Город Улыбок (СИ) - Гринь Роман Андреевич - Страница 2

Прислоняю глаз к небольшому сенсорному экрану, и сканер считывает рисунок сетчатки. Компьютерный голос говорит: "Кевин Крокус, городской священник, доступ разрешен".

-- Кевин, ты сегодня так долго! Я так счастлива видеть тебя! -- Молодая красивая женщина встречает меня прямо на пороге квартиры. - Детишки тоже очень рады.

-- Заткнись! -- Ору я, захлопывая за собой дверь.

-- Дорогой, что-то случилось? Если ты не улыбнешься, коэффициент счастья...

Она прерывает свою речь, ведь мой плотно сжатый кулак прилетает ей в челюсть. Женщина падает на пол.

-- Кевин! Я так рада...

Она лежит на спине и смотрит на потолок пустым стеклянным взглядом:

-- Я очень рада, Кевин!

Это словно какой-то низкокачественный фильм ужасов -- ее стеклянный взгляд и глупая совсем неуместная улыбка на лице, что сочетается с пустым взглядом ничуть не более, чем любое другое проявление эмоций.

-- Да заткнись же! -- кричу я в ответ, и начинаю бить ее ногами, а после снова кулаками.

Я срываюсь, наношу ей удар за ударом, снова и снова, пока из ее глаз не начинают торчать механические волокна, а через сплющенное лицо не будет видно системную плату.

-- Кевииин... яяяя....таааак....раааадааааа...

Наношу еще несколько ударов, и сломанная голосовая плата замолкает навсегда. Разрываю блузку на ее груди, срываю юбку, а после и кружевные трусики. Ее тело почти такое же, как у настоящей женщины и пахнет так же. А самое главное преимущество моей жены-хьюмбота это то, что она всегда безотказна и с ней можно делать все, что угодно. Резко вхожу в нее, разумеется, без всяких прелюдий. Кажется, это избиение слишком возбудило меня. Насилую ее все быстрее и быстрее, стараясь не смотреть на расплющенную голову. Двое деток-хьюмботов, мальчик и девочка, никак не реагируют на то, что я только что сломал их мать, а сейчас трахаю на их глазах. Точнее реагируют, но, так же, как и всегда, они улыбаются самыми жизнерадостными и искусственными улыбками.

Эти улыбки невыносимы, они словно болезненные ожоги для моей души.

-- Папочка так любит мамочку! -- Говорит мальчик.

-- Мы все так счастливы! -- Говорит девочка, пока я трахаю неподвижное тело ее матери. -- Мы очень счастливы! -- Она смотрит на ее расплющенную голову и улыбается. С этим городом явно что-то не так! Но об этом нельзя говорить! Лучше даже не думать!

-- Прочь! Пошли прочь! -- Ору я на этих дурацких кукол, но два глупых маленьких хьюмбота продолжают стоять и улыбаться.

Я испытываю потрясающий оргазм. Вскакиваю на ноги, и, не одевая штанов, хватаю железную вешалку для одежды, стоящую у двери. Наношу удары по каждому из этих улыбающихся уродцев, бью и бью, пока их детские улыбчивые лица не превращаются в такую же бесформенную массу, как и лицо их мамочки.

Потом просто оттаскиваю всех троих к двери чулана и сбрасываю вниз. Они один за другим скатываются по ступенькам. Это была уже моя восьмая семья хьюмботов, так что им там не будет одиноко. Там кладбище моей суррогатной любви, моих кукольных семейств, памятник моей попытке играть в нормальность, быть как все.

Черт! Снова сорвался! Чувствую, что антидепрессанты уже не помогут, но все же, поднимая с пола и надевая свои брюки, достаю из баночки, что в кармане, парочку цветных таблеток и быстро глотаю это дерьмо. Конечно, уже не поможет. Может попытаться достать наркотики? Правда, это незаконно, легальна только марихуана, но я бы предпочел героин. У мафии наверняка есть, стоит ли попытаться сделать заказ? Эх, а все из-за него, чертов клоун. Почему он встретился мне вчера вечером? Все пошло наперекосяк, хотя все уже давно пошло наперекосяк.

Если я сейчас позвоню в полицию и скажу, что изнасиловал и убил свою жену-хьюмбота, а потом изуродовал хьюмботов-деток, они лишь посмеются и пожелают мне хорошего вечера. Да еще посоветуют, в каком магазине лучше заказать новых. Такие правила в этом городе. Если навредишь другому человеку, наказание будет жестоким, вплоть до смертной казни. Но со своими игрушками ты можешь делать все, что угодно. Но только не публично, а у себя дома. Интересно, как бы отреагировали мои прихожане, если бы узнали, что их любимый пастор изнасиловал и убил своих женушку и деток? Скорее всего, меня никто бы даже не осудил, кому какое дело, кто как развлекается со своими куклами.

-- Лайла, загрузи текстуры готического особняка! -- Рявкнул компьютеру.

-- Должна вас предупредить, -- ответил мягкий женский голос "умного дома", -- что эта текстура находится в списке нежелательных текстур Бюро Нравственности, а значит ее использование может...

-- Заткнись и выполняй! -- Проорал я. -- А то повторишь судьбу тех кукол!

-- Слушаюсь!

Стены комнаты стали размытыми, мгновение -- и картинка сменилась, она становилась все четче, и вот я уже стою в комнате с приглушенным освещением. В углу -- красивый старинный камин, внутри которого потрескивают горящие поленья, на стенах -- натюрморты и портреты, в основном изображающие меня в разных аристократических костюмах, мебель -- массивная и резная. Возле окна появляется мягкое кресло. Ну вот, я в старинном особняке, где-то на окраине викторианского Лондона. И весь этот чертов Город Улыбок был просто кошмарным нелепым сном.

Иду на кухню, к большому серебристому холодильнику. Его вид быстро возвращает меня в современную эпоху. Достаю все ингредиенты для ужина и помещаю их в рабочую зону "техноповара". Ввожу команды на сенсорной панели управления. Ужин будет готов через пятнадцать минут. А пока можно и выпить. Наливаю себе виски, беру кусок буженины. Автоматическая мясорезка за несколько секунд подает мне тарелку готовой нарезки, идеально ровные тонкие кусочки -- отличная закуска. Еще раз заглядываю в холодильник, в отдельных камерах с блестящими сенсорными панелями управления лежат сотни разных деликатесов, хранящиеся каждый в своем температурном режиме. Здесь столько еды, что можно месяц не голодать, а с современными криогенными технологиями, она может лежать здесь хоть сто лет, и быть все еще пригодной к употреблению.

В голове всплывает давно забытое воспоминание. Грязный старый холодильник, почти полностью пустой, маленький мальчик в засаленной и местами рваной одежде бежит к матери.

-- Мама, мама, я хочу кушать! Мамочка, почему ты плачешь?

Еще молодая, но уже изнуренная тяжелой работой и бедностью женщина, вытирает слезы.

-- Сынок, просто мне нечем тебя накормить. Вот придет папа с работы, он принесет покушать.

Мальчик знает, что так и будет. Его папа не такой, как у остальных, он не пьет, не бьет маму, и всегда приносит покушать. Мальчик знает, что папа приносит свой пай, который дают работникам, что он сам недоедает, но любой ценой старается накормить своего сына.

-- Кевин, иди сюда! Давай еще повторим эти буквы.

-- Но мам, я не могу учиться, когда так хочется кушать. Животик бурчит!

-- Ты должен сынок, -- мальчик увидел, как его мама пытается сдержать рыдание.

-- Не надо мамочка! -- Мальчик и сам начинает плакать. -- Я выучу все! Я буду лучшим! Уеду отсюда, как ты и мечтала, и потом расскажу тебе о сияющем светлом Рондо, о месте, где все всегда улыбаются, и где много еды!

Я заметил, как капли падают на пол, одна, вторая, третья. Слезы! Это были мои слезы. За все годы жизни в Рондо я плакал второй раз. Первый раз был тогда, когда пытался передать родителям деньги и еду. Но меня поймали. Гражданам Рондо строго настрого запрещалось самовольно помогать "неблагополучным" жителям за пределами столицы, только посредством специальных благотворительных программ. Когда я смотрел, как охранники топчут еду, приготовленную для моей семьи, как скармливают ее псам, пока где-то там за периметром мои родители и маленькая сестра голодают, тогда я впервые заплакал в Городе Улыбок. А потом хорошенько врезал одному из офицеров. За это меня избили и продержали две недели в карцере. Пригрозили, что, если попытаюсь провернуть такое во второй раз, меня ждет суровое наказание, вплоть до долгосрочного лишения свободы. И я, подавленный страхом, больше никогда не пытался помочь семье. Но и не плакал, никогда не плакал.