Возвращение (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 28

Высоцкий взревел и бросился на меня, пытаясь вцепиться руками в глотку. Я ожидал этого, и легким движением уклонившись, бросил его на пол, зажал, извивающегося и рычащего. На шум из спальни выбежала испуганная Ольга, одетая в короткую прозрачную ночнушку, не закрывающую ее прелестей:

– Что, что случилось?! Миша, что?!

– Иди спать! Мы с Володей приемы показываем. Боремся, я изображаю, как побеждал Али. Прости, Оль, мы не будем больше шуметь! Или прикройся…

Ольга окинула себя взглядом, ойкнула, убежала в спальню. А я еще подержал Высоцкого в захвате и мирно предложил:

– Поговорим? Или так и будешь пробовать мне башку открутить?

– Поговорим! – прохрипел Высоцкий, косясь на меня взглядом понесшего жеребца, и я ослабил хватку.

– Силен, скотина! Чуть руку не сломал! – проворчал бард, морщась и усаживаясь за стол – Извини, не сдержался. Но и ты тоже…такие слова!

– А какие слова, Володь?! Мне больно знать, что ты в конце концов ухайдакаешь себя и лишишь меня – понимаешь ты, болван?! – меня лишишь твоих ролей, твоих песен! Ты мерзавец! Ты подлец! Как ты смеешь лишать меня дорогого?! Как ты можешь быть таким безответственным?! Ты принадлежишь не только себе! Ты принадлежишь и тем, кто тебя любит, тем, кто тебя боготворит! Людям! Миру! И как ты смеешь заливать организм этой дрянью?! (я гневно указал на бутылку с виски) Ты мужчина! А значит – защитник, боец! Как ты смеешь сдаваться какому-то там зеленому змию?! Сатане! Почему ты служишь Сатане?!

Я замолчал, прикрыл глаза, подыскивая слова. Высоцкий молчал, только сопел, Золотухина так совсем не было слышно, будто его вообще не было в этой комнате.

– Мне вспоминается один эпизод начала войны. Гудериан прорвал нашу оборону и прорывался дальше, не встречая сопротивления. Наши отходили. И нужно было остановить колонну бронетехники врага, иначе танки раздавили бы отступающую пехоту. Нужен был доброволец, на верную смерть, который даст жизнь многим нашим бойцам, даст им время, чтобы уйти. Вызвался остаться артиллерист сержант Сиротинин. Вместе с комбатом он выбрал место для установки противотанковой пушки, дождался подхода колонны бронетехники врага, и когда колонна втянулась на мост – первым выстрелом подбил головной танк. Вторым – замыкающий. И понеслось… У него было шестьдесят снарядов, их хватило на три часа боя. За три часа он уничтожил одиннадцать танков, семь бронетранспортеров и пятьдесят семь бойцов личного состава врага. Вначале немцы думали, что по ним ведет огонь батарея, а когда обнаружили, что это всего лишь один человек – очень удивились. А еще больше удивились, когда узнали – парню было девятнадцать лет! Понимаешь, Володя?! Девятнадцать! Он еще не жил! Наверное, у него никогда не было женщины! Он хотел жить! Мучительно, до воя хотел жить! Но он остался, и выполнил свой долг. И погиб. Немцы похоронили его с почетом, а их командир сказал своим бойцам, что если бы у них все были такими стойкими солдатами, то они точно захватили бы весь мир.

Я снова помолчал, а потом яростно, жестко сказал:

– А ты, Володя?! От чего ты устал?! От чего страдаешь?! Душа у тебя мятущая, да?! Выразить себя тебе не дают?! А ты ползал под пулями?! Ты отдавал свою жизнь, чтобы жила твоя родина?! Чтобы за других, чтобы знать, что твоя смерть спасет сотни и сотни людей! ЭТО у тебя было?! Нет?! Так какого же черта ты заливаешь свое гребаное горе спиртным?! Ты, мужчина! Вспомни этого мальчишку, когда твоя рука потянется за рюмкой! Вспомни всех, погибших за родину, за тебя, за то, чтобы ты мог рубить «капусту» и страдать выдуманным персонажем! И рассказывать о том, как твоя душа поранилась и жаждет свободы! Когда я слышу от интеллигенции разговоры о том, как они страдают, и какие они несчастные, мне хочется взять ногайку и врезать поперек спины: Сука! Попробуй! Вот это страдание! Вот это больно! А не твои выдуманные дурацкие страсти! Не твои разговоры о несвободе и о том, как плохая власть не дает тебе развернуться!

Я замолчал и бессильно, с досадой уставился в блестящий паркетный пол. Что толку от моих монологов? Только врага себе нажил. А оно мне надо? Он все равно будет пить! Просто потому, что…так положено мятущейся душе. Настоящему интеллигенту! Творцу!

– А ты? Ты ползал под пулями? – услышал я насмешливый, злой голос Высоцкого – ты сидишь в дорогой квартире с красивой девкой, зарабатываешь огромные деньги на своих сказках, путешествуешь куда хочешь, по Америкам и всюду – ты ползал?! Ты защищал родину?!

На меня накатила белая, горячая злоба. Ах ты ж сучонок! Ладно…

Я встаю, расстегиваю рубаху, сбрасываю ее на стул, оставаясь голым по пояс. Подхожу к остолбеневшему Высоцкому, и медленно, цедя слова, говорю, указывая пальцем на отметины от своих ранений:

– Это пуля. И это пуля. Это нож. Это – осколок. И это осколок. Контузию показать не могу, она в башке. Я ответил тебе?

– Это где было? – брови Высоцкого удивленно поднялись, он недоверчиво помотал головой – ты был на войне?! На какой?

– Неважно – отвечаю я, отходя к стулу и протягивая руку за рубашкой – Не надо это тебе знать. На той войне, о которой я говорить не могу.

– Убедил. Размазал. Растоптал! – Высоцкий вздохнул, и посмотрел на меня, и в глазах у него плескалась такая боль, такая беспомощность, что я едва не вздрогнул. Вот что делать?! Что с ним делать?! И будто услышав мои мысли, эхом бард спросил:

– И что мне делать? Ну что я могу сделать?!

– Во-первых, когда тебе предложат великолепный укольчик, который снимет у тебя похмелье и поможет восстановить силы – дай по ипалу этому козлу! Со всей дури дай! Чтобы летел и пердел в полете, говнюк! Запомни, тот, кто тебе это предложит – убийца. Самый настоящий убийца! И не думает он о том, чтобы тебе было хорошо! Скорее наоборот – мечтает превратить тебя в законченного нарка! Наркомана, то бишь. Зачем – другой вопрос. Вариантов много.

Во-вторых, тебе нужно вышибить твою зависимость от алкоголя и сигарет. Ты дымишь, как паровоз. Сколько раз сегодня выбегал на балкон подымить? Раз тридцать? А здесь сколько раз курил? Легкие просто убиваешь. Как вышибить зависимость? Я знаю один, единственный способ: физическая нагрузка. Если заниматься каждый день, да так, чтобы у тебя не оставалось ни сил, ни желания набухаться, чтобы ты выхаркивал из легких накопленную за годы курения сажу… Хочешь, я за месяц выбью из тебя алкогольный дурман? И сигаретную мерзость?

– Как? – Высоцкий искренне заинтересовался.

– Во-первых, я кое-что умею, например такую китайскую штуку, как иглоукалывание. Не слышал про такое? Древнее лечебное искусство – в тело человека втыкаются тонкие гибкие иглы, воздействуя на определенные точки в его теле. Это совсем не больно. Но это резко снижает тягу и к алкоголю, и курению. Я умею такое. (Я и правда умею. И делал. И массаж умею. Но это уже другая история…)

Во-вторых, я заберу тебя к себе на дачу, и буду держать там месяц, не выпуская и не позволяя прикоснуться к алкоголю и сигаретам. Ты будешь каждый день вместе со мной – бегать, заниматься единоборствами, спать, есть, пить, и….снова заниматься. Через месяц ты будешь новым человеком! И у тебя появится шанс выжить. Если удержишься. Но ты удержишься – если ты настоящий мужчина. Я тебе лишь помогу.

– А если я не захочу? Если я пошлю тебя нахер, и откажусь бежать? И заниматься? – усмехнулся Высоцкий.

– Я тебя буду бить. Буду лупцевать так, что ты покроешься синяками с ног до головы! Уснуть не сможешь без боли! Ты будешь меня ненавидеть, будешь проклинать и пытаться сбежать. Но я тебя настигну, верну и все равно изобью. И так – месяц.

– Жестко – недоверчиво помотал головой Высоцкий – пожалуй, я к такому пока не готов.

– Володь! – вдруг вмешался Золотухин – А ведь Миша прав. Ты убиваешь себя. И мне больно смотреть на то, как ты это делаешь. Может, попробуешь? Может, получится?

– Я подумаю – мрачно сказал Высоцкий, и усмехаясь, добавил – Вот это поболтали с экстрасенсом! Вот это ни хрена себе! Кстати, а Валерке ты чего предскажешь? Тоже чего-нибудь херовое? Когда он-то копыта отбросит?