Артамошка Лузин. Албазинская крепость (Исторические повести) - Кунгуров Гавриил Филиппович - Страница 89

Посчитаем за должное описать строение больших судов, ибо много мудреного в них есть. Те суда сделаны словно палаты превысокие, деревянные, по сторонам разделены на чуланы, и там стоят столы и стулья. Двери и окна вырезаны искусно, расцвечены красками, золотом и серебром. А вместо слюды врезаны гладкие раковины морские, а для светлости и блеска — шелковая ткань варенная в воске, а по шелку пригожие писаны птицы, рыбы, цветы и иные красоты. А по бокам суда перила столь мудрены, решетчаты, диву дивишься…

Обрели мы счастье и оглядели китайских жонок и девиц, они прячутся с большим старанием в хижинах.

По обличью скуласты, желты, узкоглазы, ростом мелки, телом тонки. Есть иные и пригожи, белят мелом щеки и губы пунцуют. Одеяние носят чудное: штаны долгие шелковые, телогрейку короткополую, все расцвечены листьями, цветами, рыбами, птицами и иными пригожестями. Кроены и шиты смешно. Волосы черней смолы, сплетены пречудно, ни в одной стране не видывали мы таких. У иных жонок вверх заплетены, схожи с башней высокой, у иных — широкое сито; у иных жбану квасному уподобились, есть такие, что носят на голове целую копну… Зачески те драгоценны и трудами жонок возводятся единожды в полгода, а у иных в год. Чтоб не нарушить такую прическу, жонки китайские спят, под голову полено подложа.

Довелось нам увидеть и обед китайский. Столы низкие, а сидят китайцы на полу, на ковриках. Ложек не имеют, а едят искусно палочками, как тонкими спицами. Кушанья варят разные: рис, рыбу, мясо мелко крошенное, огородну зелень. Заместо хлеба едят лепешки и лапшу.

Но любимая еда китайцев — рис. Рисовую еду почитают они за великую благодать, а потому при встречах никто не скажет другому здравствуй или как поживаешь? Встречный, низко голову наклоня, промолвит: „Чила фань?“ — что на наших словах будет: „Кушал ты рис?“ Посчастливилось нам разглядеть одну китайскую поварню. От зависти мы на нее глядели долго, сколь просто и мудро она сделана. На огне кипел котел, в нем китаец варил свиную похлебку, на котле стояло бамбуковое решето, в нем паром варился рис, сверху — еще решето, в нем — лапша, над лапшой — опять решето, в нем — огородные плоды, схожие с нашей репой. Котел кипел, и варилось четыре перемены еды зараз. Сколь ладно надумано!.. Фердинанд Вербист говорил нам, что иные умудряются варить шесть перемен. У важных китайцев — купцов, бояр, князей — любимая еда: похлебка из ласточкиных гнезд, похлебка из плавников акулы, жареные черви. Тот же Фердинанд Вербист с горечью сказал: черная беднота, босой, рваный и нищий люд о переменах еды не помышляют, а едят все, что родит земля и вода: змей, ящериц, червей, саранчу, траву речную и морскую, листья, улиток и иную погань. Обычаи у китайцев при еде круты. За столом сидит только мужской пол: старики седовласые и юнцы с черными косичками на затылках. Женщины же, и молодые и старухи дряхлые, чинно стоят за спиной у мужчин и только смотрят. Когда мужской пол насытится и уйдет, женщины хватают чашки и с жадностью доедают остатки. Обычай этот премного суров, хуже, чем на Туретчине…

Но это в описании китайских жонок — цветики, а плоды зрелые впереди, и на своем месте в описании нашем старательно помечены будут, ибо пальцы худо перо держат и ум от усталости мешку пустопорожнему подобен. Оттого писание прерываем.

Июля 2 дня.

Обещанное сотворим и опять начнем писать о китайских жонках. Оглядев со старанием ходящих по улице китайских жонок, дивимся мы невиданному… Шагают китайские жонки мелко, шатаются в стороны, словно утицы подбитые, и руками хватаются за прохожих и строения, а чаще по две ходят, чтоб не упасть. На ногах слабы, ребенку малолетнему уподобились. И узнали мы причину тому лиху и вздыхали много, а юноша наш, Николка Лопухов, так громогласно возопил, что китайцы посчитали его за скудоумного. У китайских жонок ножки дитяти-малолетки, и столь они малы, что обуты в крошечные башмачки. Китаянки за честь и гордость почитают такие ножки. А как родятся у них те ножки, то в превеликой тайне держат. Нам же тайны открыл Фердинанд Вербист. А пометы о том в писании класть сил наших нет, ибо слеза падает и в сердце холодит, столь страшны муки принимают китаянки, чтоб поймать те малюткины ножки. Едва родится девочка, ножки ее малы; приходит злосчастная бабка-повивалиха, взяв лоскут бычьей кожи, в него зашьет ножку, а поверх холстиной крепко окутает, и те повязки не снимают до старости. Дитя растет, а ножки, как были у малютки, так и остаются. Фердинанд Вербист сказывал: девочки в муках корчатся, жалобно стонут, особливо в лета с пяти до двенадцати от роду. Однако чем меньше ножки у китайской жонки, тем пригожее она почитается. Самые малые ножки, с полтора вершка не более, велика честь и радость китайских жонок. И такие ножки назвали они Хуа-Цзинь-Цза — Золотая лилия.

Описав об этом Азии обычае, казни равном, перо бросаем ибо словеса складно на лист не идут. Юноша же наш, Николка, ему мы поведали тайну китайских жонок, плачет слезно — слезы отроку прощаются: сердцем он ласков, душой кроток и много жалостлив.

Июля 4 дня.

Пометы кладем спеша. Хоть и жара нестерпимая, шубу на плечи вскидываем. Таков обычай. Посольство наше богдыхан пред свой престол зовет. Какова удача обретет на этот раз?

Уповаем на бога…

Июля 6 дня.

Поход наш к богдыхану остался без удачи. Неуспех велик, и тяжек конец. Царь китайский молод, и хоть умен и учен, заносчив и не в меру горд. Мы же, посол царский, в холопство перед ним не пали и честь Москвы и русского царя держим крепко. Царь же китайский лукав и скрытен. Фердинанд Вербист успел нам шепнуть, что хоть китайский богдыхан и молвит о пресветлом царе Руси и его грамоте непотребное, ближним же своим наказ дает тайком и поучает их так: „К отцу моему не бывало эдаких грамот от белого царя; надобно эту грамоту в стараниях беречь, как самую предобрую весть“.

Китайские князья да бояре безмерно упрямы, тому упрямству их не сыскать пределов. Повелевают беглеца Гантимура им вернуть, а то-де Гантимур вам дорого станет и кровь прольется большая.

Товары наши по-прежнему ругают и бесценят: и соболей, и лисиц, и сукна, и кумач.

Каковы упрямцы?!

Июля 10 дня.

В суетах провели мы день до ночи. Китайский живописец с нас, посла царского, писал лик и одеяния. Асканья-амбань увещевал, говоря, что обличье наше китайскому богдыхану для его золоченых хоромин надобно. А еще сочли за можное дать богдыхану икону Спаса святого для знакомства. Люди посольства нашего посчитали это за богохульство и дела наши — противобожьими; грозятся нас, посла царского, в ересях попутать и ложное кладут и угрожают нам, особливо Никифор Венюков и грек Спиридон. Истинно в писании помечено: „Слепцам всюду рогатины чудятся“.

Июля 11 дня.

Фердинанд Вербист с тайным человеком прислал нам грамотку, в ней писал о новых происках богдыхановых близких людей. Кровные родичи, сановники китайского двора, а с ними и сам богдыхан всю ночь думали, как отписать ответный лист русскому царю. Тот лист сотворил дядя богдыханов, в нем прописал грубости и обиды престолу светлого русского царя.

Поутру приехал асканья-амбань, и наши дары, данные богдыхану, обозвал данью. Отдарков не дал, а повелел встать на колени и принять от него поминки, какие даются победителем в позор побежденному. В гневе те поминки мы отвергли, сказав:

„Кажется нам чудом, что богдыхан счел подарки великого русского царя данью. Весь свет знает: великий царь Руси и могуч и богат, от многих народов дань получает, сам же никому никогда не платит и не платил“.

Памятуя слова государя нашего, Алексея Михайловича, сказанные нам при отъезде посольства, мы доподлинно передали их вельможным людям богдыханова двора: „Бог благословил и передал нам, государю русскому, править единой и великой Русью и с гордостью и правдой рассуждать со всеми странами на Востоке, на Западе, на Севере и на Юге…“

А асканья-амбань в обиде ответ держал таков:

„Богдыхан — суть бог земной, равного ему на земле не может быть“, Асканья-амбань приказал собираться к отъезду из Пекина в Москву, пока богдыхан не разразился гневом, от коего спасенья-де никому не сыскать.