Танцы минус (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 39

Бегу, продираясь через подлесок. Внезапно подворачиваю ногу, теряю равновесие и лечу куда-то вниз. Только когда вижу перед собой замшелые бревна, подпирающие грунт, понимаю куда свалилась. Окоп. Эхо войны. В здешних лесах окопов, землянок и полу-обрушенных блиндажей полным полно. Пытаюсь встать и тут же болезненно охаю. К счастью, не спина. Всего лишь лодыжка. Но если это вывих, то с такой ногой я все равно далеко не убегу. Плохо. Очень плохо.

Уже слышу, как Иван ломится через кусты следом за мной. Теперь одна надежда на то, что мне удастся спрятаться, и он меня просто не найдет. Ужом ползу по дну окопа. Хоть в этом повезло — длинный он и извилистый. И заканчивается на мое счастье не простым тупиком, а как раз таки блиндажом. Даже несколько бревен, которые некогда служили ему крышей, сохранились. Видно, туристов тут не бывает, и горожане с шашлыками сюда не добираются, а то бы уже пожгли… Забираюсь как можно глубже и замираю, стараясь не двигаться и даже не дышать.

Оказывается, прислушиваться к близким шагам убийцы так же страшно, как лежать с закрытыми глазами, ожидая его прикосновения. Сердце колотится где-то в самом горле. По лицу струйками течет пот. Шаги Ивана замирают неподалеку. Наверно, стоит, прислушивается и осматривается.

— Ма-а-аш! Машка! Выходи. Все кончено! Не бойся! Маш, я свой. Слышишь? Я тебе не причиню вреда!

Как же, поверила! Нашел дуру! Молчу, таюсь как могу. Совсем близкий шорох. Мне на голову и за шиворот начинает сыпаться труха. Неужели стоит прямо надо мной?.. Если пойдет вдоль окопа и надумает обернуться, то увидит меня сразу… Что ж за везенье такое?! Ну почему бы ему не начать искать меня в каком-нибудь другом месте? Лес-то большой!

Опять шорох. Уходит? Обнаруживаю, что все это время неосознанно задерживала дыхание. Фуф! Заставляю себя сидеть и не шевелиться еще долго. Даже после того, как слышу, что в стороне завелся двигатель. Только когда звук его стихает вдалеке, разрешаю себе выбраться из своего укрытия.

Плохо. Идти совсем не могу. Нога начинает распухать и рвет болью. Телефон! Может, набрать 112? Хватаюсь за карман куртки. Как же! Наверно, первое, что они сделали, это избавили меня от ненужного по их мнению гаджета.

Нахожу себе палку, благо в лесу с этим делом проблем нет совсем. Потихоньку иду к тому месту, где, как мне кажется, стоял автомобиль Яблонского. Надеюсь, что там хоть какая-нибудь да дорога, по которой я смогу рано или поздно выбраться к людям. Но так ничего и не нахожу. Зато через какое-то время обнаруживаю, что стою как раз над тем самым блиндажом, в котором пряталась незадолго до этого. Счастье, что не свалилась в него — здесь глубина окопа приличная. Значит, кружила… Ничего удивительного. Я человек сугубо городской. Всяким там лесным приметам и ориентированию на пересеченной местности не обучена.

Сил нет совсем. Темно, хоть глаз коли. Начинает накрапывать дождь. Делать нечего, придется ночевать там, где стою. Спускаюсь в окоп и снова забираюсь в блиндаж. Тут по крайней мере сухо…

Утром обнаруживаю, что все еще хуже, чем мне представлялось. Нога стала размером с детский мяч и на ощупь горячая. И это при том, что и саму меня бьет озноб и душит сухой противный кашель. Холодная и дождливая ночь в лесу дала себя знать… Просто здорово! Пробую выбраться из окопа, срываюсь с его осклизлой стенки, падаю на больную ногу и тут же теряю сознание от боли.

Первое, что испытываю, когда прихожу в себя — удивление. Во-первых, мне странен сам факт, что я вообще очнулась. А во-вторых, я, как тут же выясняется, не в холодном и мокром окопе, а на больничной койке. Рядом в кресле сидит Егор, у окна ошивается еще кто-то, но стоит он спиной, и смотрю я на него против света, так что непонятно, кто это. Нога моя бедная в лубке и подвязана куда-то вверх. В голове — шум, в руке — капельница. Красота!

Егор, похоже, спит — глаза закрыты, голова неудобно откинула на спинку. Смотрю. Красивый. Линии лица, расслабленного тела — совершенны. Вот только прежнего поросячьего восторга у меня уже не вызывают. Оба «мои» мужчины — и муж, и Яблонский, вкатили мне такую дозу прививки против болезни под названием любовь, что надолго хватит.

Краем глаза вижу шевеление у окна. Поворачиваюсь и тут же начинаю орать. Иван! Там стоит Иван!!! Он же меня сейчас… Егор вскакивает, но вместо того, чтобы спасать меня от неизбежной кончины от рук Яблонского, почему-то выбегает в коридор. Яблонский же, напротив, кидается ко мне. Пытаюсь лягнуть его здоровой ногой и даже вроде бы куда-то попадаю, потому что он болезненно ахает.

— Маш! Машенька, маленькая моя, не бойся. Успокойся, я не враг тебе. Ну поверь! Правда не враг. Ну подумай сама, кто бы мне позволил толочься возле тебя, если бы дело было иначе?

Возвращается Егор в сопровождении врача. Тот деловито щупает мне пульс, слушает при помощи фонендоскопа легкие, что-то поправляет в капельнице и, наконец, удовлетворенно кивает.

— Как самочувствие?

— Страшно очень и не понимаю я ничего.

— По поводу непонимания — это не ко мне. А от страха успокоительное вколоть могу. Надо?

— Нет.

— Ну вот и славненько. Если какие-то проблемы по медицинской части возникнут — обращайтесь.

Выходит, дружелюбно кивнув всем по очереди. Смотрю на Егора, смотрю на Ивана. На первого смотреть могу, на второго — совсем нет. Потому обращаюсь к Егору.

— Что он тут делает?

Пожимает плечами.

— То же, что и я. Ждал, вот, когда ты в себя придешь и на кое-какие сильно интересующие нас вопросы ответишь.

— Не буду я при нем ни на что отвечать. По крайней мере, пока не пойму, какова его роль во всей этой истории.

Иван делает неуверенный шаг в мою сторону.

— Маш, я…

— Стой, где стоишь. Свои байки и оттуда, из угла, рассказывать сможешь.

— Маш, ты прости меня. Но, пойми, так было надо.

— Бред какой-то. Что именно надо? Кому? И для чего?

— У меня был совершенно четкий приказ — как только ты ввязываешься во что-то действительно серьезное или находишь хоть какой-то намек на то, где тайник с наркотиками, тебя нужно угомонить и вывезти в безопасное место.

— Ну да! И самым безопасным местом тебе показался лесок, а самым надежным компаньоном — Ерлан Садыков.

— Маш! Машенька, ну поверь ты мне! Просто все пошло не совсем так, как хотелось…

— Кстати, кто тебе приказы-то такие интересные раздавал? Госкино?

Смеется невольно. Потом вновь серьезнеет.

— Нет. Приходченко ваш, кто ж еще.

Сказать, что я удивлена — значит не сказать вообще ничего.

— Что за?..

— Я, Маш, в игре этой давно. С тех самых пор, как Ритка моя от передозировки умерла. Дал тогда зарок, что найду и уничтожу ту сволочь, которая ее на наркоту подсадила. Не того наркошу, который ей дурь приносил, а потом сам от передоза перекинулся, а того, кто по-настоящему наживался на этом. Для кого людские мучения и смерти — лишь средство наживы. Стал искать среди своих поначалу. Богема-то по этой части известна, наркош среди представителей «творческой интеллигенции» (ерничает) — хоть попой ешь. Ну и с этой своей суетой самопальной попал в поле зрения наших спецслужб. И они меня вроде как завербовали… Шпионом я стал, короче говоря. Изображал из себя мелкого дилера. Покупал небольшие партии и сдавал, куда следует. Иногда для поддержания репутации понемногу продавал. Постепенно все больше втирался в доверие. Дошел до того, что стали со мной разговор заводить о том, чтобы я более крупные партии по стране переправлял. Киношники ведь, как циркачи. По стране много ездят. И скарбу за собой тоже немало таскают… Как раз цирк твоего отца неподалеку появился. Мне дали понять, что именно в этом цирке — крупная партия товара. А тут сначала Егор появился и рядом крутиться стал, потом ты… Мне позвонили… ну… мои работодатели и свели с Приходченко. Он про вас с Егором все и объяснил. Предупредил, что шустрая ты, и что с тобой ухо востро держать надо. Прав был.

Улыбается несмело и одновременно неосознанно прикасается к руке, в которую воткнулся мой нож. Внезапно меня словно ватным одеялом накрывает дурнота. В глазах черные точки плясать начинают, уши закладывает, мгновенно покрываюсь потом, голова кружится так, что кажется, будто лечу куда-то вниз. А всему виной простая мысль — я ведь могла его убить! Промахнись я в другую сторону и мой нож вошел бы ему не в руку, а в грудь. Прямо туда, где сердце…