Под знаменем черной птицы (СИ) - Труфанова Елена Александровна - Страница 29

— У тебя все одно нет столько крови. Даже стих родился:

Красным залит снег.

Старый журавль склонил голову,

Не пережить позор.

— Это я склонил голову от подобного позора. Корявая бессмыслица, не вздумай его еще кому-нибудь декламировать, — Анрир встал с кушетки и прошелся по кабинету, проверяя, не зарос ли тот пылью в его отсутствие, заодно и потер носком ботинка изображение птицы, но оно казалось выжженным на мраморных плитах пола. Похоже, так и останется вечным напоминанием о сегодняшнем происшествии. Застелить ковром? Или пусть и дальше пугает посетителей?

— Будь я хорошим поэтом, никогда не полез бы в эту вашу политику, — Кейташи дернул углом рта и огляделся, в поисках листка бумаги, наверняка хотел записать свое новое творение. — И я не критикую твою мазню.

— Она редко содержит в себе столько пафоса, снега и позора. И при чем здесь журавль?

— Это метафорический образ. У тебя тоже на всех рисунках голые девы и сношения, часто — весьма извращенные. Не с таким арсеналом критиковать моего журавля.

Анрир пожал плечами, поднял с пола остатки свода законов, сделал себе мысленную заметку непременно сохранить книгу и держать ее на видном месте, пусть будет напоминанием для остальных князей. Это пока они испуганы и растеряны из-за внезапного проявления силы Уводящего, но скоро придут в себя и снова начнут требовать развязать войну с Авророй. А Анрир все еще не придумал похожий на правду ответ, почему им не стоит соваться в другой мир. Будь Крей хоть немного сговорчивее, он бы согласился пойти на уступки, сделать магию доступной для атроксцев в обмен на продовольствие и другое сырье. Тогда исчез бы последний повод развязывать войну. Но нет, этот упертый рогач все еще мечтал приструнить бывшую колонию, а вдохновившиеся победами Анрира князья никак не могли успокоиться и мечтали сами стать метрополистами.

— И с твоей стороны было подло настраивать против меня Руоки, — Кейташи подошел и отобрал половину свода законов. — Мы не ругались лет тридцать до этого случая. А нет, двадцать семь. Последний раз тоже из-за тебя.

— Руоки — единственный человек, способный тебя контролировать. А без твоей поддержки остальные не решились бы развязывать войну. Борюсь за мир в обоих мирах всеми возможными способами.

— Заставил жену идти против мужа, а детей — против отца. Кана и Хиро тоже уговаривали меня не отдавать приказ о начале войны.

— Называй меня теперь «Анрир — разрушитель семей».

— И «Убийца поэзии». Кстати, Руоки просила обнять тебя и расцеловать в обе щеки, но делать этого я не буду. Пусть при встрече обнимает лично.

— Согласен с таким решением. С удовольствием потискаю твою жену.

Где-то в приемной спорили князья, наверное, успели немного отойти от устроенного Уводящим представления и теперь жаждали новой встречи с князем. Но Этьен все еще держал оборону. Впрочем, если хрупкий секретарь не справится, там еще оставались охранники, здоровенные темнокожие имусы, их так просто с дороги не подвинешь. Кейташи тоже услышал шум, нахмурился еще сильнее и пригладил короткие седые волосы. В его княжестве мужчины обычно заплетали длинные косы, но Кейташи обстригся после гибели старшего сына, в знак траура, и с тех пор так и не вернул прическу к прежнему виду. Анрир его понимал: короткие волосы намного удобнее длинных. Если бы не безобразные торчащие в стороны уши, он и сам бы стригся почти под ноль, а не до плеч, как делал всю сознательную жизнь.

— Найди себе жену — сразу пропадет желание тискать чужих. А, темные духи с тобой, — Кейташи встал, подошел к Анриру и похлопал его по плечу, — рад, что ты и в этот раз смог выкарабкаться. Будет кому сдерживать всех этих идиотов, я для этого не очень подхожу. Дай им волю, уже громили бы Аврору. Им кто-то проболтался о наших секретных полигонах и том, что на них испытывают.

— И как результаты?

Кейташи вытащил из тени переносной образец их нового оружия, больше похожий на громоздкий огнестрел, и передал Анриру.

— Удалось стабилизировать накопитель, но эта штука так и осталась однозарядной. Хотя смогли создать более внушительные модели. С большей дальностью и радиусом поражения. Мы же не предтечи, не знаем всех секретов. Но и с такими характеристиками наши «молнии» могли бы здорово потрепать аврорцев, уверен, что нам не стоит пощипать аврорцев?

— Уверен, — Анрир покрутил в руках «молнию», нацелил ее на то место, где раньше стоял шкаф, и выстрелил. Голубоватая вспышка разрезала воздух, заискрила крохотными разрядами и буквально испарила несколько камней в толстенной стене замка, оплавив края получившейся дыры. — Нужно создать образец, способный поразить цель, которая летает выше и быстрее наших самолетов. И по другим направлениям тоже продолжайте работу.

— И с кем же мы будем воевать таким оружием?

— С богами.

***

Марк обнял Лапушку и не удержался, с удовольствием погладил ее спину, опустил руку ниже и чуть сжал ягодицы. Оливия недовольно буркнула, перевернулась на другой бок и натянула на себя одеяло. Жаль. Марк бы с удовольствием любовался ее телом и дальше. В конце концов, оно сделано на его деньги, и вобрало в себя все лучшее от самых красивых женщин. Грудь Блудницы, — Марк лично добивался разрешения сделать замеры на статуе, — талия бывшей танцовщицы леди Энн, — эта часть, кстати, вышла самой дорогой и трудоемкой, пришлось менять форму шести нижних ребер, — бедра аткорской красавицы Зелы, ягодицы перебежчицы Кассандры, а ведь были еще глаза, губы, скулы… Некоторые места пришлось переделывать дважды, потому как взятые для образца части других женщин, прекрасные у своих «хозяек» при переносе на Оливию начинали смотреться ужасающе.

Но в результате Лапушка все же исполнила свою мечту: стала идеалом красоты. Собственно придуманным идеалом, конечно. Марка она устраивала и в своем первозданном виде, если можно считать таковым то, как она выглядела в день их первой встречи. Но и тогда Оливия уже успела внести несколько корректив в свою внешность. По мнению Марка, все вложенные в переделки деньги лучше было бы потратить на собственное дельце, при связях и влиянии главы визумария, да средствах старого Джериса, отца Лапушки, семейство Байонов могло бы стать самым богатым на Авроре, а то и выкупить себе место в Совете двенадцати. Но Лапушка метила выше.

А все ее мать. Уже сорок лет как отошла к водным богам, но перед тем успела напрочь загадить дочурке и без того не самую светлую голову. Властолюбивая дура внушила Лапушке, что та непременно должна стать женой, ни много ни мало, самого Императора всех свободных людей.

«Родившийся четырнадцатого дня весны возьмет четырнадцатую корону, и станет императором. Он не будет иметь лица и имени, полюбит самую красивую из женщин и пойдет против своей судьбы».

Старое пророчество, по легенде, его оставили водные боги, в тот день, когда подарили правителям Атрокса тринадцать корон, а четырнадцатую оставили во дворце Совета на Авроре. Марк видел ее, обычный серебряный ободок, пылится там на одном из постаментов. Даже хотел примерить, но не смог оторвать от каменного основания. Наверняка, корона была шуткой кого-то и предтеч: вмуровали ее в основание, придумали пророчество и до сих пор потешаются над потомками. Надо будет ради любопытства расспросить Блудницу, хотя Марк, в отличие от Лапушки и Крея, и не верил в силу пророчеств и древних корон, он верил в силу денег, интриг и людских слабостей.

Но если кого-то любишь, нужно идти ему на уступки. Пускай эти уступки и связаны с множественными переделками тела. Тем более все это тело — только его, а не каждый может похвастаться, что засыпает рядом с самой красивой женщиной Авроры.

Марк бережно подсунул руку под плечо Лапушки и обнял жену. Надо поскорее заснуть, пока мысли о нарушенном договоре окончательно его не доконали. Да, он пошел против их с Безумным сделки и впутал его родню в их разборки, но тогда Марк и предположить не мог, что кот вернется из другого мира. И кто знает, каков будет ответный шаг этого ненормального.