Приказано жениться (СИ) - Каблукова Екатерина - Страница 26

Белову это мужчина был незнаком. Лощеватый, с самодовольной улыбкой, в камзоле иностранного покрою, он, скорее всего, был одним из сопровождающих франкийкого посла.

Преображенцу сразу не понравились жадные взгляды, которые мужчина бросал на Настю. К концу первой перемены блюд, кавалер что-то спросил, девушка тихо ответила, и мужчина позволил себе якобы случайно прикоснуться к её пальцам. Настя одернула руку и строго посмотрела на нахала, а Григорий явственно скрежетнул зубами. Волк просто оскалился. Впрочем, среди всеобщего шума, это осталось незамеченным.

Ужин все длился и длился, кавалер не отходил от Насти, и Белову оставалось лишь наблюдать за этим. В какой-то момент, девушка вновь бросила на гвардейца задумчивый взгляд, и заметив, что он злится, упрямо вскинула голову, после чего начала общаться со своим соседом более приветливо.

Григорий помрачнел еще больше, зверь в груди бесновался, волку явно хотелось вонзиться зубами в глотку нахала.

Наконец, государыня закончила трапезничать и встала, все тотчас же повскакивали со своих мест. В окружении свиты, Елисавета Петровна направилась аккурат к дверям, где стоял Белов, намереваясь перейти в купеческий зал, где уже расставляли столики для карточных игр.

Проходя мимо гвардейца, государыня бросила понимающий взгляд, полный веселья.

— Что, Гриша, зубы стиснул? Смотри уведут невесту то, — проронила она так, услышал лишь сам преображенец, да еще Рассумовский, шедший рядом с императрицей.

Алексей Григорьевич с удивлением взглянул на Белова, но Елисаветта Петровна, шурша юбками, уже вышла из столовой, и фаворит поспешил за ней.

Следом за ними потянулись и остальные. Проходя мимо преображенца, Настя невольно взглянула на него, но Григорий сделал вид, что и не заметил её. Лишь когда все вышли, лакеи распахнули боковые двери, и в столовую вошли те, кто был лишен чести ужинать с императрицей. Столовая вновь наполнилась шумом. Торопясь успеть на игру, придворные ели стоя, торопливо запихивая в рот остывшие яства.

Впрочем, на это Белов уже не стал смотреть. Сдав пост семеновскому полку, преображенцы ушли в офицерскую, где им уже накрывали стол.

— Ну что, господа, поздравляю, отстояли пост! — Васильев первым сел за стол и разлил по бокалам красное вино, — Бургоньское! Елисавете Петровне франкский посол подарил. Гриш, а что тебе государыня в дверях шептала? Рассумовский аж глаза выпучил от удивления?

— Да так, — отмахнулся Григорий. — Ерунда все.

— Смурной ты какой, — заметил второй приятель, Зубов. — Случилось чего?

— Нет, — Белов привычно протянул руку за бокалом, сделал глоток, и тут же сплюнул. — Вот кислятина!

— Гриш, ты чего? — попытался обидеться Васильев. — Дармовое же, франкийское.

— Оно и видно, что дармовое! Вечно эти басурмане экономят! Хорошо еще, что жаб в подарок не привезли!

— Каких жаб?

— Которых жрут, вместе с слизняками, — охотно пояснил Григорий, наслаждаясь отвращением на лицах приятелей. — Мне батюшка сказывал, он же в Соробоне науку по указу Петра Великого постигал. Сильно потом на франкскую кухню ругался. Суп, сказывал, луковица на ведро воды и хлеб покрошить.

— Это еще как? — возмутился Зубов.

— А вот так. А соусами тухлятину заливают.

— Дикий народ! — Васильев отпил из своего бокала, поморщился и отставил. — И вправду, кислятина!

— Ладно, — Белов усмехнулся и отстегнул флягу с пояса, — ставьте рюмки, мне тут гостинец передали… Наше, хлебное, чистое, как слеза!

— Гуляем! — оживились однополчане.

Домашняя водка была вкусной, легко падала в живот, огненным вихрем проносясь по телу, но все равно Григорий почти не пил. Какое-то беспокойство снедало его. Несколько раз он порывался встать и проверить все караулы, но друзья отговаривали, ссылаясь на новолуние.

Действительно, луна узким серпом выглядывала из-за облаков, отчего на душе становилось совсем тоскливо. Глядя на нее сквозь окно, Григорию хотелось обернуться волком, выскочить на поляну и, задрав морду, проникновенно завыть.

Почти всю ночь Белов так и просидел на подоконнике, глядя на то и дело скрывающийся за беловатыми облаками молодой месяц. Чуткий слух волка улавливал все, что происходило сейчас во дворце: шорох карт, падающих на зеленое сукно стола, смех придворных, шаги и еле сдерживаемые стоны страсти. Судя по всему, очередная фрейлина, предавалась плотским утехам под кустами.

Белов невольно прислушался. Стоны мало походили на Настин голос, и волк слегка успокоился, как вдруг уловил знакомый звук шагов. Уже понимая, кто сейчас войдет в комнату, Григорий спрыгнул с подоконника и тихо свистнул, привлекая внимание сослуживцев.

— Александр Борисович идет, — предупредил он, застегивая мундир на все пуговицы и быстро расправляя складки. Офицеры быстро повскакивали со своих мест, пряча карты и пустые бутылки из-под вина.

Бутурлин вошел, обвел комнату мрачным взглядом, отчего сердце у Григория ухнула куда-то, он уже почти не сомневался, что сейчас услышит.

— Белов, — глосс подполковника звучал устало. — Пойдешь со мной. Остальные… — он принюхался и фыркнул. — На обход. Заодно и протрезвеете!

Григорий поспешно вышел из комнаты и зашагал, подстраиваясь под командира. Бутурлин молчал, и Белов не осмелился спрашивать, что стряслось.

Они вышли из дворца и направились в сторону Зверинца. Запах свежей крови ударил в ноздри, перемешиваясь с еле заметным страхом и тяжелым духом смерти. Григорий остановился и внимательно посмотрел на командира.

— Кто?

— Иван, — подполковник все-таки взглянул на молодого преображенца. В его взгляде мелькнуло сочувствие. — Гриш, все знаю, но ты — единственный, кто запах зверя отличит. Ты ж по его свежему следу ходил.

— Хорошо, — оборот прошел даже легче, чем ожидал Григорий.

Все запахи и звуки сразу стали отчетливее. Рыжеватый волк затрусил рядом с подполковником, то и дело прижимая нос к земле.

Далеко позади остался дворец, где все еще шумели люди. Карту падали на стол и звенело золото. Но это уже не трогало. Знакомый запах: тяжелый и резкий — заставил волка вздыбить шерсть и глухо заворчать. Подполковник аккуратно опустил ладонь на холку зверя, намереваясь успокоить, но тот мотнул головой и резво потрусил вдоль аллеи к воротам, затем резко взял вправо и остановился у раскидистого дуба, чьи ветви нависали над забором.

Вздохнув, волк отряхнулся и вновь перекинулся в человека.

— Полезем аль через ворота? — поинтересовался Белов у командира.

— Через ворота… толку-то… — пробурчал тот. — Наверняка убег твой волкодлак к воде.

— Может по берегу пойти? Где-то ж вылезет? — предложил Григорий, с тоской вглядываясь в кромку залива, над которой уже начинала расползаться розовая полоса рассвета.

— А как по отмелям и до Питрсбурха пошел? — Бутурлин махнул рукой. — нет, Гриш, опять он нас провел… Давай обратно… когда пост сдашь, приходи, покумекаем, как этого зверя ловить.

— А… — преображенец заколебался. — Иван… он…

— Уходил я, Ванька жив был… сколько протянет — не знаю… вся грудь разодрана, но дышал… Ему бы ведьму сильную, яд из крови вытравить. Да где ж ее взять… Анна Михайловна моя в Питерсбурхе. Я, конечно, за ней пошлю, но сам понимаешь…

— Понимаю. Пойдемте, Александр Борисович, мне посты расставить надо.

В тяжелом молчании оба направились обратно ко дворцу.

Весь день Настя просидела во фрейлинской. Гнев от разговора с Беловым сменился стыдом, и девушка уже жалела, что затеяла разговор с гвардейцем.

Каждый звон колокольчика заставлял нервно вздрагивать. Новоявленная фрейлина боялась, что Головина догадается, кто виновница всех бед, и пожалуется Елисавете Петровне.

Наконец, Дарья известила, что государыня изволила отправиться в Монтплезир, почивать перед ужином.

— Наконец-то! — выдохнула Варя. — Поздно она сегодня.

— У нее посол франкийский… как начал носом шмыгать, да про свою простуду рассказывать, так и не отлип. Даже провожать пошел, — фыркнула Даша. — Алексея Григорьевича с досады аж перекосило!