Жрица богини Маар (СИ) - Булгакова Ольга Анатольевна - Страница 7

— О, госпожа, — в дрожащем голосе капитана слышалось восхищение. — Это нам следует благодарить Вас за оказанную нежданную честь.

Помощник вторил начальнику, рассыпался в благодарностях, частил хвалебными словами. Господин Мирс выглядел удивленным, но ободряюще кивнул, встретив мой взгляд. Когда завтрак закончился, а воин отвел меня в мою каюту, он пояснил, что подарок жрицы — сокровище, которое будет переходить из поколения в поколение. Что мои слова и добрые пожелания — это олицетворение благоволения великой Маар, лучшая награда, перед которой блекнут и золото, и самоцветы. Господин Мирс объяснял, я краснела. К счастью, Посланник знал меня достаточно долго, чтобы поверить в искренность моего душевного порыва. В то, что о значении своих слов и подарков для коренных тарийцев я не догадывалась.

Я слушала объяснения Посланника, крутила в пальцах свой кулон. Вспомнилось золотое украшение с рубинами, которое капитан и помощник приберегли на прощание.

— Ткань можно разрезать, поделить, — пробормотала я. — Но как быть с медальоном?

Воин промолчал.

— Боюсь, они поссорятся, — я глянула в сторону каюты капитана.

Будто в подтверждение моих слов за стеной послышались громкие голоса.

— Они разумные люди. Найдут решение, — попробовал утешить меня господин Мирс.

— Вы ведь сами в это не верите, — встретившись взглядом с воином, заметила я.

— Надежда есть всегда, — спокойно ответил он.

Гневный возглас капитана послышался явственно.

— Думаю, Вы понимаете, что забрать подарок ради предотвращения скандала нельзя? — уточнил господин Мирс, обеспокоенно глянув в сторону капитанской каюты.

— Разумеется, — еще горше вздохнула я.

Мы молчали, а голоса за стенкой становились все громче. Я чувствовала себя беспомощной и с тоской представляла, как из-за дорогой безделушки эти двое станут врагами. Как рассорятся их семьи, как будут продавать корабль… И тут меня озарило.

— Я знаю, что делать! Пойдемте! — я выскочила в коридор раньше воина.

— Вы хоть мне скажите, — попросил господин Мирс, поспешивший за мной.

— Просто уточню, какой женщине подарила амулет, — я лукаво улыбнулась воину и постучала в дверь каюты капитана.

Ответа не дожидалась, просто вошла.

Золотой медальон лежал на столе. Капитан и помощник, размахивая руками, пытались доказать друг другу, кто больше прав на эту вещь имеет. Завидев меня, оба умолкли, торопливо поклонились.

— Вы уж простите, — совершенно забыв о наставлениях Посланника, я начала с извинений. Старалась говорить мягко и спокойно, хоть сердце колотилось, как у пичужки. — Я не уточнила, какой именно из ваших любимых женщин следует отдать медальон. Я имела в виду "Красавицу", разумеется. Корабль, от которого зависят ваши жизни и жизни команды. Пусть медальон, прикрепленный к главной мачте, убережет "Красавицу" от бурь, рифов и других неприятностей.

Я замолчала. И стало тихо. Только волны плескались о борт. Мне казалось, безмолвие длилось вечность. Капитан медленно встал на колено. Так же поступил и помощник.

— Великая Маар наделила вас не только даром, но и мудростью, — раздался сзади голос Посланника. В нем слышалось уважение, и, повернувшись к воину, почти не удивилась тому, что и он замер в поклоне передо мной.

Стало неловко. Щеки вспыхнули. Сплела пальцы, чтобы дрожь не была так заметна.

— Мы благодарим вас, госпожа Лаисса, — голос капитана срывался от волнения. — От лица всей команды благодарим. Господин Посланник прав. Щедра была к вам великая Маар, благословившая мудростью столь юное создание. Как вы желаете, так мы и сделаем. Верю, что ваш щедрый подарок будет помогать нам, нам всем, в делах и плаваниях.

Он был поразительно искренен. Свято верил, что медальон, чуть не ставший причиной вражды, отныне будет защищать "Красавицу" и ее команду.

Я не знала, как ответить. В голове не укладывалось, что это уважение, это преклонение перед моей волей не наигранное.

Ссора моряков, разговор с капитаном меня встревожили. Неделимый подарок жрицы оказался серьезным поводом для вражды, а мое вмешательство было действительно необходимым. Это казалось неправильным. Получилось, что я вдруг стала значимой, важной. Что мои слова могли изменять судьбы людей. Это пугало, и я вновь попыталась разговорить господина Мирса, расспросить его о жрицах Маар.

— Госпожа Лаисса, — он выглядел виноватым, явно извинялся. — Мне запрещено говорить об этом. Я ведь уже просил оставить эту тему до Ратави, до Храма.

— Просили, — согласилась я. — Помню. Но кто запретил вам? Другие жрицы?

— Да, — медленно, словно нехотя признался воин. — О каждой жрице, будущей и настоящей, в архивах Храма хранятся записи. Если вы помните, к вам в Сосновку приходила Доверенная Маар. Она была одной и сильнейших Доверенных за многие десятилетия, дар позволял ей даже видеть будущее. Она и сделала пометки. Велела, чтобы вам, человеку незнакомому с милостивыми Супругами и обязанностями жриц, все рассказали только в столице. Другие жрицы.

Я вздохнула, отошла к окошку. Пропахший солью ветер занес в каюту мелкие брызги.

— Простите, что не могу ответить на ваши вопросы, — добавил Посланник. — Мне запрещено.

Кивнула, села у окна, устало провела пальцами по лбу. Воин был рядом, смотрел на меня с сочувствием. Я отвернулась, поглядела на волны.

— Понимаю, господин Мирс, понимаю… Вы простите, что допытываюсь. Это нехорошо с моей стороны, я ведь вас искушаю нарушить слово. Я… Понимаете, чувствую себя очень глупо.

— Почему же? — тихо спросил он.

Встретилась с ним взглядом. Воин был серьезен и явно понять хотел, что меня тревожит. Пустые утешения и разговоры о том, что все будет хорошо, не помогли бы, и Посланник не собирался время на них терять.

— Вам знакомо чувство, что вы не на своем месте? — спросила я и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Я с этим чувством живу всю жизнь. Вот и теперь так. Не знаю, как вести себя, что говорить, чего не говорить. Не знаю, что будет завтра, ничего не могу решать за себя.

Когда сказала это вслух, ярче ощутила себя пленницей, невольно потерла плечо в том месте, где были рисунки. Они привязали меня к Посланнику намертво. Воин догадался, о чем я думала, помрачнел, но промолчал. Не он был виноват, а колдовство жриц. Мы оба это понимали. Хотя моей участи это не облегчало — как пленника ни назови, он пленником и останется. Мне себя жаль стало, в глазах защипало, и договорила я уже сдавленным голосом:

— Но хуже всего то, что от меня все будто ждут чего-то великого, прекрасного. А я даже не догадываюсь, чего именно.

Отвернулась, поспешно слезы стерла. Корила себя за то, что разоткровенничалась, поделилась тревогами с господином Мирсом. Он, воин, Посланник Императора, коренной тариец, просто не мог понять. Мои переживания наверняка ему казались глупыми. Ведь я — дар и олицетворение милости великой Маар — не могла быть несчастна.

От этого еще горше. Слезы все текут. Я прячу в ладонях лицо, пытаюсь успокоиться. Но не получается. Мне одновременно и стыдно, и безразлично, что он подумает. Всхлипываю все чаще, еще немного и расплачусь в голос. Плечи трясутся, дрожат губы. Опустив голову, стараюсь спрятать свое горе. Хочу, чтобы воин ушел.

Его ладони теплые, руки — уверенные. Он прижимает меня к себе, молча гладит по спине. Первый раз в жизни меня кто-то обнял. Я плачу, плачу, уткнувшись лбом в его плечо, и не могу остановиться…

Прошло время. Я затихла в его руках, постепенно успокоилась. С ним было уютно и хорошо, но все же неловко. Не стоило плакать при воине.

— Простите, что… — пробормотала я, высвободившись из его объятий. — Простите, господин Мирс.

Он с колена вставать не торопился, смотрел на меня с сочувствием и все еще держал за руку.

— Вам не за что извиняться, — заверил воин. — Я понимаю, вам сейчас страшно. Но постепенно вы привыкнете к новой жизни, к Ратави. Все наладится, вот увидите.