В постели с незнакомцем (СИ) - Лель Агата - Страница 30

Взгляд упал на большую картину: грузная женщина со сведенными к переносице бровями буравила её пронзительным взглядом. Словно понимала, что проник чужак.

- Простите, я ничего не украду – только взгляну, одним глазком, - прошептала Вера и приподняла край картины: банально, но сейф действительно был там. Спасибо детективам, коих она пересмотрела великое множество. Современный сейф с сенсорными кнопками и подсвеченным неоном дисплеем. В этом доме, где сохранился дух прошлого, он смотрелся чужеродным наростом.

Код. Какой может быть код? Дата рождения Ларисы? Дата трагедии? Аббревиатура первых букв имени? Что?

Едва Вера занесла руку над кнопками, как услышала в коридоре приближающиеся шаги – кто-то шёл сюда. Отбросив картину – издавшую при этом оглушительный удар о стену, Вера растерянно заметалась по кабинету и, подумав, юркнула под стол.

Виски сдавило спазмом ужаса, страх и адреналин смешались в звенящую какофонию. Если Крестовский её здесь увидит – это конец.

А если это приехал Назар? Как она объяснит своё нахождение там, где ей совсем не место? Он непременно обо всём догадается. Поймёт, что она по-прежнему его подозревает...

Дверь тихо открылась и в кабинет вошёл мужчина. Лаковые туфли, чёрные брюки, дорогая трость из слоновой кости. Вера сразу поняла, кто это – Крестовский. Значит он не уехал! Или что-то забыл, поэтому вернулся.

Припадая на одну ногу, Пётр Васильевич подошёл к стене и приподнял картину. Он стоял прямо напротив, и Вера видела всё, что он делает. Если он обернется и опустит глаза – она будет поймана.

Бегло введя шесть цифр, хозяин дома достал из сейфа жёлтую папку-скоросшиватель и с лязгом закрыл металлическую дверцу. Не теряя времени, поторопился обратно к выходу.

Вера выдохнула и обмякла, давление потихоньку приходило в норму, сердце тоже чуть замедлило свой ритм.

Ей никогда не взломать этот код, нужно его как-то узнать. Но как?

Ну уж точно не здесь об этом думать! Выбравшись из-под стола, Вера прокралась к двери и аккуратно выглянула в коридор – никого. Пусто. Не веря своему счастью, быстро перебежала из правого крыла в левое и, приведя дыхание в норму, неспеша пошла к Ларисе. Вдруг Крестовский там, а она словно после марафонского забега?

Войдя в комнату, с облегчением обнаружила, что внутри никого, кроме Ларисы – та как обычно сидела в инвалидном кресле, рассматривая сквозь стекло макушки мохнатых елей.

Вера прошла мимо и выглянула в окно – у ворот пусто, лишь Аня старательно разбрасывает лопатой снег.

Ничего, сегодня не получилось, значит, получится как-нибудь потом. Она отыщет эти документы и обязательно узнает правду.

Вера обернулась и взглянула на Ларису – под левым глазом почти высохшая влажная дорожка.

Этого не может быть! Люди с аппалиптическим синдромом не могут плакать! Они ничего не чувствуют! Вера наклонилась и взглянула ближе – так и есть. Слеза. Это рефлексы, это неосознанно - убеждала она себя, сжимая и разжимая заледеневшие пальцы.

Губы против воли задрожали, и внутри разросся ком всепоглощающей вины. А если она всё-таки что-то чувствует? А если всё понимает? Зачем она сказала вслух о чувствах к Назару?

Из глаз Вера тоже покатились слёзы. Она громко шмыгнула носом и смахнула нежданную соль резким взмахом руки. Поддавшись какому-то необъяснимому порыву, села у ног Ларисы, уткнувшись в её недвижимые колени. Не хотела плакать, но слёзы сами полились безудержным градом. Слёзы вины, боли, отчаяния и страха - страха за будущее, страха потерять мужчину, который даже ей не принадлежит.

- Прости меня, пожалуйста, прости, но я правда его люблю! Очень, - хлюпая в клетчатый плед, Вера уже не могла сдержать рвущегося из глубины души словесного потока. - Я схожу с ума от него, как, наверное, когда-то и ты. Не держи на меня зла и попробуй понять - я не могу без него. Прости. И отпусти его, отпусти нас... пожалуйста...

Посыпанные песком тротуары растеклись грязно-жёлтыми лужами - сапоги чвакали в снежной каше. Вера спешила домой, игнорируя онемевшие от холода промокшие пальцы ног.

День получился невероятно долгим. Эмоционально тяжёлым. Назар так и не приехал до конца её смены, а набрать его номер Вера не решилась.

Зато днём позвонила Нина и подлила масла в огонь: камеры видеонаблюдения через дорогу от клуба засняли в ту ночь Золотарёву и мужчину в чёрном пальто. Это были последние кадры, когда Надю видели живой. Кем был этот мужчина – неизвестно, видно его было только со спины. Если верить словам Назара, в это время его автомобиль мчался в сторону Ленинского проспекта...

Чертовщина какая-то. Всё только больше запутывалось, никакого просвета. Подозрения нарастали как снежный ком - всё больше и больше.

Вера вошла в свой подъезд, надеясь в глубине души, что Назар снова ждёт её там, что как в прошлый раз сожмёт в тиски объятий и скажет, что всё хорошо. Это его «хорошо» мигом избавляло её от всех нелепых домыслов. Хоть на какое-то время.

Но Назара в подъезде не было.

Скрывая разочарование, Вера надавила на кнопку вызова лифта, ожидая, когда грохочущая махина раскроет перед ней исписанные непристойностями двери.

- Вера, подожди, не уезжай, - раздался сверху скрипучий голос соседки с третьего этажа. Тяжело выдыхая, Тамара Степановна шлёпала вниз, кутаясь в тёплый байковый халат. Седые пряди торчали в разные стороны неряшливыми патлами. – Вера, беда! Мамку твою на скорой забрали!

- Как забрали?

- Да с сердцем плохо стало. Она соседке вашей, Митрофановне, в дверь стукнуть успела, и прям в коридоре и упала. Бригада быстро приехала, вкололи что-то и сразу увезли. Ты это, поднимись, дверь закрой, мы ключей не нашли, так, на тряпочку прикрыли, - проговорила пенсионерка и как-то странно уставилась на Веру - едва скрывая ехидную улыбку.

Раздался грохот открывающихся дверей лифта; едва не сбив с ног старушку, Вера побежала на свой этаж.

Господи, сердце! Она же жаловалось в последнее время на давление в грудной клетке. Нужно было настоять, отправить её на ЭКГ! Медработник, называется.

Толкнув входную дверь, Вера прямо в обуви забежала в дом: всё лежало по-старому, только дверца шкафа была распахнута – с вешалки пропало мамино пальто, и сапоги с обувной полки. Видимо, соседки постарались, собрали.

В их маленькой кухне горел свет, на столе стояла кружка недопитого чая и рядом аккуратно разорванный конверт. Дрожащими руками Вера взяла находку и заглянула внутрь – стопка цветных фотографий, штук десять, не больше.

Вытряхнув содержимое на скатерть, застыла в немом ужасе.

На снимках была она: практически обнажённая, в черном парике до плеч и бархатной маске на глазах.

Накидывая по пути белый халат, Вера стремглав неслась в отделение кардиологии. Она уже выяснила, что маму отвезли в их больницу и молилась только об одном – лишь бы не было поздно.

- Таня, я к маме – Лукъянова Зоя. Зоя Павловна.

- Ой, это мама твоя? Сочувствую, Вер, - грустно опустила уголки губ молоденькая дежурная сестра.

- В смысле? – Вера буквально застыла, побледнев словно мел.

- О, Господи, прости, что напугала! Она жива, но состояние тяжёлое. Ещё сахар сильно поднялся, - Таня семенила следом, докладывая обстановку.

Вера толкнула дверь палаты и тихо вошла внутрь: мама лежала у окна, практически незаметная под тонким клетчатым одеялом. В вену неторопливо капал нитроглицерин.

Казалось, что она просто спала: черты лица безмятежно разгладились, дыхание было размеренным и спокойным.

Кому понадобилось делать это? Зачем? Увидеть эти снимки для мамы – смерти подобно. Она так боялась, что её приёмная дочь пойдёт по стопам родной матери…

Она воспитывала её как родную, вкладывала всю душу. Как она гордилась, когда видела, что Вера хорошо закончила школу, медицинский колледж. Что не шляется ночами непонятно где, работает, тянет на себе все расходы, ипотеку. И тут как гром среди ясного неба - эти позорные снимки.