Легенда об Уленшпигеле - де Костер Шарль - Страница 59

• Предыдущая
• 59/125
• Следующая

Граф молча выпил, расплатился и ускакал.

Уленшпигель и Ламме верхом на ослах, которых им дал один из приближенных принца Оранского, Симон Симонсен, ездили всюду, оповещая граждан о черных замыслах кровавого короля и выведывая, нет ли каких-нибудь новостей из Испании.

Переодевшись крестьянами, они продавали овощи и шатались по всем базарам.

Возвращаясь однажды с Брюссельского рынка по Кирпичной набережной, они увидели в окне нижнего этажа одного из каменных домов красивую даму в атласном платье, с румянцем во всю щеку, с высокой грудью и живыми глазами.

– Масла не жалей, – говорила она молоденькой свеженькой кухарке, – я не люблю, когда соус пристает к сковородке.

Уленшпигель заглянул в окно.

– А я люблю всякие соусы, – сказал он, – голодный желудок непривередлив.

Дама обернулась.

– Ты что это, мальчишка, суешь нос в мои кастрюли? – спросила она.

– Ах, прекрасная дама! – воскликнул Уленшпигель. – Если бы вы только согласились немножко постряпать вместе со мной, вы бы удостоверились, какими вкусными блюдами может угостить неведомый странник прелестную домоседку. Ой, как хочется! – прищелкнув языком, добавил он.

– Чего? – спросила она.

– Тебя, – отвечал он.

– Он хорош собой, – сказала барыне кухарка. – Давайте позовем его – он нам расскажет о своих приключениях.

– Да ведь их двое, – заметила дама.

– За другим я поухаживаю, – вызвалась кухарка.

– Да, сударыня, нас двое, – подтвердил Уленшпигель, – я и мой бедный Ламме: на плечах он вам и ста фунтов не потащит, а в животе все пятьсот пронесет – и не охнет, лишь бы это были еда и питье.

– Сын мой, – заговорил Ламме, – не смейся надо мной, горемычным, мне не дешево стоит напитать мою утробу.

– Сегодня это тебе не будет стоить ни лиара, – сказала дама. – Войдите оба!

– А как же наши ослы? – спросил Ламме.

– В конюшне у графа Мегема[155] овса предовольно, – отвечала дама.

Кухарка, бросив печку, побежала отворять ворота, Уленшпигель и Ламме въехали на ослах во двор, и во дворе ослы немедленно заревели.

– Это сигнал к принятию пищи, – заметил Уленшпигель. – Бедные ослики трубят свою радость.

Уленшпигель и Ламме спешились.

– Если бы ты была ослица, приглянулся бы тебе такой осел, как я? – спросил кухарку Уленшпигель.

– Если б я была женщиной, мне бы приглянулся веселый парень, – отвечала кухарка.

– Раз ты не женщина и не ослица, то кто же ты такая? – спросил Ламме.

– Я девушка, – отвечала кухарка, – а девушка – не женщина и не ослица. Понял, толстопузый?

– Не верь ей, – предостерег Ламме Уленшпигель, – она наполовину шлюшка и только наполовину девушка, да и из этой-то половины одна четвертинка равна двум дьяволицам. Ей за шашни уже уготовано место в аду – будет там на тюфячке ублажать Вельзевула.

– Насмешник! – сказала стряпуха. – Твоя грива, как погляжу на тебя, и на тюфяк-то не годится.

– А вот я бы тебя съел со всеми твоими кудряшками, – сказал Уленшпигель.

– Язык без костей! – вмешалась дама. – Неужели ты настолько жаден?

– Нет, – отвечал Уленшпигель, – одной такой, как вы, я бы удовольствовался.

– Прежде всего, – предложила дама, – выпей кружку bruinbier’a, скушай кусочек ветчинки, положи себе баранинки, отрежь кусок пирога да пожуй салату.

Уленшпигель сложил руки на груди.

– Ветчина – хорошая вещь, – сказал он, – bruinbier – божественный напиток; баранина – одно объеденье; когда режешь пирог – язык дрожит от восторга; сочный салат – это царская жвачка. Но блажен тот, кому вы подадите на ужин ваши прелести.

– Что он болтает! – воскликнула дама. – Сначала поешь, балаболка!

– А не прочитать ли нам прежде Benedicite[156] ? – спросил Уленшпигель.

– Нет, – отвечала она.

– Мне есть хочется! – захныкал Ламме.

– Сейчас поешь, – сказала прекрасная дама, – у тебя одна еда на уме!

– Но только свежая, как моя жена, – добавил Ламме.

При слове «жена» кухарка насупилась. Как бы то ни было, Уленшпигель и Ламме наелись до отвала и здорово клюкнули. Вдобавок хозяйка ночью дала Уленшпигелю поужинать. И так продолжалось несколько дней кряду.

Ослики получали двойную порцию овса, а Ламме двойную порцию всех блюд. Целую неделю не вылезал он из кухни, но резвился только с кушаньями, а не со стряпухой, ибо все его мысли были заняты женой.

Девицу это злило, и она не раз уже намекала, что тем, дескать, кто помышляет только о своем брюхе, негоже бременить землю.

А Уленшпигель с хозяйкой жили дружно. Однажды она ему сказала:

– Ты дурно воспитан, Тиль. Кто ты таков?

– Меня прижила Удача со Счастливым случаем, – отвечал Уленшпигель.

– Однако ты не из скромных, – заметила дама.

– Боюсь, как бы меня другие не стали хвалить, – сказал Уленшпигель.

– Хочешь стать на защиту гонимых братьев?

– Пепел Клааса бьется о мою грудь, – отвечал Уленшпигель.

– Молодчина! – сказала хозяйка. – А кто этот Клаас?

– Это мой отец – его сожгли на костре за веру, – отвечал Уленшпигель.

– Граф Мегем не таков, – сказала хозяйка. – Он хочет залить кровью мою любимую родину – я ведь родилась в славном городе Антверпене. Да будет тебе известно, что он сговорился с брабантским советником Схейфом послать в Антверпен десять отрядов пехоты.

– Надо немедленно дать знать об этом антверпенцам, – решил Уленшпигель. – Вихрем помчусь!

И он полетел в Антверпен. На другой же день все горожане были под ружьем.

Уленшпигель и Ламме поставили своих ослов на одну из ферм Симона Симонсена, а сами принуждены были скрыться от графа Мегема, который собирался изловить их и повесить, ибо ему донесли, что два еретика ели его хлеб и пили его вино.

Мучимый ревностью, он стал выговаривать прелестной своей супруге, а та скрежетала зубами от ярости, плакала и семнадцать раз падала в обморок. Кухарка тоже лишалась чувств, но не так часто, и клялась, что не быть ей в раю и не спасти ей свою душу, если она и ее госпожа позволили себе что-нибудь лишнее, что они, мол, только отдали остатки обеда двум голодным богомольцам, которые проезжали мимо на заморенных ослах и заглянули в кухонное окно.

По сему случаю было пролито море слез. При виде такого наводнения граф Мегем не мог не поверить жене и служанке.

Ламме даже тайком не отваживался навестить кухарку – она его задразнила женой.

Сперва он было затосковал по сытной пище, но Уленшпигель стал носить ему лакомые куски – он пробирался в дом Мегема со стороны улицы Св. Екатерины и прятался на чердаке.

Однажды вечером граф Мегем сообщил супруге, что на рассвете он со своей конницей выступает в Хертогенбос. Как скоро он уснул, дражайшая половина побежала на чердак и все рассказала Уленшпигелю.

Уленшпигель переоделся паломником и, даром времени не теряя, без еды и без денег, помчался с этой вестью в Хертогенбос. Он надеялся взять по дороге лошадь у Иеруна Праата, брата Симона, к которому у него были письма от принца, а оттуда кратчайшим путем достигнуть своей цели.

Когда же он вышел на большую дорогу, то увидел приближающееся войско. Тут он вспомнил про письма, и ему стало не по себе.

Однако, решив, что самое лучшее – взять быка за рога, он с невозмутимым видом, бормоча молитвы, подождал солдат, а когда войско с ним поравнялось, он пошел сбоку и очень скоро узнал, что идет оно в Хертогенбос.

Впереди двигался валлонский отряд. Во главе его находился капитан Ламот[157] со своей охраной, состоявшей из шести алебардиров. За ним, по чину, выступал знаменщик, у которого охрана была меньше, потом профос, его алебардиры и два его сыщика, начальник дозора, начальник обоза, палач с подручным, трубачи и барабанщики, старавшиеся изо всех сил.

• Предыдущая
• 59/125
• Следующая