Артамошка Лузин. Албазинская крепость (Исторические повести) - Кунгуров Гавриил Филиппович - Страница 52

— Иди, сыне, к воеводскому попу и говори, только ему в ухо говори, тайно; плывут по реке Ангаре на стружках дощаных воры и разбойники, в атаманах у них Филимон Лузин.

Долго шептал на ухо старец, потом закашлял. Свеча потухла. Гонец быстро вышел из землянки, направился по узкой тропинке, которая вилась по крутому склону горы. Спешил он в Иркутский острог с тайной вестью от старца-отшельника, бежал коротким путем, чтобы опередить корабли Филимона.

Иркутский острог находился в осаде. Подошла монгольская рать во главе с Эрдени-Нойон. Завязались жаркие схватки. Казаки отступили, закрылись в городке.

Иркутский воевода, подсчитав запасы огненного и холодного снаряжения, перепугался: воевать было нечем. Паника обуяла казаков и жителей городка.

В это время с шатра северной башни дозорный казак заметил темное пятно. «Кому бы это быть?» — думал казак. Пятно приближалось, и вскоре казак через посланца сообщил воеводе, что к стене крадется человек.

Казаки-доглядчики передали:

— Ползет человек с пустыми руками, даже лука за спиной не имеет.

— Чудно, — встревожился воевода и сам полез на башню.

Воевода приказал не допускать того неведомого человека ближе падения стрелы. Человек заметил людей на шатре, быстро сдернул шапку, перекрестился.

— Крещен! — в один голос прошептали и воевода и казаки.

Человек помахал белой тряпкой, и его допустили подойти к стене.

— Кто? — спросил воевода.

— Гонец с превеликой тайной!

— Завязать глаза, впустить в городок.

Казаки привели полунагого, бледного человека. Он дышал тяжело, настойчиво требовал воеводского попа. Попа отыскали. Он вошел, размахивая длинными рукавами засаленной рясы, оглядел посланца.

— Откуда, крещеная душа?

Гонец склонился к самому уху и, шлепая обветренными губами, прошептал:

— От старца-отшельника, от праведного Симеона.

— Говори.

— Молитвы старца и его помощников до бога дошли…

— Дошли?

— Дошли, — повторил гонец.

— Как же это сказалось? — засуетился поп.

Гонец провел высохшей рукой по лицу, закашлялся. Поп переждал. Гонец заговорил тихо:

— Поведал нам старец, что беседовал он с самой матерью божьей, и она ответила ему: «Пришло время, души ваши сподобились рая, оставляйте грешницу-землю торопясь». Теперь все, однако, умерли, а только я… — И гонец зажал голову руками.

Оба помолчали. Гонец вздохнул:

— Умирая, старец Симеон просил исполнить последний земной его завет. Дозволь исполнить.

— Говори, — заторопил поп.

— Осквернили наш стан и старца повергли в стыд разбойники, грабежники, царские ослушники…

— Какие?

— Рыщут, как звери, по лесам, по рекам и по всей земле грешной и не находят на ней пристанища и покоя от грехов своих.

— Кто же те грабежники?

Гонец долго морщил ободранный лоб и, вспомнив, ответил:

— Филимошка Лузин с сыном и черных кровей парень, тунгус — имя запамятовал.

— Дело толковое говоришь. Велю крикнуть самого воеводу, — сказал поп.

— Не надо, — гонец вяло махнул рукой, — говорю только тебе, ослушником старца не бывал.

— Велика ли рать грабежников? И куда их путь?

— Рать не велика, но злобна, разбойна.

— Ой, — вскочил поп, — страшны?

— Страшности превеликой! Сам видел. Путь держат на Иркутск. Именем государя клянутся!

— Государя?! — закрестился поп. — Надо немедля сказать воеводе!

Поп быстро скрылся за дверью. Гонец широко взмахнул руками и повалился на узорчатый ковер.

Вскоре вернулся поп и увидел, что посланец мертв.

Воевода щипал кудлатую бороду, шагал по избе. «Вести принес казачий доглядчик тяжелые. Монголы, отступив, множат силы и вновь пойдут приступом на городок и снесут городок Иркутский начисто».

Он позвал попа, старшину да приказчика. Не успел воевода и рта раскрыть, вбежал растрепанный казачий доглядчик:

— Батюшка воевода, на Ангаре струги!

— Где? — вскочил воевода.

— В полчаса ходу вниз по Ангаре.

Воевода скосил хитрые глаза:

— Поп, бери иконы. Старшина, сзывай почетных людей. Пусть идут с хлебом и солью.

— К грабежникам с почетом? Тому не быть! — рассердился поп.

— Не твоему уму судить. Я воевода, государев слуга, знаю, что творю!

Поп замолчал.

Почетная лодка отплыла. Филимон Лузин и Никита Седой приняли дары и почет.

Ватажники недоверчиво поглядывали по сторонам, но когда казачий старшина приказал выгрузить из лодки огненные запасы — порох и свинец — и выдать каждому ватажнику по чарке воеводского вина, все обрадовались, повеселели. Старшина передал воеводские слова. Воевода требовал скорым ходом ударить по монголам с северной стороны. Отсюда они не ожидают нападения и в страхе будут повергнуты в бегство.

Через лазутчиков и доглядчиков Эрдени-Нойон узнала о прибытии рати Филимона. Лазутчикам показалось, что приплыло несметное количество воинов. Среди монголов началась паника. Эрдени-Нойон решила не принимать неравного боя, спешно отступить. Это заметили воеводские казаки, бросились в погоню. Они без труда разгромили монголов.

Пашка Селиванов ринулся с казаками в погоню за Эрдени-Нойон. Ее защищали десять телохранителей-монголов. Казаки во что бы то ни стало пытались схватить Эрдени-Нойон живой. Она неслась на белом коне, по бокам едва поспевали два телохранителя. Казаки повернули коней, ударили наперерез, чтобы окружить беглецов. Эрдени-Нойон оглянулась, круто осадила коня. Конь порывисто дышал, выбрасывая из ноздрей пар, и бил копытом.

Близко слышались казачьи голоса:

— Лови!

— Аркань петлей!

Эрдени-Нойон быстро выхватила из-за пазухи своего синего шелкового халата белый платок, бросила его под ноги. Телохранитель мгновенно пронзил Эрдени-Нойон своим копьем и сам бросился под копыта разъяренных казачьих лошадей. Казачий старшина злобно ругался:

— Бабу и ту не могли пленить! Эх!..

Он взмахнул плетью и резанул по лицу первого попавшегося под руку казака. Тот зажал окровавленное лицо рукой, склонился к гриве коня.

Только сейчас к месту боя подошел Филимонов пеший отряд. Казачий старшина подлетел к Филимону на взмыленном коне:

— Вор! Я монголов повоевал! Твоя рваная рать в кустах хоронилась! Трусы!

Побелел Филимон от обиды и злобы, задрожали скулы, выхватил саблю и, подступив к казачьему старшине, грозно спросил:

— Я — вор?

— Вор! Грабежник! — крикнул старшина.

— От самого воеводы почетные люди встречали нас хлебом и солью! То как?

— Воевода — государев слуга, воров не милует! — захохотал старшина.

Ватажники рассыпались по кустам, вскинули питали, пики, сабли:

— Бей воеводских!

— Гони!

— Измена!

Старшина крутился на разъяренном коне, ругался:

— Грабежники! На царских казаков руку поднимать! Тому не быть!

— Из лесов темных плыли, чтоб монголов повоевать. И мы русских кровей! — То был голос Никиты Седого.

Казаки заглушили его слова:

— Вы воровских кровей!

— Царские ослушники!

— Измена! — бросился Филимон к Никите Седому.

— Воевода хитер. Думка его прямая — изловить нас, — ответил тот. — Спасайся, атаман!

Старшина вскинул саблю, и казаки бросились на ватажников. Казачий старшина подлетел к Никите Седому, рассек ему голову. Ватажники побежали в лес. Филимон кинулся в сторону, упал в рытвину.

— Обман и гибель… Изловили, как курей! — бил он в отчаянии себя в грудь.

Казаки заметили Филимона, стали ловить его.

Казачий старшина командовал:

— Живьем его! То приказ самого воеводы!

Филимон услышал предательские слова. Злоба закипела в нем, он вскинул пищаль, выстрелил в казака, но промахнулся. Казачий старшина приготовился метнуть аркан, чтоб накинуть на Филимона петлю, но вдруг взмахнул руками и мешком вылетел из седла. Филимон оглянулся и встретился взглядом с Чалыком. Это его меткая стрела пронзила грудь старшины. Казаки опешили, кони сбились в кучу, толкали друг друга.