Возвращение (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 17

Ф. – Ты меня не понял…наша-то роль тут какая? Твоя? Ну и моя, соответственно. Я ведь при тебе! Куда ты, туда и я! Ты же знаешь, я для тебя все что угодно сделаю!

К. – Роль? Наша роль…ну какая еще наша роль – помогать родной стране. Советами, делами. Думаешь, это пафос? Нет. Я так и думаю. Могу помочь стране – помогаю. И как видишь – она, страна, нас тоже не забывает. Тебе квартиру дали, мне квартиру дали. Дачу дали, между прочим не в аренду, а собственность. Ордена дали! Кстати, я бы тебе дал медаль «За храбрость». Как ты шустро ползала под пулями, когда по нам агенты ФБР палили! И даже не обделалась! Честь тебе и хвала!

Ф. – Чуть не обделалась… (смех) А что было еще-то делать? Мы, советские люди, не сдаемся каким-то там фэбээровцам! Нас не победить!

К. – А я думал, ты не считаешь себя советским человеком…

Ф. – Как ты мог такое подумать? Всегда была и буду советским человеком! Эта страна меня вырастила, выучила, дала дорогу в жизнь! А то, что папа уехал – ну как я его могла бросить? Да и проблемы у меня начались, когда он захотел уезжать. Я же ведь журналистка, и неплохая, а меня стали задвигать, а потом и сократили. И куда мне деваться, если моя страна меня не желает? Как жить? Вот и уехала. А так-то мне ведь здесь было очень хорошо. Ну, так что, будем делать то же самое? Как и в Америке? Книжки писать?

К. – Книжки писать. Выступать на собраниях трудящихся. Должен же кто-то разоблачить звериный оскал американской военщины? Так это и есть задача писателя. Кстати, насчет разоблачения…вот думаю – надо бы как-то довести до сведения наших кураторов, что неплохо было бы собрать большую пресс-конференцию и так жахнуть по нашим зарубежным врагам, чтобы им мало не показалось! Представляешь, что сейчас в Штатах делается? Нас ищут. Никсон в коме. На нас всех собак вешают, и на Советский Союз конкретно! Впрочем, я думаю – наши отцы-командиры и сами об этом догадаются. Я им даже советовать не буду – а то получится неудобно, мол, глупыми нас посчитал что ли? А я их дураками точно не считаю. Только вот какая проблема…я-то в Союзе писателей, а ты там не числишься. То есть – тебе нужно где-то числиться на работе. Иначе – тунеядка. А тунеядство здесь наказуемо законом. Надо будет что-то подумать на этот счет. Я не знаю, как сделать по-закону, не особо разбираюсь – может заключить с тобой договор? На то, что ты работаешь у меня секретарем. Зарегистрировать договор, и…вот так.

Ф. – На завтра какие планы? Что будем делать?

К. – На завтра? Спать будем. Потом разбросаем барахло по шкафам, и…пойдем гулять! Я Москву уже давно не видал! Людей посмотрим, дома посмотрим!

Ф. – Может на машине поедем?

К. – Да ну ее…пешком пойдем. В метро спустимся. Я соскучился по московскому метро! Ты была в нем? Ты же питерская?

Ф. – Ну да, ленинградка… Была в Москве. Два раза. Но мне кажется, что Ленинградское метро лучше Московского!

К. – Ага, ага…и дома у вас в Ленинграде выше! И солнце красивее! И небо чище! Хе хе хе…слышал, знаю!

Ф. – Да ну тебя! Ай! Ай! Подожди! Ну, подожди, я совсем сниму! (шорох одежды, возня, звуки поцелуев). Аххх…да! Да! Да! Еще! Быстрее! Ох…как хорошо! Мишенька…Мишенька! Еще! Еще! Охх…

Давай, я встану на колени? Подожди, да подожди…ой! Давай, я тебе помогу… Охх…слушай, он у тебя вырос, что ли? Большой какой! Ты осторожнее, ладно? Аххх…вот так…так! Так! Аааа…ааа…. (звуки, присущие половому акту)»

– Тьфу! – Семичастный бросил лист бумаги в папку, нажал кнопку на столе. Вошел мужчина лет тридцати-сорока в сером костюме и белой рубашке с галстуком. Семичастный толкнул по столу папку, требовательно уставился в своего секретаря.

– Вы какого черта мне дали?! Ну какого хера я должен читать про их ахи и охи?! Я же что приказал мне дать? Запись разговора! А вы мне что за «Глубокую глотку» тут развели?!

– Извините, товарищ Председатель…учтем! Вы просили полную распечатку, ну и…вот. Извините.

– На будущее! Убирать из распечатки весь этот…секс! («секс» – сказано как ругательство) Еще раз повторится – накажу! Свободен!

Референт вышел, а Председатель самой могущественной спецслужбы в мире встал, прошелся по кабинету, подошел к окну. За окном сияло солнце. Весна пришла – бурная, яркая, свежая! Снег с городских улиц уже убрали, особенно здесь, в центре, и остатки его расплавились под теплыми лучами светила и уже испарились.

Семичастный вздохнул, задумался. В принципе все шло так, как он и предполагал. И Карпов не дал никаких оснований сомневаться в его лояльности. И верно он сказал: нельзя терять время, нужно ковать железо, пока горячо! Пресс-конференцию!

И он вернулся к столу, и потянулся к телефонному аппарату, на котором золотом был изображен герб СССР.

До станции метро – десять минут пешком. Чисто, солнышко светит, на газонах уже трава распускается – весна! Тридцать первое марта – завтра день юмора, первое апреля. Богословский небось уже настороже, какую-нибудь пакость друзьям замутит. Я так-то не люблю розыгрышей, но когда читал, что он творил – это было в самом деле забавно. Забавно – когда шутят не над тобой.

Кстати – Богословский абсолютно аполитичная личность, это я знаю точно. Он никогда не задумывался над судьбой родины, никогда не участвовал ни в каких политических течениях и абсолютно был безразличен к политическому курсу, который проводило руководство страны. Может потому и его никогда и никто не трогал? Музыкант, шутник, песенник – что с него взять? А песни у него и правда классные. Он на самом деле великий композитор!

Жаль, что я не умею играть на музыкальных инструментах! Кстати, и правда, а что мне мешает научиться? У меня абсолютная память, в том числе и моторная. Мне только показать, как должны работать пальцы, и вот он я – музыкант! А слух у меня отличный, я морзянку прекрасно улавливаю, а чтобы улавливать и передавать морзянкой нужен музыкальный слух. Ведь в морзянке все на мелодиях.

А зачем мне музыка? Если хватает и литературы! Хиты воровать? А что…можно и прославиться. Я прекрасно помню и слова, и музыку всех хитов мира! Умел бы играть – воспроизвести – плевое дело. А есть ведь классные хиты!

А оно мне надо? Обездоливать будущих авторов хитов? Хмм…задумался! «От большого немножко – не воровство, а дележка!»? Так? Кстати, а ведь Ольга хорошо поет, и на гитаре играет. Если ей песенки хитовые подсуропить? И пусть поет, так сказать «по-домашнему»? Подумать надо!

– Слушай, как хорошо! – Ольга прижалась к моему боку, запрокинула голову к солнцу. Я не удержался, поцеловал ее в губы, и встречная старушка, выглядевшая как настоящий привет из прошлого – стильная шляпка под старину с короткой вуалькой – вдруг улыбнулась нам и задорно подмигнула. А я шутливо поклонился женщине и сказал, преувеличенно торжественно:

– Мадам! Вы сегодня особенно прекрасны!

– Между прочим – мадмуазель! – кокетливо ответила старушка, и мы все трое захохотали.

Весна! Тепло! Солнце! Дожили…

Не люблю зиму. Все равно не люблю! А весну люблю. Хотя…живому все хорошо. Только мертвецу все равно.

– Слушай, мне кажется, или…люди все-таки другие? – негромко сказала Ольга, оглядываясь по сторонам – Лица! Понимаешь? Лица другие! В Америке таких нет! Там все куда-то бегут, куда-то торопятся, не успевают…обугленные какие-то…а тут…они спокойны! Они…одухотворенные! Или мне просто кажется?

– Мне думается, не кажется – усмехнулся я – Что ни говори, а все-таки в этой стране люди уверены, что умереть с голода им не дадут. И не зря уверены. Не могут работать – им дадут пособие. Не хотят работать – их заставят. Но в беде не оставят, в этом я уверен. Понимаешь, в чем дело…эта страна она состоит из коллективов. США – из одиночек. Индивидуалистов. Здесь людям привили мысль о том, что он должен подниматься вместе с коллективом, вместе со страной. В этом и наша сила, и наша слабость. Как только у нас случается какая-то беда, например нашествие захватчиков – весь народ поднимается и отвешивает им пилюлей. Но при этом очень не любят выскочек и не дают шибко подниматься над толпой. Все бедные – значит все! Сам по себе подниматься не моги! Вот если коллектив тебя выдвинул, тогда – да. Понимаешь?