— Ксения Ванцетти, но ты ее наверняка знаешь под другой фамилией — Соболева.

— Опа! Прикольно! Тесен мир! Давно ее не видел. А где она сама?

— В доме напротив.

Киваю в сторону особняка Серджо.

— Не понял…

— Она вышла замуж за соседа.

— Ловко.

Смеется. Хороший у него смех. Задорный и открытый. Не хихикает, а именно хохочет. У меня начинает звонить телефон. Ксюха.

— Маш! У тебя все в порядке? А то смотрю машина какая-то возле дома стоит…

— Все нормально. Это… за мной.

— Яблонский?

— Угу.

— Ну… Я тебя, короче, предупреждала.

Молчим.

— К себе везет?

— В ресторан.

— Звони, если что.

— Конечно. Как там перекрытия?

Вздыхает театрально.

— Приходченко ее, слава богу, к себе забрал. Мы наслаждаемся забытым уединением и тишиной.

— Тогда не буду мешать.

— Ты, Маш, никогда не помешаешь.

— Спасибо.

Прощаюсь и сажусь в машину. В салоне пахнет дорогой кожей, дорогим мужским парфюмом. Значит и ресторан будет дорогой… Он привозит меня на Патриаршие пруды. Ресторанчик стоит прямо на берегу и выглядит как летний павильон в графском поместье. Место совершенно очевидно пафосное, но при этом очень уютное. Абажуры под старину, фотографии в деревянных рамочках на стенах, живая музыка. Причем не пошлая певичка с дурным слухом, а интеллигентный струнный дуэт. Яблонского здесь знают, на меня смотрят с ироничным пониманием — не первая, и не последняя. Но мне плевать.

Он выбирает вино — двадцать четыре тысячи рублей за бутылку. Офигеть, конечно, но очень забавляет, как изящно ему удается довести до моего сведения эту самую цену! Сам не пьет («Увы! За рулем!»), только мне подливает. Подпоить хочет? Наивный. Мне эта бутылка — как слону дробина. Как говорит моей папа: у меня необычайно высокий показатель «лигрыл» — литр-градус на рыло. Мозг не отключается даже тогда, когда уже ноги не ходят.

Попиваю великолепное «грандкрюшное» винцо, заедаю каким-то причудливо изготовленным и не менее причудливо поданным мясом. Смотрю на красивого и даже в какой-то степени знаменитого мужчину напротив, который разливается соловьем, прилагая всяческие усилия к тому, чтобы вечер в ресторане плавно перерос в ночь в его холостяцком флэте. Чем не жизнь?

Сначала приятное опьянение склоняет меня к тому, что идея не так и плоха, а потом я, как обычно это у меня и бывает, вместо того, чтобы пьянеть все больше, начинаю трезветь. Дальше все тоже предсказуемо: чем больше выпью, тем более трезвой буду. Разве только перейти на водку и засадить изрядно. Но тогда просто в туалет пойду с «белым другом» общаться. И что за организм у меня?

Но самое скверное, что чем больше я трезвею, тем меньше мне хочется, чтобы события развивались по задуманному Яблонским сценарию. Пошло это. Пошло и как-то… неправильно, нечестно, грязно.

Дура, блин!

Прошу отвезти меня обратно, в дом Ксюхи. Выносит это известие стоически. Когда приезжаем, понимаю почему — рассчитывает продолжить вечерок здесь. Петушку-то все равно, где курочку топтать…

Начинаю прощаться на пороге. Он настойчив. Обнимает, пытается поцеловать. Двинуть ему что ли? Но до этого не доходит. Просто потому, что за спиной Ёблонского (вот уж правда!) в свете уличного фонаря вырастает внушительная фигура Федьки Кондратьева. Черная форма с нашивками, краповый берет, который кажется крохотным на его здоровенной башке. Ростом на полголовы выше немаленького Ивана, а плечи такие, что еле влезают в дверной проем. Впору боком проходить, чтобы ненароком косяк не высадить.

— Маш! Я не вовремя? Помешал?

— Нет, Федь. Иван уже уходит.

Яблонский усмехается и дает задний ход. Да и кто в твердом уме и в трезвой памяти решиться выступить против майора Кондратьева? Особенно, когда у него такое вот лицо, как сейчас.

— До завтра, Маш. Помнишь? На два назначено собрание трудового коллектива, последнее перед выездом на натуру.

— Помню. И приду. Спокойной ночи.

— И тебе. Спасибо за вечер. Надеюсь, не последний.

А он наглец! Федьки-то не испугался! А если б это, к примеру, мой муж был? Мне такие наглые всю жизнь нравились. Улыбаюсь.

— И я тоже… надеюсь.

Его улыбка в ответ еще шире. Легко кланяется и уходит к машине. Пропускаю Федьку в дом и наконец-то захлопываю дверь.

— Что за типус?

— Режиссер Иван Яблонский. Мой свежеобретенный работодатель.

— Может, ему ноги переломать?

Смеюсь.

— Не надо, Федь. Эту Чуду-Юду я сама победю.

— А что за работа?

— Пригласили вот в кино, консультантом. Я никогда не рассказывала, но в своей прошлой жизни, до того, как сломала себе позвоночник, я занималась мотогонками.

— Ты?!

— Я, Федь. Хочешь взглянуть?

Он кивает, не очень понимая. Иду к своему чемодану, который так до конца и не разобрала. Лезу в самый низ и вытаскиваю потрепанный конверт с фотографиями.

— Вот, смотри.

На фото я. В заляпанной грязью амуниции, усталая, но с улыбкой от уха до уха. Потому как стою я на верхней ступеньке пьедестала и на груди у меня медаль… Как же давно это было! Действительно в прошлой жизни…

— Круто. А я думал женщины мотоспортом ну… не занимаются.

— В кольцевых гонках баб нет. Лучше вы, мужики, во сто крат. А вот в кроссе… В кроссе и наравне с вами в общих заездах участвуем, и отдельные, чисто женские соревнования проводятся.

— А спину на гонках повредила, а Маш?

— Нет, Федь. Только давай не будем об этом?

Кивает настороженно.

— Давай. Я, собственно, пришел договорить про то, про что начал тогда, после того как ты станцевала… Вот ведь! Думал, ты танцовщица профессиональная, а ты оказывается…

— Талант мой, Федь, многогранен, как брильянт. Жена вот из меня хреновая получилась, а так…

— Что, не звонил Егор?

— Неа. И не позвонит. Так что… Давай и об этом мы с тобой, Кондратушка, говорить не будем.

— Как скажешь, Маш, хотя я… Ну ладно. Попозже мы с тобой… Так я что? Я ведь еще и с Анной успел все обсудить, так что это теперь не только моя личная инициатива, а, можно сказать, наш общий, семейный подряд. Короче, мы с Анькой тебе денег ходим дать, чтобы ты свою школу танцев могла организовать. В дело, стало быть, вложить. А то чего они у нас лежат пылятся?

— Федь…

Сказать, что я растрогана — значит не сказать ничего.

— Анька пока дома с пузом сидит, в интернете поищет помещение. А может, и я кое-кого из старых знакомцев прижму, и что-то подходящее они мне отыщут… А еще у тещи у моей (уморительно кривит физиономию) знакомая есть. Пенсионерка, но бухгалтер опытнейший. Всю жизнь этим делом занималась.

— Федь… Вы с Анной… Ты даже не представляешь…

— Да ладно тебе, Маш. Мы в тебя верим.

— Спасибо.

— Так что теперь ты вполне можешь этого своего Жаблонского послать на три веселых буковки.

— Яблонского, а не Жаблонского.

— А по мне так, когда на «ж», больше подходит.

Это он еще не знает про вариант с буквой Ё в начале. Смеюсь. Забавный. Интересы друга, что ли, так хранит? Так друг-то уже тю-тю от меня. И след простыл.

— Нет, Федь. Так будет неправильно. Во-первых, хочу хоть немного заработать, чтобы было на что жить первое время. Во-вторых… Во-вторых, хреново мне сейчас, Федь. Просто хреново. Не до чего. А с таким настроением за настоящее дело браться — хуже некуда. Так что… Три месяца съемок у меня впереди. Как раз…

— Понимаю. Может, ты и права. Но ты имей в виду!